Народные сказки и легенды - Иоганн Музеус

После того как ограбленные оруженосцы лишились всех подарков матери-колдуньи, они потихоньку убрались из Асторги.

Амарин, который без волшебной салфетки не мог уже выполнять обязанности главного повара, ушёл первым.

Андиол – «Сын любви»– последовал за ним. Лёгкость заработка привила ему отвращение к работе, обычное у богатых кутил. Он ленился даже переворачивать пфенниг, чтобы оплачивать расходы, и жил большей частью в долг, а кассу пополнял только в случае плохой погоды или когда не предвиделось никаких развлечений. Оставшись без медного пфеннига, он уже не мог рассчитаться со всеми кредиторами. Не теряя времени, Андиол сменил одежду и незаметно скрылся из города.

Саррон, как только пробудился от наркотического сна, сразу понял, что его роль короля фей окончена. Угрюмый, вернулся он домой, оделся во всё старое и, выйдя за ворота, ушёл из города куда глаза глядят.

Случаю было угодно, чтобы оруженосцы Роланда вновь встретились на военной дороге, ведущей в Кастилию. Отбросив прочь бесполезные упрёки, от которых им все равно не стало бы легче, они с философским спокойствием примирились с судьбой. Схожесть их приключений и неожиданность встречи обновили их дружбу. А мудрый Саррон заметил, что жребий настоящей дружбы достаётся золотой середине и редко мирится с успехом и удачей.

Приятели единодушно решили продолжать путь вместе и, следуя своему прежнему призванию, сражаться под кастильским знаменем, чтобы отомстить за смерть Роланда. Оруженосцы выполнили клятву и на поле битвы напоили мечи кровью врагов. Овеянные лаврами побед, все они пали смертью героев.

ЛЕГЕНДЫ О РЮБЕЦАЛЕ

Легенда первая

В Судетах, – этом Парнасе [64] Силезии, которому поэты не раз посвящали свои томные стихи, – в мирном согласии с Аполлоном и девятью его музами обитает знаменитый горный дух, по имени Рюбецаль, прославивший Исполиновы горы едва ли не больше, чем все силезские стихотворцы вместе взятые. Правда, ему принадлежит здесь лишь небольшая, окаймлённая цепью гор область, да к тому же делит он её ещё с двумя могущественными монархами, не желающими, впрочем, признавать в нём совладельца. Зато в нескольких лахтерах [65] под поверхностью древней земной коры начинаются его необозримые владения, уходящие на восемьсот шестьдесят миль в глубь, к самому центру земли. Там власть этого князя гномов безраздельна и не ограничена никакими договорами.

Рюбецалю нравится бродить по своим широко раскинувшимся в бездне владениям, осматривать неистощимые богатства подземных кладовых, поглядывать за гномами-рудокопами и расставлять их по рабочим местам: кого строить прочную дамбу, чтобы сдержать огненную стихию и не дать ей вырваться из недр земли, а кого – улавливать минеральные пары, дабы насытить ими пустую породу и превратить её в благородную руду.

Иногда, устав от забот, он поднимается отдохнуть на поверхность земли и там, в своём маленьком владении среди Исполиновых гор, словно беспутный проказник, забавы ради готовый до смерти защекотать соседа, всячески издевается над детьми рода человеческого. Ибо приятель Рюбецаль, да будет вам известно, подобен многим великим гениям: такой же капризный, порывистый и взбалмошный, озорной, грубый и необузданный, гордый, тщеславный и непостоянный, временами благородный, чувствительный, но всегда в постоянном противоречии с самим собой. Он умный и в то же время глупый, подчас мягкий, а через мгновение крутой, как брошенное в кипяток яйцо; сегодня добродушный и ласковый, завтра – холодный и чужой; может быть плутоватым и честным, упрямым и уступчивым, в зависимости от первого порыва и сиюминутного настроения.

Во времена седой древности, задолго до того как потомки Иафета [66] проникли далеко на север и населили эту страну, Рюбецаль уже бушевал в диких горах: натравливал друг на друга медведей и туров или ужасающим гулом наводил страх на робкую дичь, в испуге бросавшуюся с отвесных скал в глубокие пропасти. Натешившись вдоволь, он опять опускался в подземное царство и пребывал там столетиями, пока им вновь не овладевало желание полежать на солнышке и полюбоваться земными созданиями.

