Сети Госпожи ужаса - Дмитрий Чайка

масло и растят зерно. И это именно они продают медь Тамассоса, потому что у того гавани нет, а здесь как раз есть, и довольно неплохая. Впрочем, Кирения — городок крошечный. Тут едва ли наберется пятьсот душ, если считать всех, кто сбежался сюда из окрестностей.

— Делаем как всегда или другие указания будут? — вопросительно посмотрел на меня Абарис. — Басилея на ножи, а с городом как поступим?

— Если сдадутся, не тронем, — ответил я. — Если будут сопротивляться, отдай воинам. Тут мастеров нет. Эта деревня мне без надобности.

— Это хорошо, — оскалился Абарис. — А то парни злятся, кровь у многих играет. Критяне и парни с островов уже на стену лезут. У них оболов нет, а бабу хочется.

— Сдаются, — сунул голову в шатер командир лучников Хуварани. — Людишки с ветками из ворот вышли. Да еще бы не вышли. Нас ведь куда больше.

— Тьфу ты! — сплюнул Абарис. — Парни расстроятся.

Я вот тоже расстроился. Мне придется пощадить здешнего басилея, иначе я полнейшим негодяем буду выглядеть. Ладно, придет мое время. Пусть дают клятву, и пойдем на юг. Вся медь острова именно там. Задерживаться в этой дыре нет ни малейшего смысла.

Тамассос расположен в предгорьях, на северных склонах Троодоса. От Кирении до него два дня пути. Смысл его существования — медь, медь и ничего, кроме меди. Убери ее, и это место превратится в пыльную деревушку, каких мы встретили много. Мы ведь пошли вдоль реки, а они все до одной сидят на ее берегах. Хребет Троодос переполнен великолепной медью, и она то и дело лезет на поверхность темной зеленью малахита. В окрестностях Тамассоса этого добра столько, что местные даже шахты не закладывают. Просто копают огромные ямы, поднимая наверх в корзинах куски породы. Ямы эти прямо за городом, который представляет из себя… Да он из себя вообще ничего не представляет. Просто горная деревушка, четыреста шагов наискосок, обнесенная трехметровой каменной стеной. У Тамассоса нет выхода к морю, и это все решило. Богатейшее месторождение под боком, а сам город — дыра дырой. Только храмы здесь необычные, никогда таких не видел. Круглое здание с куполом из кирпича, без единого окна, отчего внутри стоит затхлый смрад от копоти жертвенника. Здесь почитают Владычицу. Ту самую, которая со змеями, и которая потом превратится в прекрасную Афродиту Пенорожденную. Больше в Тамассосе ничего интересного нет.

Кипр — тот еще проходной двор. Тут и более поздние времена десять царств было, и все размером с плащ козопаса, а сейчас так и вовсе в каждой деревне по басилею. В Тамассосе тоже сидит какой-то товарищ, называющий себя царем. В смысле, сидел… Мы управились до вечера, сократив поголовье здешних правителей ровно на одну единицу. Мелочь, а приятно.

— Господин! — местная аристократия не впечатляла.

Не полные босяки, конечно, но до благосостояния богатеев Энгоми им очень и очень далеко. Бедно тут. И из-за войны, и из-за неудачного расположения города. Южный Китион, где плотно окопались ушлые сидонцы, намного богаче. Они вовсю дырявят шахтами тамошние горы, пережигают сосну на уголь и везут медь в Пер-Рамзес, Танис и Пер-Амон, до которого дня четыре пути.

— Кто главный из старейшин Тамассоса? — спросил я кучку поглядывающих на меня исподлобья мужичков, исконных киприотов. У них и язык свой, совершенно не похожий на ахейский, и даже собственная письменность имеется.

— Я, господин, — шагнул вперед худощавый мужик, пегий от седины. — Куруни меня зовут. Я первый из старейшин Тамассоса.

— Ты назначаешься наместником города и прилегающих к нему земель, Куруни, — ответил я. — Люди, что рядом с тобой, составят городской совет. Вы будете отвечать за жизнь своего города. Если нет возражений, то мы обговорим размер дани и оплату за добытую сверх нее медь. Ваши дома не тронут. Ваше достояние не тронут. Ваши жены и дочери будут в безопасности.

— Чем обязаны такой щедрости, господин? — исподлобья посмотрел на меня Куруни. — Мы тут давно в чудеса не верим. Уж простите за дерзость.

— Клятву верности с вас потребую, — развел я руками. — Если нарушите ее, получите все, чего так боитесь. Город разграбим, женщин продадим в рабство, а мужчин заставим трудиться в медных ямах за кусок черствой лепешки.

— Хорошо, дадим мы эту клятву, — хмуро ответил Куруни. — Но тогда и вы город от других царей защищайте. Клятва — она как меч, с двух сторон должна быть острая.

— Договорились, — кивнул я. — Пожалуйте на пир, почтенные…

До чего же я не люблю раннее утро после взятия очередного города. Башка трещит от неумеренного употребления вина, а в местном храме воняет, как в давно нечищенном хлеву. Смесь застарелого смрада, горелых потрохов и дыма жертвенника, помноженные на полное отсутствие вентиляции и тяжелое похмелье, едва меня не добили. Но сделать ничего нельзя. Я должен умилостивить Владычицу и принести ей дары. Я ведь теперь, как-никак, законный царь Тамассоса, а значит, божественное покровительство мне необходимо. После моего же фокуса со змеями в здешнюю Протоафродиту уверовали еще больше. В то, что это именно богиня наслала змей на город, верили теперь даже те, кто этих самых змей собирал. Я сначала не поверил, но нет, все так и есть. Воины взахлеб рассказывают горожанам, как Владычица помогла им взять Энгоми, а те слушают, неприлично раскрыв рты. Такой вот вывих религиозно-магического сознания, когда даже простейшие логические построения ломаются под гнетом веры в божественное. У меня в больной голове все это не укладывается, а для них это абсолютная норма. Удивительно!

— Ну что, богиня, будем дружить? — устало произнес я и перерезал горло истошно блеющему барану. Кровь брызнула на камень пола, который был уже черным от жертв, что приносили здесь несколько последних столетий. Понятно теперь, почему воняет так гадостно. Я вырезал бедро и бросил в жертвенник, где уже вовсю полыхало пламя.

— Нет, ну полная антисанитария, — бурчал я, морщась от вони горелого мяса. — Почему у всех нормальных людей жертвенник на улице стоит, а? Надо с этим что-то делать…

Уродливая фигуристая бабенка в длинном платье с открытой грудью — это и есть богиня, которую на Кипре называют Ванасса, Владычица. Прямо как микенскую царицу. Древнейшее божество, Великая Мать, которой поклоняются почти везде. Только эта вот вобрала в себя черты египетской богини Хатхор, ханаанской Астарты и критской «Богини со змеями». Она — символ возрождения природы весной, дарующая счастливое материнство женщинам и плодородие полям. Немыслимо пренебречь ее милостью, особенно после того, как она пожаловала мне Энгоми. А ведь я даже не стану с этим спорить. Лучше считаться любимчиком богов,