Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна - Морис Леблан

— Ах! — крикнул Люпэн, опьяненный радостью и утоленной ненавистью, — наконец ты раздавлен, мерзкая тварь! Наконец-то я с тобой совладал!

Снаружи улицы Делезман прослушался шум, в калитку сада забарабанили чьи-то кулаки. Бросившись к окну, он закричал:

— Это ты, Вебер! В добрый час! Ты образцовый слуга! Закрой за собой решетку, мой милый, и беги сюда! Добро пожаловать!

За несколько минут он обыскал платье своего пленника, завладел его бумажником, захватил бумаги, которые обнаружил на скорую руку в ящиках секретера и бюро, бросил все на стол и просмотрел. И вскрикнул от радости: там была пачка писем, тех уже знаменитых писем, которые он обещал вернуть германскому императору. Он положил остальные бумаги на место и снова кинулся к окну.

— Дело сделано, Вебер! Можешь заходить! Ты найдешь убийцу Кессельбаха — связанного, готовенького… Прощай, Вебер!

И, скатившись с лестницы, поспешил к сараю. Пока Вебер проникал во флигель, он присоединился к Долорес Кессельбах.

Действуя в одиночку, он задержал семерых сообщников Альтенгейма!

И выдал правосудию таинственного главаря банды, омерзительное чудовище, Луи де Мальрейха!

III

На широком деревянном балконе, у небольшого стола молодой человек писал.

Время от времени он поднимал голову и окидывал туманным взором горизонт, окрестные холмы; деревья, уже тронутые осенью, роняли последние листья на красные крыши вилл и на газоны садов. Затем принимался опять писать.

В какую-то минуту он взял свой листок в руки и прочитал вслух:

Текут безвольно дни и ночи,Уносит их судьбы поток.Едва заря забрезжит в очи, —И вот уж наш закончен срок.

— Неплохо, — сказал чей-то голос за его спиной, совсем неплохо. — Мадам Эмабль Тастю не написала бы лучше. В конце концов, не каждому дано быть Ламартином…

— Вы!.. Вы!.. — пробормотал молодой человек в полной растерянности.

— Ну да, дорогой поэт, это я, Арсен Люпэн, который явился, чтобы навестить своего друга, Пьера Ледюка.

Пьера Ледюка охватила дрожь, словно в приступе лихорадки. Он тихо проронил:

— Пришло время?

— Да, мой прекраснейший Пьер Ледюк, настал для тебя час оставить, точнее — прервать на некоторое время безмятежное существование поэта, которое ты ведешь уже несколько месяцев у ног Женевьевы Эрнемон и госпожи Кессельбах; и исполнить роль, которую я приготовил для тебя в моей пьесе… Очень милой пьесе, уверяю тебя, небольшой, но хорошо задуманной драме, поставленной по всем правилам искусства, с тремоло, с веселым смехом и горьким зубным скрежетом. Мы подошли к пятому акту, развязка близится, и именно ты, Пьер Ледюк, в главной роли. Какая слава!

Молодой человек встал:

— А если я откажусь?

— Идиот.

— Да, если я откажусь? В конце концов, что обязывает меня принять роль, которая мне неизвестна, которая заранее вызывает у меня отвращение и стыд?

— Идиот! — повторил Люпэн.

Заставив Пьера Ледюка снова сесть, он устроился рядом с ним и сказал ему самым ласковым голосом:

— Ты совершенно забыл, милый юноша, что тебя зовут вовсе не Пьер Ледюк, а Жерар Бопре. И если ты носишь прекрасное имя Пьера Ледюка, это потому, что ты, Жерар Бопре, убил Пьера Ледюка и украл его имя.

Молодой человек подскочил от негодования:

— Вы сошли с ума! Вы прекрасно знаете, что сами все это подстроили!

— Черт возьми, да, я это прекрасно знаю. Но что скажет правосудие, когда я представлю ему доказательства насильственной смерти Пьера Ледюка и того, что ты занял его место?

Окаменев, молодой человек едва пролепетал:

— Этому не поверят… Зачем бы мне это делать?.. С какой целью?

— Идиот! Эта цель настолько очевидна, что даже Вебер ясно увидел бы ее. И ты врешь, говоря о том, что не хочешь принять роль, которая тебе неизвестна. Ты знаешь эту роль. Это та, которую сыграл бы Пьер Ледюк, не будь он мертв.

— Но Пьер Ледюк для меня, для всего света — не более чем имя, пустой звук. Кем он был? Кем являюсь я?

— Какое тебе до этого дело?

— Я хочу знать. Хочу знать, к чему должен прийти.

— И если будешь знать, пойдешь, не колеблясь, к цели?

— Да, если цель, о которой вы говорите, стоит того.

— Не будь этого, как ты думаешь, я стал бы так стараться?

