Трое нас и пёс из Петипас - Вацлав Чтвртек

– Ну и ладно! Мы тоже скоро узнаем.

– Скоро! Через пять лет!

– Через пять лет… – тихо сказал Руда; звезды пробудили в нас какие-то странные мысли. – Может, через пять лет мы вспомним, как проводили каникулы в Петипасах, и я скажу тебе: «А помнишь, Тонда, как смеялись надо мной ребята из-за того, что я однажды заплакал?»

– А я отвечу: «Да, да, Рудольф, припоминаю что-то в этом роде».

– Я плакса?

– Нет, конечно. Ведь с тех пор ты ни разу больше не плакал.

– Разумеется, – вздохнул облегченно Руда и, довольный, завалился на траву.

Затем мы должны были громко откашляться и высморкаться, чтобы прогнать мысли, навеянные звездным небом.

И вдруг у калитки сада послышался смех Анчи. А потом и другие голоса.

Руда прижался к траве, потянул меня за локоть.

– Внимание! Явились ребята и девчонки.

Дорожка, ведущая от калитки к дому, была в тени, и я не мог разглядеть, кто пришел.

В это время зажегся свет в одном из окон, из него выглянул отец Анчи. В руках у него был Пецка. Такса весело затявкала, ребята столпились у окна. Теперь я мог их разглядеть. Я узнал Грудека, Индру Клоца, а из девочек – только Анчу и Итку Малотову. Лойзы Салиха нигде не было видно.

Ребята дразнили Пецку, но он, казалось, не очень-то обращал на них внимания. Вдруг он выскользнул из рук Анчиного отца на землю и скрылся в темноте. Тявкнул несколько раз и прибежал назад. Отец высунулся из окна и спросил:

– Кто там?

Кто-то из ребят зажег ручной фонарик и осветил кусты за домом. Из них вылез Лойза Салих.

– Эй, ты, куда тебя несет? – крикнул на него Грудек.

– Куда всех, туда и меня! – пискнул Лойза и присоединился к остальным.

Мы с Рудой приподнялись на локтях, чтобы лучше видеть.

Анча отдала Пецку отцу. Он ушел в другую комнату – свет в окне погас.

Газон блестел, как серебро, в лучах фонаря над шлагбаумом. Девчонки и ребята уселись на траву в кружок. Только Лойза Салих не сел. Он ходил от одного к другому и что-то нашептывал своим тонким голоском.

Сначала мы с Рудой не поняли. Нам показалось, что он повторяет начало какой-то песенки. Но, когда он подошел к Анче – она сидела ближе всех к нам, – услышали, как он тихо пропел ей на ухо:

– А у меня что-то есть!

– Что? – тихо спросила Анча.

Лойза погладил ладонью карман своей куртки.

– У него там моя записка! – прошептал Руда.

Мы не дышали. Мы ждали: вот сейчас Лойза вытащит записку и отдаст её Анче! Но он отошел и снова запел, но уже в ухо Итке Малотовой:

– А у меня что-то есть!

Анча и Итка посмотрели друг на друга и отвернулись от него: они были уже большие, а Лойза ещё нет. И другие девчонки и ребята не обращали на него внимания.

Они совещались, какие песни петь сегодня.

– А у меня что-то есть! Грудек, а у меня что-то есть!

– Ну и оставь свое сокровище при себе. Сядь где-нибудь и не болтайся, – посоветовал ему Грудек. – Первую песню пусть выберет Здена.

Здена назвала песню, которую мы с Рудой не знали. Все запели.

Лойзе не сиделось. Он обежал вокруг ребят и девчонок и осторожно, издалека посмотрел на кусты пионов, где мы сначала лежали.

– Руда, он ищет нас!

– Ничего он не ищет. Он нас боится. Лойза вернулся и сел в середину кружка.

Анча назвала другую песенку, ту, о садовой гвоздике.

Я был очень рад, что знаю её. Мне показалось, что её пели особенно хорошо. И как раз после слов «как же я тебя забуду, если это невозможно» Лойза вскочил на ноги и выкрикнул:

– А у меня что-то есть!

Песня оборвалась. Кто-то запустил в Лойзу тапочкой. Кто-то спросил:

– Отшлепать его, что ли? Грудек поднялся на ноги:

– Ну, так в чем же всё-таки дело?

– А вот… – пискнул Лойза.

Грудек осветил его фонариком, и все увидели, что Лойза держит в руках записку.

– Где ты её взял? – спросил Грудек.

– На газоне! – снова пискнул Лойза. Грудек наклонился над ним:

– И что же там написано?

У Лойзы от возбуждения даже голос пропал:

– Не знаю, там так нацарапано, что я ничего не понял.

– Ещё бы! Ведь ты умеешь читать только печатные буквы. – Грудек взял письмо из рук Лойзы.

– Ну, читай же, читай! – нетерпеливо пискнул Лойза.

Грудек повертел письмо в руках.

Ничего я читать не буду. Это письмо не мне. Лойза захотел вырвать у Грудека записку. Все ребята вскочили с травы.

