«С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях - Сборник

После взгляда на позицию, как она была 23 августа, вам понятнее будет рассказ о событиях этого дня. 23 августа французы сделали сильное движение вперед, с места своего расположения от почтовой станции Гриднево. Впереди конницы неприятельской, еще многочисленной, грозной, блестящей, на статном крутом коне рисовался лучший наездник французской армии. По наряду его, живописно-фантастическому, узнавали в нем короля Неаполитанского. Глубокий ров за станцией Гриднево приостановил его на минуту. За этим рвом стоял сильный арьергард русский. Для совершенной противоположности щегольскому наряду Мюрата разъезжал за оврагом, перед рядами русских, на скромной лошадке скромный военачальник. На нем была простая серая шинель, довольно истертая, небрежно подпоясанная шарфом, а из-под форменной шляпы виднелся спальный колпак. Его спокойное лицо и лета, давно преступившие за черту средних, показывали человека холодного. Но под этой мнимой холодностью таилось много жизни и теплоты. Много было храбрости под истертой серой шинелью и ума, ума здравого, дельного, распорядительного, – под запыленным спальным колпаком. Это был генерал Коновницын, истый представитель тех коренных русских, которые с виду кажутся простаками, а на деле являются героями.

Тут (за Гридневом) завязался сильный бой. С обеих сторон дрались превосходно. Удержанные с фронта, французы пролились рекой влево. Мюрат далеко объехал наш правый фланг и думал торжествовать победу. Уже фантастические одежды его развевались у нас в тылу; но генерал в колпаке смотрел на это как на шалость запальчивого наездника и не смутился нимало. Наши загнули фланг, немного отступили и выстояли спокойно. Ночь развязала драку. Пользуясь темнотой, Коновницын отвел свои войска к стенам Колоцкого монастыря, а французы засветили огни там же, где были, – Наполеон у Гриднева, Мюрат в Лососне.

Армия готовилась к бою. Главнокомандующий переехал (ближе к линии) в Горки. День был прекрасный, и с 10 часов утра на ясной дали закудрявились легкие облака дыма и послышалась канонада, которая все более и более приближалась. Французы, сделав большое движение вперед, подошли под Колоцкий. Коновницын их встретил. Было уже около 4 часов пополудни. Схватились горячо, боролись ровно. Храбро рубились изюмцы и вконец изрубили три неприятельских эскадрона. Но бой не мог долее продолжаться в этом положении. Дело шло не о простой авангардной ошибке. Тут были виды высшей тактики. Вице-король обходил наш правый фланг. Король напирал с лица, вице-король вился с фланга, французы то рекой по большой дороге, то отдельными ручьями, просачиваясь между пригорками и частыми перелесками, лились влево за большой дорогой к подножию высот Бородинских. Коновницыну нельзя было оставаться долее на поле. Он прислонил свои войска к защитам бородинским и ввел их в линию.

С вершины укрепленных и неукрепленных высот Бородинских солдаты, как простые зрители (я говорю о правом крыле, где сам находился), и офицеры увидели наконец приближение всей французской армии. Три огромных клуба пыли, пронзенные лучами склоняющегося солнца, светлели в воздухе, три стальные реки текли почти в ровном между собой расстоянии. На полянах пестрели люди; над перелесками, немного превышавшими рост человека, сверкала железная щетина штыков. Русское солнце играло на гранях иноземной стали. Все это шло скоро, но мерно. Три линии изредка и только слегка изламывались, уступая неровностям местоположения. Одна артиллерия, казалось, своевольно разгуливала. Пушки переезжали то вправо, то влево, избирая для себя удобнейшие пути и дороги.

Французы подступали к Бородину тремя колоннами. Понятовский, со своими поляками, тянулся вправо по Старой Смоленской дороге на Ельню; Наполеон – посредине, прямо на Бородино, за ним следовала большая часть армии; вице-король Итальянский (генерал Евгений Богарне. – Ред.) держал левее от большой дороги, к деревне Большие Сады.

Когда все силы неприятельской армии выяснились, заревел редут Шевардинский, ожили овраги и кустарники на правом берегу Колочи и пули засновали со свистом в уровень человека, ядра и гранаты стали описывать дуги над головами наступающей армии. Это русское укрепление, это русские стрелки, которыми насыпаны были перелески и деревни Алексинки, Фомкино и Доронино, это они встретили неприятеля, тянувшегося по большой дороге.

С прискорбием видя напрасную потерю людей, Наполеон приказал Мюрату перейти с конницей Колочу и присоединить к себе дивизию Кампана из 1-го корпуса. Этим войскам предоставлена была участь редута Шевардинского. Дивизия Кампана еще наперед (в 2 часа пополудни) захватила деревню Фомкино и теперь, по первому знаку, живо пошла по направлению к редуту.

Князь Горчаков приготовился встретить напор первого наступа. Он расставил полки 27-й дивизии позади редута, растянув их в линию. Фланги этой линии прикрыты: правый – драгунами и конной артиллерией, левый – кирасирской дивизией в сгущенных полковых колоннах. При этих массах кирасир было немного гусар и несколько орудий конной артиллерии. На самом же Шевардинском редуте поставлены пушки большого калибра для выстрелов дальних. В Доронине, в лесах и кустарниках, наполнявших окрестность до самой дороги в Ельню, сидели стрелки, подкрепляемые легкой конницей.

В таком виде были дела с обеих сторон. Но пока начнется знаменитый штурм редута Шевардинского, я опишу одну замечательную сцену.

Перед центром правого крыла большой русской линии, у подножия вооруженных высот, немного левее (если смотреть от Москвы) от села Бородина разъезжал кто-то на маленькой бодрой лошадке (небольшом гнедом клеппере). Из-под фуражки его, сплюснутой на голове, выливались пряди белых волос. Шарф повешен по-старинному, через плечо, на мундирном сюртуке. Ездок был среднего роста, построение тела имел коренное русское: он был дюж, широк в плечах и в это время довольно дороден, особливо в ногах заметен был какой-то отек. За ним ездили два донца, из которых один возил скамеечку. Прискакав дробной рысью на то место, которое мы указали, генерал (это показывали его эполеты), вероятно только что окончивший объезд линий, потому что клеппер его еще дымился, этот генерал начал сходить с лошади. С каким-то болезненным усилием ступил он сперва на скамеечку, которую проворно подставил ему донец, потом на ней же уселся лицом к Шевардину. Солнце, склонявшееся на вторую половину пути, обдало его своими лучами, и я увидел Михаила Ларионовича Кутузова, нашего нового главнокомандующего. Правый глаз его был несколько прищурен. Всматриваясь внимательнее, вы бы легко заметили, что в нем уже погасла живая точка света. Это следствие раны ужасной, неслыханной, о которой в свое время говорили все врачи Европы. Турецкая пуля, ударив близ виска, искосила ось глазную и оставила генерала (одного из прозорливейших полководцев!) полузрячим.