— Кто я такой теперь — вот что мне нужно знать. И какой бы ни оказалась моя судьба, можете быть уверены, что я буду ее достоин. Но прежде я должен знать, кем, наконец, являюсь.

Люпэн снял шляпу, поклонился и сказал:

— Германном Четвертым, великим герцогом де Де-Пон-Вельденц, князем ле Бернкастель, электором Тревским и прочая, и прочая.

Три дня спустя Люпэн усадил госпожу Кессельбах в машину и повез ее в сторону границы. Путешествие протекало в молчании. Люпэн с волнением вспоминал испуганный жест Долорес и слова, оброненные ею в доме на улице Винь в те минуты, когда он, защищая ее, двинулся навстречу сообщникам Альтенгейма. Она тоже, вероятно, об этом думала, так как испытывала в его присутствии явную неловкость и выглядела смущенной.

Вечером они прибыли в небольшой замок, весь в наряде из листвы и цветов, накрытый огромной кровлей из красной черепицы и окруженный большим парком с вековыми деревьями. Там была уже устроена Женевьева, вернувшаяся из соседнего города, где подобрала слуг из числа местных жителей.

— Вот ваше жилище, мадам, — сказал Люпэн. — Это замок Брюгген. Здесь, в полной безопасности, вы дождетесь завершения событий. Завтра вашим гостем будет Пьер Ледюк, которого я уже обо всем известил.

Он тут же снова пустился в путь, направился в Вельденц и вручил графу Вальдемару пакет с письмами, которые отвоевал.

— Вы помните условия, дорогой Вальдемар, — сказал Люпэн. — Прежде всего — восстановить в правах род де Де-Пон-Вельденц и вернуть великое герцогство великому герцогу Германну IV.

— Я сегодня же начну переговоры с регентским советом. По моим сведениям, трудностей не предвидится. Но этот великий герцог Германн…

— Его высочество в настоящее время под именем Пьера Ледюка проживает в замке Брюгген. Вы получите все необходимые доказательства по поводу подлинности его личности.

В тот же вечер Люпэн направился обратно в Париж с намерением активно способствовать ускорению процесса Мальрейха и семи его бандитов.

Как проходило это судебное дело, каким образом его вели — обо всем этом рассказывать излишне, так как еще живы в памяти современников соответствующие факты, до мельчайших подробностей. Дело стало одним из тех сенсационных событий, которые комментируют и обсуждают между собой самые малограмотные крестьяне из наиболее захолустных хуторов. Что хотелось бы напомнить — это огромное участие, принятое Люпэном как в течении процесса, так и в обеспечении расследования. В сущности, следствие вел именно он. С самого начала он сумел подменить собой соответствующие инстанции системы правосудия, указывая, где проводить обыски, какие следует принимать меры, какие вопросы задавать задержанным, имея при этом на все готовые ответы. Кто не помнит всеобщего ошеломления, когда в газетах появлялись его письма, отмеченные железной логикой и силой убеждения, письма, выходившие, друг за другом, под следующими подписями:

«Арсен Люпэн, следователь».

«Арсен Люпэн, генеральный прокурор».

«Арсен Люпэн, хранитель печатей».[4]

«Арсен Люпэн, легавый».

Он вносил в работу немалый азарт, увлеченность, некоторую даже резкость, вызывавшие удивление, поскольку проявлялась им, обычно — столь склонного к иронии, а в общем, по своему темпераменту, и к сочувствию, в известной мере — профессиональному.

На этот раз им владела ненависть.

Он ненавидел Луи де Мальрейха, кровавого бандита, низкую тварь, которого всегда боялся и который, даже взаперти, даже побежденный, вызывал в нем чувство отвращения и страха, которые испытываешь при виде ядовитого гада. Наконец, разве не Мальрейх осмелился преследовать Долорес? «Он начал игру, он проиграл. Его голова скатится», — думал Люпэн. Именно этого он желал своему мерзкому врагу. Эшафот, туманное раннее утро, в которое нож гильотины устремляется вниз и лишает жизни…

Но каким же странным оказался задержанный, тот, которого следователь месяцами допрашивал в стенах своего кабинета! Каким странным выглядел этот человек — костлявый, скелетического вида, с мертвенным взором!

Казалось, его не было в нем самом. Он был не там, но совсем в другом месте. И даже не помышлял о том, чтобы отвечать.

— Меня зовут Леон Массье.

Та единственная фраза, на которой он замкнулся.

Люпэн на это возражал:

— Ты лжешь; Леон Массье, родившийся в Периге, сирота с десятилетнего возраста, умер семь лет тому назад. Ты присвоил его документы. Но забыл, что есть свидетельство о его смерти. Вот оно.

И Люпэн послал следователю копию этой бумаги.

— Я Леон Массье, — снова утверждал задержанный.