– Покажи-ка нам!

Но Грудек погасил фонарик; в саду стало совсем темно. Кто-то крикнул:

– Зажги!

– Это письмо Анче, – спокойно сказал Грудек. – На нем написано, что оно ей лично. Анча, где ты?

– Это письмо от Руды Драбека! Это он пишет нашей Анче! – пищал Лойза Салих.

И, только Лойза произнес последнее слово, все разом смолкли. Сделалось так тихо, что в ушах зазвенело.

Мы с Рудой уже не лежали за грядками – мы стояли и смотрели в темноту. Но вот блеснул фонарик Грудека, и мы увидели Анчу. Она стояла в тесном кругу девочек и ребят. В руке у неё была записка. Все смотрели только на записку и на Анчу.

– Она от Руды Драбека! – снова пискнул Лойза Салих. – Если она от Руды, ты должна её прочесть.

Анча прижала письмо к груди.

– Если она действительно от того парня, лучше прочитать её вслух, – сказал Индра Клоц. Эти слова прозвучали как приговор.

Грудек подал Анче фонарик. Анча развернула листок. Прочитала записку. Скомкала её в руке.

– Что он тебе пишет? – спросил Индра. Анча спрятала руку за спину:

– Это тайна!

– Изменница! – заверещал Лойза Салих. – Я хотел тебя спасти, а ты этих ребят из Праги любишь больше нас!

– Неправда, – тихо сказала Анча.

– Нет, правда! У тебя уже с ними какие-то тайны!

– Анча, лучше прочти! – снова посоветовал Индра.

Анча повернулась к нему:

– Не прочту, Индра!

– Ребята, она нас предала! – крикнул Лойза.

Тут я увидел, как ребята потихоньку отходят от Анчи. Одни девчонки остались с ней. Они окружили её и что-то шептали. Но Анча только качала головой.

Наконец Итка повернулась к ребятам:

– Зря мы её уговариваем.

Теперь Анча осталась совсем одна.

Вид у неё был такой, словно она вот-вот расплачется.

В темноте блеснул свет фонарика. Это ребята хотели ещё разок взглянуть на Анчу: может, передумала?

Но Анча стояла на том же месте и рвала письмо Руды на мелкие кусочки.

– Пошли, ребята, – сказал Грудек и погасил фонарик.

В ту же минуту Руда перескочил через грядку, пулей промчался мимо Анчи и врезался в стайку ребят. Он встал у них на дороге.

– Никакой здесь тайны нет, просто я ревел, потому что вы все от меня отвернулись! Вот! – крикнул Руда.

После этого он бросился обратно к дому, сел на ступеньку и стал изо всех сил колотить по ней камнем – только искры полетели.

Что тут началось! Крик, толкотня. Кто-то наступил мне на ногу. Луч фонарика прыгал с одного места на другое. Чей-то голос прозвучал прямо у моего уха:

– Это он нарочно!

Все столпились около Руды. Грудек направил на него свой фонарик, а я бегал от одного к другому и все повторял:

– Понял теперь, что там было написано?

Ребята даже растерялись от радости – значит, ни с кем не надо ссориться, значит, снова мир и дружба!

Руда сидел на ступеньке, низко опустив голову и зажав ладонями уши. Вдруг он быстро поднялся:

– Выходит, теперь я плакса?

Грудек хлопнул его по спине, да так, что Руда икнул. Потом он схватил Руду за руку и втащил его в общий круг.

– Ну ладно, ладно! Не дури!

Его поддержали и остальные ребята. Снова поднялся крик, смех, толкотня. Кто-то запел, и вот уже мы все вместе сидим на траве. Справа от меня – Анча, слева – Лойза Салих. Я подмигнул ему. Он тоже ухмыльнулся и шепнул:

– Предатель!

А я в ответ:

– Шпион!

Но оба знали: теперь мы друзья…

Я улыбнулся Анче. Она вырвала пучок травы и бросила мне на голову.

Но оба знали, что это значит:

«Тонда, мы снова с тобой друзья!»

Недалеко сидели Грудек с Рудой. Они о чём-то спорили, хлопали один другого по колену – тоже закадычные друзья.

Наконец Индра Клоц сказал:

– Что будем петь дальше?

– Руда, назови третью песенку!

А я назвал четвертую.

Мы даже не заметили, как в сад вернулся Генерал. Внезапно он показался перед нами, в руках у него покачивался фонарь. Он дождался, пока мы допели, и весело обратился к нам:

– Если вы мне распугали всех червей, я завтра насажу вас на крючок!

Ребята стали собирать червяков, а девчонки распищались и убежали домой. Но Генерал сказал, что уже поздно, и отослал домой всех ребят, хотя им очень не хотелось уходить.

В саду с Генералом остался только Грудек – он был самым старшим из нас. Осталась ещё Анча – как-никак, это был её сад. Руде тоже разрешили остаться – по моей просьбе. Ну, и я, разумеется, остался – как рыболов.