За Русское Дело на сербских фронтах - Борис Юрьевич Земцов

Забавно наблюдать, как Костя долго и обстоятельно, выпятив нижнюю губу, выбирает и меряет обмундирование, подгоняет ремни, то и дело посматривая на себя в осколок, служащий нам зеркалом. Сущий ребенок! А как сопит, возясь с полученным в личное пользование автоматом! Нет, что бы там ни говорили противники обязательной воинской повинности и прочие деятели пацифистского толка, понятия «мужчина» и «оружие» тесно связаны. Граничащее с культом отношение к оружию – лучшее свидетельство мужского начала, конкретный признак пола.

Кстати, про оружие… С ним, с тем же самым автоматом Калашникова, приходилось иметь дело прежде, в армии, когда служил «срочную» в мотострелковой дивизии. Но одно дело, когда «ствол» получаешь под расписку из оружейной комнаты на какое-то время, когда отчитываешься, опять же письменно, за каждый патрон, израсходованный на стрельбище, и – совсем другой «расклад», когда автомат находится с тобой круглосуточно, когда круглосуточно с тобой и «рожок», битком наполненный смертью, присоединенный к стволу (плюс несколько магазинов в подсумке и в карманах).

В подобной ситуации отношение между человеком и оружием уже совсем другое – не казенно-договорное, не условно-временное, а доверительное, живое. Выходит, человек с оружием, временно взятым в руки, и человек, находящийся с оружием в руках постоянно, – это два очень разных понятия. Не будет преувеличением сказать, что в нашей нынешней ситуации человек и оружие образуют единое целое, что-то очень важное и серьёзное.

И другое показательно. Оказывается, всего несколько недель достаточно, чтобы к оружию привыкнуть так, будто это оружие – часть тебя самого. Со «стволом» здесь спокойней, привычней, уверенней. Скорее всего – это даже не привыкание, а возвращение по тайным каналам генной памяти в давнее прошлое состояние, когда человек, точнее наш предок, был вынужден находиться при оружии круглые сутки.

Интересно, насколько болезненно будет происходить наше отвыкание, отлучение от оружия в той жизни, куда мы вернемся после войны?

* * *

Только что писал про тех, кто составил последнее пополнение нашего отряда. Суток не прошло, а москвич, приехавший вместе с Костей Б., отправился домой. Так и не получив оружия и обмундирования, не подписав контракта. Не объяснив никому причины своего скоропостижного отъезда. Пробормотал себе под нос: «Мне про это никто не говорил…», подхватил так и не распакованную сумку и …рванул в сторону трассы, видимо, в надежде поймать попутку в нужную сторону.

Похоже, это – тот самый случай, когда «отряд не заметил потери бойца». Собственно, бойцом он стать так и не успел. Вряд ли стоит винить в этом его самого. Скорей всего, «недоглядели» те, кто формировал и отправлял эту группу добровольцев. Не отличили случайного человека от потенциальных бойцов, способных рисковать и жертвовать. Пустяк? А если «случайный» человек в отряде «доживет» до участия в бою, в серьёзной операции? Тогда недосмотр вербовщиков запросто может стоить чьей-то жизни.

* * *

Оказывается, сербы уже начинают чувствовать разницу между русскими и казаками. Пожилая женщина, успевшая потерять на этой войне двух сыновей и ныне работающая на кухне нашей базы, в незатейливой беседе заключила: «Русы – это хорошо, это братья, казаки – не хорошо». Встретив наши недоуменные взгляды, пояснила: «Казаки – ракия – много-много (здесь она многозначительно хлопнула себя по кадыку тыльной стороной ладони), стреляют много-много».

Выводы пожилой сербки мы оставили на её совести.

Кстати, пропажу оружия и новых комплектов камуфлированной формы сербы связывают именно с казаками, воевавшими здесь за месяц до нас.

* * *

Пусть сытенькие профессора и картавые мальчуганы до посинения талдычат с телеэкранов про общечеловеческие ценности. Мы знаем, что человек запросто может оказаться в условиях, когда главными ценностями для него будут сухие шерстяные носки и кружка горячего чая. И не потому, что человек – скот, а потому, что таковы условия.

* * *

Сербские командиры-кураторы, от кого мы получаем приказы и распоряжения, часто меняются. Иногда мы даже не успеваем узнать их имена, запомнить их лица. Кажется, в этой тенденции грянул перелом. Уже несколько недель нами командует Бобан И.13 Типичный представитель плеяды молодых, энергичных, инициативных полевых командиров, изучавших «грамматику боя» не в аудиториях военных училищ, а в условиях реальной войны. Бобан – немногословен, несуетлив, в отличие от многих своих предшественников. Обращает внимание и запоминается, кажется, навсегда его взгляд: пронзительный, цепкий, всепроникающий.

Бобану ещё нет и тридцати, но в среде сербских ополченцев у него непререкаемый авторитет, заслуженный организацией многих операций, дерзких, умных, проведенных с минимальными потерями. Ходят слухи, будто он участвовал в акции из разряда «этнических чисток» в феврале этого года. Тогда, опять же по слухам, которые нам не доказать и не опровергнуть, в окрестностях Вышеграда был остановлен поезд, следовавший по маршруту «Белград – Бар», и из него были выведены и расстреляны около двух десятков мусульман.

На первый взгляд, акция – бесчеловечная, антигуманная. Одно «но»: у того же Бобана большую часть близких родственников мусульмане вырезали в ходе тех же самых этнических чисток. Для детей, стариков, женщин исключения не делалось. Возможно, именно их трупы и плыли по Дрине совсем незадолго до нашего прибытия сюда. Сам он только чудом избежал такой участи. Не спешу его оправдывать, не спешу разделять «его стиль и методы», но оснований, чтобы его понять, здесь более чем достаточно.

Опять же вспомнился «серборез» с успевшей затупиться «рабочей» частью. Опять же вспомнилась не мной сформулированная истина, что всякая война – это всегда только фронт, «полуфронтов» там не бывает. Заодно вспомнил и очень актуальный во время нашей последней Отечественной войны (потом стыдливо заретушированный) пламенный призыв И. Эренбурга: «Убей немца…»

В сё-таки верно: в настоящей войне ни «полуфронтов», ни полутонов не бывает. Дай Бог, живым вернуться с этой войны нашему командиру Бобану!

* * *

В военной теории никто из нас не силен. Однако и случайно схваченной из книг, кино и чужих разговоров информации достаточно, чтобы понять: мы здесь, в нынешнем своём положении, – смертники. Начни мусульмане массированное наступление на относительно значительном участке фронта, мы, сколько бы патронов ни было в нашем распоряжении, какой бы героизм ни проявляли, – приговорены. Наступающие, если не сметут, то просто обойдут нас, заключат в кольцо, возьмут измором. А ещё существует авиация с дьявольской методикой коврового бомбометания, тяжелая артиллерия и крупнокалиберные минометы, запросто способные превращать «приговоренный» участок в территорию «выжженной земли». Против всего этого наш пулеметно-автоматный потенциал, даже умноженный всеми нашими доблестями, просто бессилен.

По законам войны, в случае масштабного наступления, мы – обречены. В принципе, это обычная судьба защитников «первой линии». Днем раньше, неделей позднее, без разницы – от