Медная роза - Андрей Михайлович Дышев

Тихо, воровато поскреблась в дверь мать.

– Олюшка, – заискивающим голосом прошептала она. – Вам с Глебом вместе стелить?

– Что?! – вспылила Ольга и мотнула мокрой гривой. – Мама, очнись! На кухне ему стелить, у мусоропровода!

– Как скажешь, воля твоя…

Она встала рано, зашла в комнату к матери, села на край постели.

– Мама, отведи Ксюшу в садик. Я в больницу поеду.

Ольга не стала завтракать, не стала подводить ресницы и красить губы. Лишь причесалась, стоя у зеркала и искоса поглядывая на кухонную дверь. Через щель можно было видеть край полосатого одеяла и повешенный на спинку стула пиджак.

Дождь перестал, промытая трава блестела росой, жизнерадостно чирикали воробьи, на асфальте, как в зеркале, отражались стволы деревьев. То страшное, что случилось вчера вечером, представлялось Ольге дурным сном. Ее сознание отторгало истину, что здесь, в этом тихом и уютном дворе, раздались выстрелы, и Сергей, поливая своей кровью асфальт, упал ничком в лужу.

Несмотря на ранний час, на лавочке перед подъездом сидели соседские старушки и о чем-то судачили. Ольга хотела проскочить незамеченной, но дверь подъезда предательски скрипнула, и несколько пар пытливых глаз уставились на Ольгу. Разговор мгновенно оборвался. Старушки пялились на Ольгу при гробовой тишине. И лишь когда она поздоровалась и прошла мимо, ее догнал вопрос:

– Вот страху-то натерпелась, да, милая?

Пришлось остановиться и обернуться. Старушки принялись разглядывать ее подпухшее лицо.

– Сколько слез пролила девонька! – покачивая головой, начала сокрушаться одна из старушек. – Это твой парень был, да?

– Да, мой парень, – ответила Ольга.

– Ну, дай Бог, дай Бог ему жизни и здоровья!

– А говорят, что убийца в нашем подъезде спрятался, – включилась в разговор другая старушка. – Он сначала стрельнул, а потом побежал по лестнице наверх.

– И куда ж он потом делся? – спросила ее подружка в белом платочке в горошек.

– А кто его знает! Может, на крышу выбрался и убёг. А может и сховался где.

– Где ж там сховаешься? Разве что в квартире у кого?

– А-ай! – тонким голоском протянула третья старушка и махнула высохшей сморщенной ладонью. – Слушайте вы больше эту милицию. Ничего они не знают. Знали б, так давно поймали.

– И как только земля этих убийцев носит? – прошамкала беззубым ртом первая старушка.

Подруги мысленно согласились с этим высказыванием, одновременно вздохнули, и каждая погрузилась в свои мысли.

– А вы кто ему будете?

Врач смотрит на нее поверх очков, которые сидят на самом кончике носа. Какой бессмысленный вопрос! Ольга ведь не на концерт пришла, не в кино, не в цирк. Она пришла к человеку, который завис между смертью и жизнью. К таким ходят только самые близкие. Если пришла, значит, не могла не прийти, значит, сердце рвется к милому, глаза ищут любимый образ, шарят в пустоте, жаждя прикоснуться к руке единственного…

– Жена.

– А жена у него в паспорте не значится, – отвечает врач и засовывает руки в глубокие оттянутые карманы халата. – Но так и быть. Надевайте бахилы, халат, шапочку и идите за мной.

Перед дверью в реанимационное отделение он останавливается.

– Даю минуту, – предупреждает он. – И, пожалуйста, без истерики.

Она беззвучно заходит в пропахшую медикаментами палату. На широкой кровати лежит Сергей. Его лицо отливает желтизной. Веки закрыты. Перебинтованная грудь неподвижна. Рот закрывает маска с трубкой, на шее и на руках – датчики. Рядом тихо работают приборы.

Ольга медленно приближается к нему. Ее глаза неудержимо тяжелеют, комната и кровать преломляются, словно всё это отражается в зеркале, которое вдруг разбилось на несколько больших кусков. «Милый, милый, милый…» – мысленно повторяет она.

Ее рука невольно отрывает пуговицу от халата, которая падает на пол и закатывается под кровать. Ольга замирает в шаге от Сергея. Она рассматривает его белый лоб, брови, слежавшиеся от подушки волосы. Как странно: когда-то давно, в какой-то другой жизни он держал ее за руку и говорил: «Я совсем отвык он нормальной жизни. Там, на войне, всё проще…»

Ольге кажется, что она наяву слышит его голос. Иногда грустный, приглушенный, иногда твердый, звонкий: «Я хотел тебя увидеть… Ты вышла замуж за Глеба?»

«Нет, нет! – отвечает мысленно она. – Я люблю только тебя, и буду только твоей!»

«Мне нужны перчатки без пальцев, – говорит Сергей. – Для автомата…»

Она хочет возразить, но его голос продолжает звучать: «Как ты быстро и легко распорядилась собой! А обо мне ты подумала? Ты подумала о том, как мне потом жить?»

Она плачет. Слез так много, что она не успевает их вытирать… Надо взять себя в руки. Врач ведь предупреждал – никаких истерик. Она подходит еще ближе. «Прости меня, Серёжа, – мысленно говорит она. – Прости меня, дуру непутевую!»

«Если бы ты знала, – перебивает он. – Как тепло спать с овчарками в обнимку!»

Она опускается на корточки и осторожно прикасается к его ладони, лежащей на смятой простыне. «Серёжа! – молит она. – Ты только не умирай. Я тебя очень прошу. Пожалуйста, живи! Очень постарайся, изо всех сил! Ты же сильный, ты сможешь! Тебя на войне пули не брали, тебя всегда смерть обходила стороной. Совладай с ней, уговори ее оставить тебя в покое! Скажи мне, что мне сделать, чтобы ты выжил? Я под поезд лягу ради тебя! Я убью Глеба! Я ограблю банк и приглашу самых лучших врачей мира. Только ты не умирай. Не уходи меня, не оставляй меня одну в этом мире. Он пустой и бесцветный без тебя…»

Врач подошел к ней и взял ее за плечи. Ольга вздрогнула, поднялась на ноги.

– Он выживет? – спросила она, заглядывая врачу в глаза.

Тот снял очки, протер их о халат.

– Очень надеюсь…

Глава девятая

Ольга поднимается по лестнице, тяжело дышит, останавливается на каждом пролете. Она чувствует себя старой женщиной. Ее двадцать три года обременены грузом неразрешимых проблем. Ее силы вышли из нее вместе со слезами. Душа пуста. Жизнь представляется трудной, скучной и бессмысленной работой,