Большая игра - Дмитрий Зыкин

Динамика «объявленных» русским купечеством своих капиталов выросла на 58 % с 1838 года по 1858 год[78]; внешнеторговый оборот в 1829 году составлял 123 млн рублей, а в 1849 году достиг 192 млн рублей. Число рабочих в обрабатывающей промышленности тоже увеличивалось. В 1825 году их было 210 568 человек, а в 1845-м — уже 507 577, и это без учета Польши и Финляндии[79]. Общий же объем промышленного производства с 1825 по 1845 год удвоился[80].

Николаю I и его министру Канкрину наша страна обязана многим, и неудивительно, что именно эти два человека до сих пор подвергаются совершенно неадекватной критике. Как же! Они же посмели замахнуться на «святое» — на учение Адама Смита. Канкрину постоянно ставят в упрек его отрицательное отношение к железным дорогам. Мол, в Европе уже вовсю ходят поезда, а в России министр финансов препятствует прогрессу. Однако в те годы были очень сильные сомнения, что в наших тяжелых климатических условиях паровозное движение окажется эффективным.

В экспериментальных целях сначала построили короткую Царскосельскую дорогу. Затем начались работы по созданию железнодорожного сообщения между Варшавой и Веной, а в 1841 году уже было готово финансовое обоснование знаменитой дороги из Петербурга в Москву. Все это произошло при Егоре Канкрине. Конечно, нетрудно сказать, что железнодорожное строительство началось не благодаря, а вопреки министру, но согласитесь, это универсальный «аргумент», который нетрудно применить к кому угодно.

Канкрин оставался на посту министра практически до самой смерти. Лишь после того, как он серьезно заболел, царь разрешил ему уйти в отставку в 1844 году. Новым министром финансов стал Федор Павлович Вронченко, которому тут же пришлось отбивать натиск лоббистов свободной торговли.

Некий крупный бизнесмен Попов написал аналитическую записку, в которой указывал, что Россия проигрывает конкуренцию Канаде, Австралии и США на европейском рынке сырья. Он прогнозировал, что если не изменить тарифную политику, отменив вывозные пошлины, то внешняя торговля нашей страны придет в упадок. Более того, Попов писал, что на пути импорта тоже не следует ставить серьезных преград. Как водится, в записке говорилось и о том, что протекционизм порождает контрабанду.

Эта записка дошла до Председателя Государственного совета графа Орлова и произвела на него солидное впечатление. Он доложил Николаю I о вопросах, которые поднял Попов, и царь потребовал у нового министра подробного ответа. Вронченко твердо отстаивал покровительственный тариф. Кстати, в это время появилась фундаментальная работа Фридриха Листа «Национальная система политической экономии», в которой известный немецкий специалист буквально разгромил многие рассуждения Адама Смита. Кроме критики, Лист дал и всеобъемлющее теоретическое обоснование протекционистской системы.

Вооружившись выписками из Листа и указывая на последствия либерального тарифа 1819 года, Вронченко доказывал, что свободная торговля разрушит промышленность нашей страны. Однако англичане уже развернули сильнейшую пропагандистскую кампанию за свободную торговлю, и граф Орлов поверил не Вроченко, не выдающемуся ученому Фридриху Листу, а газетной статье британской Morning Chronicle.

После долгих споров сошлись на том, что умеренное снижение протекционизма может быть полезным для российской экономики. Но фактически Вронченко пошел лишь на символические уступки. Например, он согласился отменить пошлину на чай, который шел транзитом через Россию и в нашей стране не производился. Кое-какие товары из ранее запрещенных к ввозу он разрешил, но обложил их высокой пошлиной. И все же давление на министра финансов продолжилось, а тут еще и вмешались англичане.

Британское правительство соглашалось допустить на свой рынок некоторые сырьевые товары из России в обмен на поставки нам своего фаянса. Как видим, англичане придерживались своего старого принципа: стимулируй экспорт готовой продукции и облегчай ввоз сырья. Руководство нашей страны в этом вопросе согласилось с предложениями Англии. Нашему бюджету, страдавшему от значительных военных расходов, нужны были деньги, а экспорт продолжал оставаться сырьевым.

