В плену пертурбаций - Алан Фостер

Воспользовавшись моментом, Мадж подобрался поближе к Джон-Тому, чтобы поболтать без боязни быть подслушанным.

– Скажи-ка мне, приятель, тока честно: на что мы можем рассчитывать?

– Ты о чем, Мадж?

– Не валяй дурака, кореш. Мы с тобой не первый день знакомы. Ты прекрасно знаешь, что я разумею. Как по-твоему, получится у нас освободить этот пер… пер… Ну и словечко!.. Пербулдатор?

– Если верить Клотагорбу, получится. Он считает, что опасность исходит не от пертурбатора, который улетит прочь, как только окажется на свободе, а от того, кто сумел захватить его. Дальше я и сам ничего не знаю, а потому можешь не выпытывать – бесполезно.

– Нечего сказать, подбодрил, – хмыкнул Мадж.

– Да все будет в порядке. Ну-ка вспомни, сколько раз мы с тобой выпутывались?

– То-то и оно, приятель. У меня до хрена поводов для беспокойства: что однажды я попаду-таки в лапы держимордам, или повстречаю старую любовь, или столкнусь нос к носу с тем, кого обставил в картишки. Но сильнее всего я опасаюсь, что в один прекрасный день сработает этот гнусный закон средних чисел, и старый добрый Мадж погорит ни за что ни про что. И потому нынешняя ваша затея меня, по совести говоря, не слишком вдохновляет.

– Чего ты скуксился? Где тот веселый Мадж, с которым мы закадычные друзья?

– На дороге в Линчбени, за сотню миль отсюда.

– Посуди сам: во время прежних путешествий нам приходилось выбираться из беды своими силами. А на сей раз с нами Клотагорб. С его знаниями и моими песнями мы справимся с любыми неприятностями.

– Мягко стелешь, приятель, да жестко спать, – буркнул Мадж. Он помолчал, а потом ткнул пальцем себе за плечо:

– Как тебе дамочка?

Спина у нее широкая, язычок острый, но, на мой вкус, старовата.

Хорошенькое будет дело, коли она сдаст где-нибудь по пути. Мне как-то не улыбается переть на себе все ваши тюки.

– У меня такое чувство, что Дормас не подведет. А что до ее возраста, Мадж, все мы не молодеем, – заявил Джон-Том с высоты своих неполных двадцати пяти. – Я выяснил, что в здешнем мире старишься быстрее.

– Ну да, ежели жить той жизнью, которую мы вели год назад, – с готовностью согласился Мадж. – Можа, ты и прав насчет старушки, но я был бы не прочь разжиться более существенной помощью. Жалко, что ты не можешь позвать того дракона.

– Фаламеезара? В последний раз я видел его, когда он уплывал из Квасеквы куда-то на юг. Он очень далеко от нас – сколько ни кричи, не докричишься. И потом, он вряд ли присоединился бы к нам. Драконы любят тепло, а на Плато холодно, и чем дальше мы заберемся, тем, по словам Клотагорба, будет холоднее.

– Чихать я хотел на всякие холода. Мы, выдры, не боимся ни жары, ни стужи. А вот за тебя, паренек, мне тревожно.

– За меня? Спасибо, конечно, однако с какой стати?

– А с той, что если твоя задница примерзнет к земле, мы лишимся пары крепких рук, не говоря уж о твоих песенках, которые порой, как ни странно, к чему-то приводят. Как ты собираешься спасаться от морозов, с твоей-то шкурой?

– Надеюсь, мы управимся до наступления зимы, – сказал Джон-Том.

– А ежели нет?

– Тогда можешь притащить мой заледеневший труп сюда, кинуть его в бочку с мартини и выпить оттуда за упокой моей души. Ты, я смотрю, что-то совсем извелся. Не спеши меня хоронить. Я здоров как бык.

– Ага, и ума у тебя не больше. Ну да ладно, ты хоть здоров…

– А ты?

– А мне не по себе.

– Тут, случайно, нет никакой связи с твоим образом жизни?

– Приятель, и я подумал о том же. Вот почему я решил завязать с бабами, жратвой и выпивкой.

– Ничего не скажешь, вовремя. В путешествии тебе все равно не представится возможности поразвлечься.

– Так в том-то вся и соль, приятель. Вот почему я чувствую себя не в своей тарелке. Понимаешь, завязать с бабами, жратвой и…

– И выпивкой, – докончил Джон-Том и покачал головой. – А я-то, дурак, думал, что ты и впрямь переменился. – Состроив гримасу, он ускорил шаг.

– Чувак! – На морде Маджа, когда он догнал молодого человека, было написано искреннее изумление. – Ты че? Да что может быть хуже?

– Хуже, чем что?

– Чем перемениться, разрази тебя гром, недоносок паршивый!

Глава 6

Как оказалось, Дормас ничуть не преувеличивала, когда утверждала, что является находкой для путешественников. Несмотря на тяжелый груз, она нетерпеливо рвалась вперед. Клотагорбу пришлось даже напомнить ей о своем почтенном возрасте и о том, что две ноги, сколь бы они ни были крепки, все равно не ровня четырем.

Джон-Том был уверен, что лошачиха намеренно показывает им, на что способна, чтобы к ней с самого начала относились как к равноправному участнику экспедиции. Так или иначе, но к концу первого дня пути ни Мадж, ни кто-либо другой уже не отпускал шуточек относительно выносливости или резвости Дормас. Юноше вспомнилось, как отреагировала лошачиха, когда ее наконец навьючили.

– И это все? Ребята, а зачем вам понадобилась я? Вы бы вполне обошлись парочкой крыс.

Вопреки своему собственному заявлению по поводу того, что никому не позволит ехать на себе, Дормас время от времени разрешала Сорблу усаживаться к ней на спину – вернее, на верхний из тюков. Она объяснила, что отдыхать не значит ехать. Джон-Том получил изрядное удовольствие, наблюдая за филином, который восседал поверх горы поклажи, цепляясь когтями за ремень, и выглядел точь-в-точь как султан из перьев на гусарском кивере. Переведя дыхание, Сорбл взмывал в небо и снова принимался за исполнение обязанностей службы воздушной разведки.

Невероятно, но факт: усердие Дормас оказывало дисциплинирующее воздействие даже на Клотагорба. Своим поведением лошачиха избавила спутников чародея от нескончаемых жалоб на больные ноги, на ревматизм и на тяжесть панциря. Клотагорб хранил молчание и в тех местах, где путешественникам приходилось особенно трудно. Джон-Тома выручали длинные конечности, а Маджа, который не обладал ни целеустремленностью волшебника, ни крыльями, ни лишней парой ног, – свойственная выдрам жизнерадостность.

В лесах к северу от Оспенспри живые существа встречались весьма редко. Чем выше поднимались путники, тем меньше становилось вокруг колокольных деревьев, дубов и платанов, которые постепенно сменялись вечнозелеными породами. Джон-Тому казалось, что он различает голубую ель и несколько разновидностей сосны. Попадались и более экзотические представители растительного мира – например, густой кустарник, ветви которого усеивали трехдюймовые шипы, острые, как иглы дикобраза. Мадж предупреждал товарищей, когда те приближались к растениям или деревьям, прикосновение к которым могло причинить вред всем, кроме закованного в костяной панцирь Клотагорба.