Завтрашний взрыв - Иван Алексеев

Разик взял небольшую грамотку, скрепленную подписью и печатью воеводы, отдал честь, четко повернулся через левое плечо и выбежал из шатра.

«Вот ведь умники! — на бегу рассуждал Разик, с усмешкой вспоминая лицемерные похвалы дьяка и воеводы. — Боятся царю дурную весть сообщить, так нашли себе козла отпущения. Дескать, сами не смогли ни проверить, ни поверить донесениям разведчиков, потому их к тебе и поспешили послать, чтобы ты, государь, лично рассудил: правду они говорят, или брешут, а потом нам, скудоумным, приказал, как теперь супротив неприятеля действовать. Но про то не подумали, что, пока вы тут за свои должности и шкуры дрожите, царя-то нашего этот самый неприятель преспокойно может живота лишить! Или, наоборот, как раз про это и подумали, потому и послали именно поморов-недотеп с важнейшей вестью. Авось, заплутают где ненароком. Да уж, совсем не верноподданнические чувства к своей персоне сумел внушить государь Иван Васильевич многим русским людям, и знатнейшим, и беднейшим».

До бивуака леших Разик добежал за несколько минут. Бойцы, уже успевшие выспаться и отдохнуть после ночной разведки, завтракали. Лишь один Михась, простоявший все утро в карауле, спал на траве под деревьями, завернувшись с головой в походный плащ.

— На обед — три минуты! — приказал Разик поднявшемуся ему навстречу Желтку. — На сворачивание и подготовку к боевому выходу — пять минут. Буди Михася, пусть поест.

Разик присел на лежавшее на траве возле костра седло, взял протянутый ему котелок, принялся торопливо глотать дымящееся варево, не ощущая вкуса пищи.

Михась, разбуженный Желтком, мгновенно вскочил на ноги и без слов понял, что им предстоит нечто серьезное и спешное, иначе его не разбудили бы до вечера.

— Успею сбегать на ручей, умыться? — только и спросил он.

— Нет, ополоснись из баклажки и поешь. Через пять минут — боевая готовность, — ответил Желток.

Михась, наскоро умывшись, сел рядом с Разиком и начал молча уплетать кашу с мясом. Он не задавал другу и командиру лишних вопросов, догадываясь, что тот поставит задачу непосредственно перед выходом.

— Седлать коней и строиться! — скомандовал Желток бойцам, убедившись, что все нехитрое имущество бивуака свернуто и приторочено по-походному и костер затушен.

Через пару минут десятник прошелся вдоль шеренги бойцов, державших коней в поводу, привычно осмотрел амуницию и оружие и, четко повернувшись через левое плечо, подбежал к Разику, стоявшему перед строем, доложил, поднеся ладонь к берету:

— Брат полусотник, первый десяток первой сотни Северной тысячи дружины Лесного Стана к боевому выходу готов!

Разик, приняв доклад, тоже поднес ладонь к берету, сделал шаг к выстроившимся бойцам:

— Братцы лешие! Большим воеводой князем Иваном Бельским нашему отряду поставлена задача: добытые нами сведения о перемещениях противника передать в ставку государю, находящемуся сейчас с опричным войском в поле южнее столицы. Предполагается, что по пути следования нам могут встретиться вражеские конные разъезды. При невозможности уклониться от боя идем на прорыв, действуем по обстановке. От своевременности передачи сведений зависит жизнь государя. Он не ожидает появления неприятеля в непосредственной близости от себя. Вопросы есть? По коням!

Разик лично вел колонну по маршруту. У него была удивительная или, лучше сказать, профессиональная память, позволявшая с одного взгляда запоминать целые куски географических карт или участки местности, планы оборонительных сооружений, схемы расположения и перемещения войск во время великих сражений прошлых веков и нынешних времен. Вдобавок он умел прекрасно ориентироваться по компасу и небесным светилам. Разик еще ни разу в жизни не заблудился, и подразделения, которыми он командовал, всегда прибывали в пункты следования точно и в срок. Его выдающиеся географические способности были всем прекрасно известны, и когда отряд двигался не по какой-либо наезженной дороге, а напрямик по незнакомой местности, как сейчас, полусотник всегда скакал во главе колонны, в виде исключения нарушая обычный походный порядок. Согласно этому самому порядку впереди в боевом охранении должен следовать головной или в зависимости от обстановки младший командир с несколькими бойцами, а начальнику отряда предписывалось находиться в середине походного строя.