Вместе с тем в России уже появился влиятельный слой отечественных бизнесменов, которые работали на внутреннем рынке. Они поддерживали Вронченко и противостояли эскортному лобби, которое добивалось свободы торговли. После долгих согласований интересов всех противоборствующих групп влияния было решено отменить пошлину на вывоз сала и пеньки, одновременно снизив пошлины на некоторые импортные изделия легкой промышленности. Кроме того, после тщательного исследования положений старого тарифа обнаружилось, что затруднялся ввоз отдельных материалов, необходимых нашим предприятиям. Это упущение Канкрина было исправлено.

Очередное понижение пошлин произошло в 1850 году, но и в этом случае упрощался ввоз сырья, в котором были заинтересованы предприятия реального сектора. То есть и новый министр зорко следил за тем, чтобы налоговое обложение, а пошлина — это де-факто налог, способствовало развитию заводов и фабрик в России.

Почему облили грязью генералов, Николая I и его систему?

«Солдаты жалели, что война кончилась: русский солдат любит войну, а война в азиатской Турции шла вообще более удачно, чем неудачно, и обещала им впереди, по-видимому, еще большие успехи, чем кончившаяся кампания. В войне есть прелесть и поэзия для народа, способного к великим чувствам, потому что в великие минуты битв более чем когда-нибудь узнается своя сила и чувствуется свое достоинство; а для солдата нет других поприщ, где бы он мог испытать такое удовольствие самосознания».

У читателя наверняка возникло недоумение: изложенные автором факты показывают, что Крымская война — отнюдь не позор. Экономику никак нельзя назвать слабой. Царь Николай I и его генералы — профессионалы высокого уровня. Почему же тогда о той войне написаны горы книг и статей, в которых постоянно говорится о «бездарных командующих», «плохом вооружении» и самодурствующем императоре? Прежде чем ответить на этот вопрос, сначала приведу известную цитату:

«Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России»[81], — вот такие слова нашел для нашей страны друг русского народа Владимир Ульянов, более известный как Ленин. С этим пошлым клеймом война и вошла в советскую историографию. Давно уже нет ни Ленина, ни государства, созданного им, но в общественном сознании события 1853–1856 годов до сих пор оцениваются именно так, как сказал вождь мирового пролетариата.

В целом восприятие Крымской войны можно уподобить айсбергу. Все помнят со школьных времен «верхушку»: оборону Севастополя, гибель Нахимова, затопление русского флота. Как правило, о тех событиях судят на уровне штампов, заложенных в головы многолетней антироссийской пропагандой. Тут и «техническая отсталость» царской России, и «позорное поражение царизма», и «унизительный мирный договор». Но истинный масштаб и значение войны остаются малоизвестными. Многим кажется, что это было какое-то периферийное, чуть ли не колониальное противостояние, далекое от основных центров России.

Упрощенная схема выглядит незамысловато: противник высадил десант в Крыму, нанес там поражение русской армии и, добившись своих целей, торжественно эвакуировался. Так ли это? Давайте разберемся.

Во-первых, кто и как доказал, что поражение России было именно позорным? Сам факт проигрыша еще ничего не говорит о позоре. В конце концов, Германия во Второй мировой потеряла столицу, была полностью оккупирована и подписала безоговорочную капитуляцию. Но вы хоть раз слышали, чтобы кто-нибудь называл это позорным поражением?

Давайте с этой точки зрения посмотрим на события Крымской войны. Как уже говорилось, против России выступили три империи (Британская, Французская и Османская) и одно королевство (Сардиния-Пьемонт). Что такое Британия тех времен? Это гигантская страна, промышленный лидер, лучший в мире военный флот. Что такое Франция? Это третья экономика мира, второй флот, многочисленная и хорошо обученная сухопутная армия. Нетрудно заметить, что союз этих двух государств уже давал такой резонансный эффект, что объединенные силы коалиции располагали совершенно невероятной мощью. А ведь была еще и Османская империя.

Да, к середине XIX века ее золотой период остался в прошлом, и ее даже стали называть больным человеком Европы. Но не стоит забывать, что это говорилось в сравнении с самыми развитыми странами мира. Турецкий флот располагал пароходами, армия была многочисленна и частично вооружена нарезным оружием, офицеров направляли учиться в западные страны, а кроме того, иностранные инструкторы работали и на территории самой Османской империи.