Как удивился он однажды, когда, вернувшись в надземный мир и оглядев его с заснеженной вершины Исполиновых гор, увидел, что всё вокруг совершенно изменилось: дремучие непроходимые леса вырублены и превращены в плодородные поля, где зрел богатый урожай; среди цветущих садов выглядывали соломенные крыши деревенских изб, и из их труб вился мирный дымок; кое-где на склонах гор одиноко стояли сторожевые башни для охраны и защиты страны; на усеянных цветами лугах паслись овцы и рогатый скот, а из зелёной рощицы доносились мелодичные звуки пастушьей свирели.

Новизна и привлекательность открывшейся перед ним картины доставила наслаждение удивлённому владельцу этих мест. Он нисколько не разгневался на своевольных поселенцев, хозяйничавших здесь без его ведома, и не стал им мешать, позволив пользоваться присвоенными землями, подобно тому как добродушный хозяин дома даёт под своей кровлей приют хлопотливым ласточкам или неугомонным воробьям. Ему даже пришло в голову завести знакомство с людьми, – этой удивительной породой животных, наделённых душой, – изучить их характер и нравы и подружиться с ними.

Однажды, приняв облик дюжего крестьянского парня, гном нанялся в батраки к одному из самых зажиточных хозяев. За что бы он ни брался, всё удавалось ему. Вскоре батрак Рипс прослыл в деревне лучшим работником. Но хозяин был мот и кутила и просаживал всё, что приносил ему своим трудом и старанием верный батрак, не удостаивая его даже благодарности. Поэтому Рипс ушёл от него и нанялся к его соседу пасти овец.

Он добросовестно присматривал за стадом и поднимался с ним высоко в горы к богатым сочной травой диким пастбищам. Благодаря его заботам стадо росло и умножалось; ни одна овца не сорвалась со скалы, и ни одну из них не растерзал волк. Однако новый хозяин оказался скрягой. Чтобы поменьше заплатить за работу, он выкрал из собственного стада лучшего барана и высчитал за него из заработка пастуха. Тогда Рипс ушёл и от этого хозяина и поступил на службу к судье. Здесь он стал грозой воров и строгим ревнителем закона. Но судья сам не отличался справедливостью, – судил по настроению и насмехался над законом. Рипс не захотел быть орудием произвола и отказался служить у судьи, за что его бросили в тюрьму, откуда он легко выбрался обычным для духов путём – через замочную скважину.

Эта первая попытка познать человека не пробудила у него любви к людям. Раздосадованный, он вернулся на вершину скалы и, обозревая оттуда весёлые нивы, возделанные человеческими руками, удивлялся, как может мать-природа оделять дарами такое подлое отродье.

И всё же гном решил ещё раз прогуляться в деревню и понаблюдать за людьми. Незаметно прокравшись в долину, он стал подсматривать и подслушивать из-за кустов и изгородей и вдруг увидел очаровательную девушку. Она была прекрасна, как Венера, и так же как и та, совершенно нагая, ибо как раз собиралась войти в воду. Вокруг неё у водопада, низвергающего серебряные струи в естественный бассейн, расположились её подруги. Полные невинного веселья, они беспечно резвились и превозносили свою повелительницу.

Это соблазнительное зрелище так чудесно подействовало на гнома, что он совсем забыл о своей бесплотной природе. Завидуя смертным, он смотрел на девушек с таким же вожделением, с каким некогда боги взирали на первых дочерей рода человеческого. Но чувства духов очень тонки, и ощущения, которые они воспринимают, непрочны и непродолжительны. Гном решил, что ему недостаёт телесной оболочки, чтобы получше разглядеть купающихся красавиц и запечатлеть их в своей памяти. Он превратился в чёрного ворона и, взлетев, сел на высокий ясень, отбрасывающий тень на место купания, откуда открывалась полная очарования картина. Но это превращение оказалось неудачным. Горный дух смотрел на всё глазами ворона и воспринимал внешний мир, как ворон, ибо любые проявления души всегда сообразуются с окружающим её телом. Гнездо лесной мыши было для него привлекательнее, чем купающиеся нимфы.

Как только дух пришёл к этому психологическому заключению, так тотчас же исправил ошибку. Ворон полетел в кусты и преобразился в цветущего юношу. То был верный путь, открывавший возможность постигнуть идеальную красоту девушки. Мысли гнома приобрели совсем иное направление. В его груди пробудилось чувство, какого он ещё никогда не испытывал. Он ощутил неведомое беспокойство. В нём бушевали и рвались наружу смутные, необъяснимые желания. Страстный порыв с неудержимой силой влёк его к водопаду, но в то же время какая-то непонятная робость не позволяла приблизиться к купающейся Венере или показаться из-за кустов, хотя и не мешала подглядывать оттуда.