Сатанинские стихи - Ахмед Рушди

— Говно испуганного верблюда, — выдыхает Абу Симбел, — я знаю, ты ебешь мою жену.

Он с интересом наблюдает, как у Баала начинается эрекция, словно бы воздвигающая насмешливый памятник его страху.

Абу Симбел, рогоносец Гранди, подымается, командует:

— На ноги! — и Баал в изумлении следует за ним наружу.

Могилы Исмаила и его матери Агарь-Египтянки находятся на северо-западном фасаде Дома Черного Камня, в нише, окруженной невысокой стеной. Абу Симбел приближается к ним и останавливается неподалеку. В нише — небольшая группа людей. Там — водонос Халид, и некий бродяга из Персии с диковинным именем Салман,[580] и завершает эту чудную троицу раб Билаль,[581] один из освобожденных Махаундом; этот последний — огромное черное чудовище с голосом, соответствующим его размеру. Трое бездельников сидят на стене ниши.

— Вот эта шобла-ебла,[582] — сообщает Абу Симбел. — Они — твоя задача. Пиши о них; и об их лидере тоже.

Баал, несмотря на весь ужас, не может скрыть своего недоверия.

— Гранди, эти балбесы — эти гребаные клоуны? Вам не следует волноваться о них. Что Вы думаете? Один-единственный Бог этого самого Махаунда сможет обанкротить ваши храмы? Триста шестьдесят против одного — и он победит? Быть такого не может.

Его смех близок к истеричному. Абу Симбел остается спокоен:

— Прибереги свои оскорбления для своих стихов.

Хихикающий Баал не может остановиться.

— Революция водоносов, иммигрантов и рабов… Ого, Гранди. Я действительно испуган.

Абу Симбел пристально смотрит на смеющегося поэта.

— Да, — отвечает он, — все верно, тебе следует бояться. Берись, пожалуйста, за перо, и я ожидаю, что эти стихи станут твоим шедевром.

Баал мнется, скулит:

— Но они — только растрата моего, моего скромного таланта…

Он спохватывается, заметив, что сказал слишком много.

— Делай, что тебе говорят, — напоследок говорит ему Гранди. — У тебя нет иного выбора.

Гранди развалился в своей спальне, пока наложницы оказывают внимание его потребностям. Кокосовое масло для шелковистости волос, вино для нёба, языки для услаждения. Мальчишка был прав. Почему я боюсь Махаунда? От нечего делать он начинает считать наложниц и, махнув рукой, отказывается от этого занятия на пятнадцатой. Мальчишка. Скорее всего, Хинд продолжает встречаться с ним; какой у него шанс против ее желаний? Это — его слабость, он знает, что слишком много видит, что слишком терпим. У него свои аппетиты, почему у нее не должно быть своих? Пока она благоразумна; и пока он знает. Он должен знать; знание — его наркотик, его пагубная привычка. Он не может терпеть неведения, и по этой причине, если нет никакой другой, Махаунд не враг ему — Махаунд со своей разношерстной бандой; мальчишка был прав в своем смехе. Ему, Гранди, смеяться труднее. Подобно своему оппоненту, он — человек осторожный, он летает на воздушных шарах своих ног. Он помнит великана, раба Билаля; помнит, как его хозяин велел ему, за пределами храма Лат, перечесть богов. «Один», — ответил тот на это своим глубоким музыкальным голосом. Кощунство, наказуемое смертью. Его протащили по ярмарке с валуном на груди. Сколько, говоришь? Один, повторил он, один. Второй валун был добавлен к первому. Один один один. Махаунд заплатил его хозяину большую цену и освободил его.

Нет, размышляет Абу Симбел, мальчишка Баал неправ, эти люди стоят своего времени. Почему я боюсь Махаунда? Из-за этого: один один один, из-за этой ужасающей особенности. При том что я всегда разделен, всегда два или три или пятнадцать. Я могу даже понять его точку зрения; он столь же богат и успешен, как любой из нас, как любой из членов совета, но из-за того, что ему недостает некоторых верных семейных связей, мы не предложили ему место среди нас. Исключенный своей безродностью из коммерческой элиты, он чувствует, что был обманут, что не получил всего причитающегося. Он всегда был честолюбивым парнем. Честолюбивым, но и нелюдимым. Ты не достигнешь вершины, поднимаясь все выше по холму. Если, быть может, не встретишь там ангела… Да, именно так. Я вижу его насквозь. Хотя он бы меня не понял. Какова моя суть? Я сгибаюсь. Я колеблюсь. Я высчитываю разницу, приспосабливаю свои паруса, манипулирую, выживаю. Именно поэтому я не буду обвинять Хинд в прелюбодеянии. Мы отличная пара, лед и огонь. Ее фамильный щит, легендарный алый лев, многозубый мантикор.[583] Пусть себе играется со своим сатириком; все равно между нами никогда не было секса. Я покончу с ним, когда с ним покончит она. Вот величайшая ложь, думает джахильский Гранди, погружаясь в сон: перо могущественнее меча.