Но головной, то есть Михась, и младший командир, то есть Желток, тоже имели полное право и даже обязанность скакать впереди отряда. Поэтому, как только лешие миновали лагерь русского войска, пересекли небольшой перелесок и очутились в широком и безлюдном поле, друзья, не сговариваясь, пришпорили коней и, догнав командира, помчались бок о бок с ним справа и слева. Разик, без труда догадавшийся о цели их маневра, прокричал сквозь перестук копыт и бивший им в лицо ветер:

— Братцы, я же десять минут назад перед строем спрашивал: имеются ли у кого вопросы? Что ж вы тогда промолчали, а сейчас собираетесь отвлекать начальство от ориентирования на маршруте?

— Ну не могли же мы вести такой разговор при бойцах! — возмущенно воскликнул Желток, бросив короткий взгляд через плечо, туда, где, чуть отстав, скакал их десяток.

— Какой такой? — притворно удивился полусотник.

— Только не делай вид, будто не понимаешь, о чем речь!

— Поясни, сделай милость! Вы же оба умные, а я, стало быть, в детстве с печки упал.

— Ладно, не заедайся! Шутки шутить я и сам умею. Но сейчас-то мне не до шуток. Скажи, брат, честно и откровенно: мы что, сейчас мчимся опричников спасать?!

Разик не ответил Желтку, а, чуть повернув голову, взглянул на Михася, до сих пор не произнесшего ни слова:

— А ты что молчишь, брат?

— Да что тут говорить, командир, — в голосе Михася звучала тяжкая безысходность. — Я первый раз в жизни сомневаюсь, должен ли я боевой приказ выполнять!

— Ого! Даже так. — Лицо Разика стало серьезным и суровым. — Тогда, конечно, отвечу я вам незамедлительно и со всей откровенностью. Да, мы направляемся, чтобы отвести беду от государя всея Руси. Он наш царь, и мы обязаны его защищать не щадя живота своего. А хороший он царь или нет, добрый человек или поганый — это вообще никакого значения не имеет. Бог ему судья. А для нас он и не человек вовсе, а символ единения и целостности русских земель. А уж за землю русскую предки наши столетиями насмерть стояли и нам сие завещали.

Разик замолчал, и некоторое время они, не произнося ни слова, неслись бок о бок по широкому полю, покрытому первой молоденькой ярко-зеленой травкой.

— Умом согласен с тобой, брат, — так же серьезно, без тени обычной иронии первым нарушил молчание Желток. — Но ведь есть еще душа и сердце. Царь же не на богомолье отправился, а на войну. И не один, а с отборнейшей личной гвардией, то есть с опричниками, которых он лично из всего русского народа выделил и возвысил и дал им право имуществом и честью, жизнью и смертью всего остального земства повелевать. Пусть бы его сейчас эти самые опричники от настоящих, а не мнимых врагов-то и обороняли. А то получается, что и мы сами, и бойцы наши через час-другой, если на заслон нарвемся, должны будем жизни свои положить, чтобы этих кровопийц спасти, которые русский народ терзают страшнее любых ордынцев! Да я бы лучше этих опричников собственными руками на куски порвал! Еще не отмщены наши товарищи, этими извергами год назад в Москве подло убитые!

— Все понимаю, братик. — Разик на скаку ласково коснулся ладонью плеча Желтка. — Но ты вспомни, что нам митрополит Филипп завещал. «Подняв руку на царя законного, посеем мы в государстве смуту великую. Прольются такие реки крови людей русских, каких и близко не видывали во время самых жестоких зверств самодержца с рассудком затуманенным». Уверен, что прав был святой мученик, за свои убеждения, за соблюдение Божьих заповедей смерть принявший. Ну, погибнет сейчас царь, кто придет на смену? Знатнейший боярин, большой воевода князь Бельский? Так я сегодня утром с ним целый час общался, и впечатление, мягко говоря, не самое благоприятное. Будет все то же самое: подлость, стяжательство, кровь, смуты, казни, междоусобица, борьба за власть вокруг трона.

— Что ж нам делать? — в отчаянии воскликнул Михась.

— Надобно нам уверовать в Русь, положиться на ход истории да долг свой по защите Родины выполнять. Вот и все, что мы можем... А что касаемо опричников, которые наших товарищей, бойцов твоего, Желток, бывшего десятка, убили, так я не думаю, что они живы и здоровы до сих пор. Вспомни-ка, что, когда мы с библиотекой ушли, Фрол ведь в Москве остался. А уж он-то охулки на руку не положит. Придет время, мы и с остальных опричников все спросим, как не раз уже спрашивали. Правда, Михась? Да их уже Бог и без нас наказывает: сами себя они пожирать начали. Вон, Федька Басманов, которого ты, Желток, тогда в слободке плотницкой не пристрелил, хотя и мог, да которому Михась в поединке на пиру царском шею свернуть не успел, где он сейчас? Нет его, свои же удавили. Так еще и слухи ходят, что он перед тем, как его самого убивать начали, родного отца собственноручно казнил, чтобы себе прощение вымолить. Чем не кара Божья, которая пострашнее твоей пули или удара Михася будет!