«С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях - Сборник

Сказав, что высоты правого русского фланга были лесистые, мы добавим, что они были и утесистые, а потому и составляли оборону прочную. Левое крыло наше также довольно щедро защищено природой, если принять в этом смысле общее протяжение высот Бородинских, на которых простиралось оно, впоследствии загнутое до деревни Семеновское. Впереди этого (левого) крыла тянулись и перепутывались глубокие рвы и овраги, опущенные и закрытые частыми кустарниками. Сверх того, позиция русская, как мы сказали, прикрыта была Колочей, Войней, Огником и ручьями Стонцем и Семеновским.

Искусство поспешило придать то, чего не додала природа для защиты линии. Густой лес на правом фланге, сходивший с вершин до подножия холмов к стороне реки Москвы, был осмотрен, занят, перегорожен засеками и, по местам, вооружен укреплениями. В этом лесу сделаны три флеши[21]. На лесистое и утесистое местоположение правого фланга можно было опереться надежно. В центре отличался высокий кругляк, может быть древний, насыпной курган. Через него перегибается Большая Смоленская (в Москву) дорога. Это округленное возвышение носит название Горки и находится в деревне того же имени. На этом-то кругляке устроили батарею из пушек огромного калибра и заслонили ее еще другой, более скрытой, из 12 пушек, которую поставили в 200 саженях напротив Бородина, на расклоне высот правого берега Колочи. Идя с правого крыла к левому, вдоль по линии, в середине расстояния от Горок к Семеновскому, вы встретите высокий бугор, далеко повелевающий окрестностями. Этот бугор пришелся на самой важной точке, почти у замка левого крыла с центром. Этим воспользовались, и высота, господствовавшая над другими, увенчана большим окопом с бастионами. Иные называли его большим редутом[22], другие, и кажется правильнее, люнетом[23]. Но солдаты между собою называли это укрепление Раевского батареею, потому что корпус его был пристроен к этому люнету и потому, что они любили храброго генерала, о котором так много было рассказов в то время! Из уст в уста переходила повесть о подвиге его под Дашковкой, как он, взяв двух еще невзрослых сыновей за руки, повел их знакомить с пулями – туда, где всех троих с головы до ног окатило свинцовым дождем!

По всему видно стало, что неприятель направит сильнейшие нападения свои на наше левое крыло, – для того-то и обратили все внимание на эту часть линии.

У деревни Семеновское нашлась также выгодная высота; на расклоне ее построили три реданта: их называли и флешами. Эти окопы должны были обстреливать окрестное пространство и поддерживать войска, которые, в свою очередь, поддерживали стрелков, насыпанных в лесах и перелесках перед фронтом и левым крылом нашей линии. Деревня Семеновское впоследствии разорена. Так устроена, вооружена была наша боевая линия в трех основных пунктах своих.

Но кипящая отвага, с которой французы привыкли кидаться вперед в их порывистых наступах, требовала еще большей предусмотрительности, большей осторожности. Чтоб удержать неприятеля в почтительном расстоянии от нашего левого крыла, куда он нацеливал все удары, насыпали большой редут на большом и высоком холме, почти на два пушечных выстрела, впереди главной линии к левой ее оконечности. Этот редут, стоявший исполином на отводной страже, устроен был саженях в ста за деревней Шевардино и назывался Шевардинским.

Если пожелаете объяснить себе сделанное здесь описание взглядом на плане, то прежде всего отметьте карандашом село Бородино, принадлежавшее тогда гг. Давыдовым, в 10 верстах от Колоцкого монастыря, на 11-й не доходя Можайска, в 111-ти от Москвы. Теперь имеет оно счастье принадлежать порфирородному владельцу – государю цесаревичу.

За Бородином, правее от кургана Горецкого, приищите и подчеркните на Большой Московской дороге селение Татариново: там была главная квартира Кутузова. Заметьте там же деревню Князьково. Окружив потом внимательным взглядом наше правое крыло, вы встретите Старое, Малое, Беззубово, Логиново, Новое, Захарьино и, наконец, в лесу, где были окопы, Маслово. Заметьте пока эти селения и перенеситесь по линии к левому нашему крылу. Здесь встретите вы (после Бородина) другую, так же роковую точку, деревню Семеновское. За нею, ближе к Татаринову, заметите Псарево с прилежащим к нему лесом. Там стоял наш главный артиллерийский резерв. Насупротив Семеновского приметьте деревни: Алексинку, Фомкино, Доронино и, наконец, Шевардино, знаменитое битвой за редут его имени. Левее от этой купы деревень найдете вы Валуево: тут стоял Наполеон. Деревни Ратово и Головино принадлежат к той же категории. Потом перенеситесь к Ельне, следуйте по лесной дороге и в одном месте чрез болото к деревне Утице – это путь Понятовского, остановившегося сперва при деревне Рыкачеве и оттуда следовавшего по так называемой Старой Смоленской дороге, которая из Царева Займища идет чрез Ельню в Можайск. За Можайском связываются обе дороги: Старая и Новая Смоленская. Туда намеревался Кутузов перевести войско, если бы французы стали решительно обходить наше левое крыло. Наполеон угадывал это и хотел разбить нас там, где застал. Поэтому-то не послушался он и Даву, советовавшего послать заранее два корпуса в обход по Старой Смоленской дороге. Отметки деревень, на которые я вам указал, будут вам полезны при чтении описания битвы Бородинской в составленных мною очерках.

Описав позицию нашу в историческом смысле, взглянем на нее как на картину издали, почти неподвижную, грозно воинственную, вблизи живую, движущуюся. Взглянем, разумеется, более мысленными глазами, ибо обыкновенное зрение, даже вооруженное трубой, не может обнять всей позиции; взглянем на этот город, мгновенно возникший на месте жатв и селений. Его дома – шалаши из ветвей и соломы, его длинные улицы протянуты между длинными стальными заборами из ружей и штыков, его площади уставлены молчаливо-грозной артиллерией. Ночью он весь, кажется, слит из стали и огней, потому что огни биваков, повсеместно разведенные, отражаются на стволах ружей, на гранях и лезвиях штыков.

Поставьте себя на одной из высот, не входя в Бородино, где-нибудь на Большой Смоленской дороге, лицом к Москве, и посмотрите, что делается за Бородином, за Колочей, за Войней, за этими речками и ручьями с именем и без имени, за этими оврагами, крутизнами и ямищами. Примечаете ли вы, что поле Бородинское – теперь поле достопамятное – силится рассказать вам какую-то легенду заветную, давнее предание? О каком-то великом событии сохранило оно память в именах урочищ своих. Войня, Колоча, Огник, Стонец не ясно ли говорят вам, что и прежде здесь люди воевали, колотились, палили и стонали? Но когда же было это прежде? Сколько столетий наслоилось над этим событием? Может быть (и вероятно), что оно современно той отдаленной эпохе, когда курганы Горецкий, Шевардинский и другие, встречаемые в каком-то симметрическом порядке в этих окрестностях, были холмами священными, на которых совершались тризны. Народы, утомленные видом зачахшей гражданственности, ведомые тайным влечением судьбы, покорно следовали за путеводной звездой и текли с дальнего Востока – колыбели рода человеческого – с семенами жизни на девственную почву нашего Севера, тогда еще пустынного, задернутого завесой неизвестности. На путях их великого шествия остались городища и курганы, на которых возжигали огни и сжигали жертвы. Но когда ж все это было? Человек моложе истории, история моложе событий этого разряда!