Благосостояние Джахильского города было основано на превосходстве песка перед водой. В старину считалось более безопасным перевозить товары через пустыни, чем по морю, где муссоны могли ударить в любое время. В те времена до возникновения метеорологии такие вещи было невозможно предсказать. Поэтому караван-сараи[584] процветали. Мировые производители шли от Зафара[585] до Сабы[586] и оттуда к Джахилии, к оазису Иасриб[587] и в Мидию,[588] где жил Моисей; а отсюда — в Акабу[589] и Египет. Из Джахилии вели и другие следы: на восток и северо-восток, к Месопотамии[590] и великой Персидской империи. К Петре[591] и Пальмире,[592] где Соломон[593] полюбил Царицу Сабейскую.[594] Это были сочные дни. Но теперь флоты, бороздящие воды вокруг полуострова, приобрели надежную защиту, их команды стали квалифицированнее, их навигационные инструменты — точнее. Караваны верблюдов уступали свой бизнес лодкам. Корабль пустыни и корабль морей: древний спор склонился к равновесию сил. Правители Джахилии испытывали раздражение, но мало что могли поделать. Иногда Абу Симбелу кажется, что только паломничество стоит между городом и его крахом. Совет разыскивает по миру статуи богов-чужаков, чтобы привлечь новых пилигримов к песчаному городу; но в этом у них тоже есть конкуренты. Внизу, в Сабе, построен большой храм, святыня, способная соперничать с Домом Черного Камня. Множество паломников соблазнилось югом, и численность джахильских ярмарок падает.

По рекомендации Абу Симбела в качестве приманки правители Джахилии добавили к религиозным практикам перчинку профанации. За свою распущенность город приобрел славу игорного притона, борделя, места похабных песенок и дикой, громкой музыки. Однажды несколько членов племени Акулы зашли слишком далеко в своей жадности к пилигримским деньгам. Привратники Дома стали требовать взяток с утомленных вояжеров; четверо из них, оскорбленные грошовым подношением, столкнули двух путешественников насмерть вниз с высокого, крутого лестничного пролета.[595] Эти действия возымели неприятные последствия, препятствуя возобновлению визитов…

Сегодня паломницы-женщины частенько похищаются ради выкупа или продаются в качестве наложниц. Банды молодых Акул[596] патрулируют город, блюдя свой собственный закон. Говорят, что Абу Симбел тайно встречается с их предводителями и руководит ими. Вот он — мир, в который Махаунд принес свое послание: один один один. Среди такого многообразия это, пожалуй, самое опасное слово.

Гранди садится, и тут же подступившие наложницы возобновляют свои умасливания и поглаживания. Он отстраняет их, хлопает в ладоши. Появляется евнух.

— Направьте посыльного в дом кахина[597] Махаунда, — распоряжается Абу Симбел. Мы устроим ему небольшое испытание. Справедливое соревнование: три против одного.

Водонос иммигрант раб: три ученика Махаунда моются в источнике Земзем. В городе песка их одержимость водой делает их чудаковатыми. Омовения,[598] постоянные омовения: ноги до колен, руки до локтей, голова до шеи. Сухоторсые, мокрорукие, мокроногие и мокроголовые, сколь эксцентрично они смотрятся! Ать-два, омовение и молитва. На коленях, снова заталкивая руки, ноги, голову обратно в вездесущий песок, — и начинать по-новой цикл воды и молитвы. Они — легкие мишени для Баалова пера. Их водолюбие — предательство собственного вида; люди в Джахилии признают всемогущество песка. Он селится между пальцами рук и ног, запекается на ресницах и в волосах, забивает поры. Они открывают себя пустыне: приди, песок, вымой нас своей сухостью. Это — путь джахильцев от самого высокородного гражданина до нижайшего из низших. Они — люди кремния, и водолюбы появились среди них.

Баал кружит на безопасном расстоянии от них — Билаль не тот человек, с которым стоит шутить — и выкрикивает насмешки: