Удар гильотины - Павел Амнуэль

– Это вам Эльза рассказала? – задумчиво проговорила Кристина. – А ей, скорее всего, Фрида. Неважно. Мои отношения с Альбертом не имеют никакого… Когда я узнала, что он умер… У меня была истерика… Я действительно обвиняла себя в том, что он умер. Покончил с собой – так говорили. И мне казалось… Сейчас я понимаю, как это было глупо, наверно, я сама себе внушала, что он сделал это из-за меня – не то чтобы приятно было ощущение, что есть еще мужчины, способные… но какая-то гордость… и жалость тоже… Правда, потом передали, что у Альберта случился инфаркт, и стало как-то легче…

Речь Кристины становилась все быстрее и бессвязнее, похоже было, что она хотела в одной фразе высказать все, что накопилось в ее душе, но Манн, державшийся настороженно и ожидавший от журналистки самых странных поступков, уверен был, что каждое ее слово не случайно и составляет часть гипнотического ритуала, и если ей удалось легко обмануть внимание Ритвелда и Кейсера, то, значит, и с ним она может…

Или не может, если он, будучи предупрежден, не станет поддаваться?

Почему так хочется спать? – подумал Манн. Почему у меня слипаются глаза и в ушах стоит странный тихий звон?

– Кофе! – провозгласил Ритвелд, войдя в студию, и Манн, вздрогнув, выпрямился. Голова все еще была тяжелой, и звон в ушах не прекратился, и взгляд Кристины, от которого Манн старался увернуться, был уже не таким пронизывающим и призывным, но что-то осталось, и детектив встал, чтобы движениями избавить сознание от чужого влияния.

– Давайте я вам помогу, – сказал Манн и принялся снимать с подноса и расставлять на журнальном столике дымившиеся чашечки с кофе, сахарницу, рюмки, бутылку «Камю», вазочки с лимонными дольками, печеньем и конфетами.

– Я одного понять не могу, – сказал Манн, стоя к Кристине спиной, но и спиной ощущая ее взгляд, пронизывавший насквозь и выходивший из груди, как невидимый луч лазера, – что вы сделали с коробочкой… ну, той, где были капсулы. Кейсер утверждал, что вы… простите, Христиан…

– Что Христиан? – удивился Ритвелд. – Вы обо мне говорите? О чем речь?

– Сейчас, – отмахнулся Манн, взял свой кофе и говорил, продолжая смотреть не на Кристину, а на одну из картин, ту, где заходившее солнце наполовину погрузилось в стылую землю. – Кейсер утверждал, что убийца бросил коробочку в мусорное ведро. Впоследствии я обнаружил ее в кухонном шкафу и взял, потому что там могли быть отпечатки пальцев… Но сейчас я не нашел коробочку в своем кармане. Вопрос: зачем нужно было ее выбрасывать в квартире Койпера, если проще было выбросить в мусорный бак на улице? Вопрос второй: можно ли внушить…

– Невозможно, – решительно сказала Кристина. – И не говорите глупостей, Тиль, вы заставляете себя поверить в то, во что еще вчера наверняка не поверили бы ни под каким видом.

– Но ведь вы действительно внушили профессору…

– Господи, это был экзамен!

– О чем речь, господа? – попытался еще раз вмешаться в разговор художник. – Тиль, я вижу, вы в чем-то обвиняете Кристину. В чем?

– Господин Манн утверждает, что я убила беднягу Альберта из мести, а вас с Кейсером шантажировала, потому что узнала от Альберта о вашей афере с картинами.

– Но ведь вы о ней действительно знали, – усмехнулся Манн.

– Ну, знала, – вздохнула Кристина. – Из-за этого мы часто с Альбертом ссорились. Я говорила, что он делает глупость, а он…

– Значит, когда на выставке вы говорили мне… – начал Ритвелд.

– Я говорила то, что думала! – воскликнула Кристина. – Альберт считал, что картины стали лучше, а мне казалось, что это как раз и были копии, те копии, что якобы сгорели в типографии. Это были картины Альберта, вот почему он и сказал, что…

– Господи! – Ритвелд раскачивался на стуле, обхватив голову руками. – Сколько глупостей, сколько нелепостей, сколько ерунды… Тиль, Кристина не убивала Альберта, с чего вы взяли? И шантажом занималась не она, я еще способен отличить мужской голос от женского. Я знаю, что Криста владеет методами гипноза, но нужно быть таким старым перечником, как тот профессор, чтобы суметь поддаться ее гипнотическим чарам. Криста и кошку не способна загипнотизировать, я сам был свидетелем, помнишь, Криста, как лет шесть назад ты устроила сеанс, и ничего не получилось?

– Я-то помню, – вяло сказала Кристина.

– Тиль! – воскликнул Ритвелд. – Спасибо вам! Вы сделали все так, как нужно. Вы обнаружили решающую улику. Я так на вас надеялся, сам я не смог бы…

– Решающую улику? – нахмурился Манн. – Коробочка – вот улика, которая могла бы…

– Глупости, – сказал Ритвелд. – Решающая улика – показания Питера. И исчезновение коробочки. Исчезновение, а вовсе не отпечатки пальцев, которые там могли оказаться.

– Господин Кейсер сказал… – медленно произнес Манн, надеясь на то, что художник закончит фразу и поставит, таким образом, все точки над i.

– Питер сказал, что видел меня. Значит, так и было, потому что… – сказал Ритвелд, помрачнев. Не закончив фразу, он замолчал и долго смотрел на одну из своих картин, Манну с его места трудно было понять – на какую именно: то ли на вторую слева, где был изображен домик в деревне, то ли на третью – с видом на амстердамскую улицу.

Кристина мелкими глотками пила кофе и, похоже, намерена была пить бесконечно долго, даже потом, когда останется одна гуща, все равно она будет подносить чашку ко рту, прищуривать глаза и втягивать каплю за каплей, просто чтобы время шло и ничего не менялось.

Манн ждал. Он готов был к признанию Ритвелда, понимал, что признаваться художнику не хочется, он почему-то надеялся избежать не только признания; наверняка, нанимая Манна, художник предполагал, что детектив запутается и начнет подозревать кого-то, на кого Ритвелд хотел направить следствие – в том числе полицейское. Помогать ему Манн не хотел – не в его правилах было помогать убийце, это он решил для себя еще в те дни, когда открывал агентство: он понимал, что всю оставшуюся жизнь придется расследовать супружеские измены или распри обманувших друг друга компаньонов по бизнесу, но все равно дал себе слово никогда, ни при каких обстоятельствах не помогать убийцам – могло ведь так получиться, никто не застрахован, что обманутый супруг, получив от Манна информацию, убьет или собственную жену, или ее любовника…

– Значит, это был я, – сказал, наконец, Ритвелд, будто точку поставил в собственных размышлениях. – Я только понять хочу… Во что я был одет, это вам Питер сказал?

– А сами вы не помните? – поднял брови Манн. – Вы подтверждаете, что убили Койпера?

– Я? Да что вы! Конечно, нет! У меня и в мыслях…

– Только что вы сказали – повторяю вашу фразу: «Значит, это был я».