Хозяин города (СИ) - Шерр Анастасия

— И поэтому тебе снятся отрезанные пальцы?

От воспоминания о том жутком сне меня передёрнуло, и страх свернулся в желудке тугим узлом. Всё было так реально, так жутко…

— Это просто кошмар. Бывает.

Бекет упёрся рукой в ствол дерева над моей головой, приблизился к губам.

— А была бы покладистой, я бы отогнал все твои кошмары, — коснулся моей шеи пальцами, легонько сжал. — Давай, Милана. Решайся уже. Пора вступать во взрослую жизнь. Всё равно моей будешь.

Я слышу его шаги, плотнее заворачиваюсь в одеяло. Чувствую, как приближается, смотрит на меня. Что-то ставит на журнальный столик. Сердце трусливо трепещет в груди, потеют подмышки — обычная реакция на присутствие Бекета. Раздражитель, блин.

Непроизвольно сжимаюсь, когда он с силой выдёргивает из-под меня одеяло и своими огромными ручищами притягивает к себе.

— Пришёл, чтобы разогнать кошмары, — горячий поцелуй в шею заставляет напрячься, втянуть голову в плечи. — Ну чего ты такая трусиха, а? — длинные сильные пальцы безошибочно находят сосок, слегка поигрывают с ним через футболку, и я шумно выдыхаю, чувствуя, что снова возбуждаюсь. Опять вспоминаю ту сцену в его кабинете, где он сношал несчастную девушку, и так неправильно завожусь… Внизу живота тугим узлом собирается тепло, я сжимаю коленки, чтобы не дать пожару разгореться, и кусаю губы.

— Чего вы хотите от меня? — стараюсь, чтобы прозвучало устало, будто меня, и правда, не волнуют его касания. Мне действительно нужно побыть одной. Хотя бы сегодня.

— Трахнуть тебя хочу. И с каждым днём всё сильнее, — переворачивает меня на спину и, нависая сверху, пытается поцеловать в губы.

— Иван Андреевич! — упираюсь руками в его грудь, но это Бекету, конечно же, как слону дробина.

Нагло ухмыляется и, схватив меня за лицо, вгрызается в губы. Именно вгрызается. Потому что поцелуем это назвать крайне сложно.

Бью его по плечам, хотя и это не приносит никакой пользы. Правда, странный поцелуй прерывается, Бекет приподнимается.

— Какой я тебе Иван Андреевич, дурочка маленькая? Мм? Сколько ещё будешь ломаться?

Смотрю ему в глаза с вызовом, зло, и это цепляет Бекета за самое нутро. Его зрачки расширяются, дыхание сбивается сильнее, чем тогда, когда он лупил боксёрскую грушу. Понимаю, что играю с огнём, но отказать себе в этом удовольствии не могу. Во мне всё горит — так жутко желаю спустить «его величество» на землю и ткнуть носом в реальность, где великого и могучего диктатора Бекета ожидает облом.



— Ваш стояк — не моя проблема, Иван Андреевич, — выговариваю по слогам и почему-то усмехаюсь.

За это тут же расплачиваюсь. Он хватает меня за горло, сжимает.

— Ты провоцируешь меня, Милана. А я не железный. Знаешь, как сложно устоять от соблазна взять своё? Очень сложно. Потому что всю свою жизнь я брал своё силой. Я понимаю, что с тобой так нельзя, я уважаю тебя как личность. Но ты провоцируешь меня, Милана, — повторяет сквозь зубы, грудь тяжело вздымается, а рука, сжимающая мою шею, сдавливает всё сильнее. Он склоняется к моему лицу, проводит языком по контуру губ, при этом явно сдерживается, чтобы не посягнуть на большее. Его стояк уже сложно назвать просто эрекцией — будто бревно вжимается в мой живот.

— Отпустите, — получается хрипло, без единого намёка на то, что мне противно или некомфортно. Я знаю, что Бекет всё чувствует, и краснею, отвожу взгляд первой.

Он утыкается в мою щеку носом, рычит как озверелый, но руки убирает, сжимает в кулаки и упирается ими в подушку.

— Ты дрянная девчонка, Милка, — резко отталкивается, встаёт с кровати и проводит рукой по затылку, усмиряя своего зверя, за что я ему бесконечно благодарна. Разминает плечи и, шумно выдохнув, обходит кровать, приближается к столику. — Ладно, вставай. Я принёс выпить.

— Опять хотите меня напоить? — пользуясь тем, что он не смотрит, одёргиваю длинную футболку и поднимаюсь.

— Сейчас можно и нужно. Ты ведь помнишь, какая сегодня ночь?

К сожалению, помню. В эту ночь, примерно в это же время началась война. Жестокая, страшная, беспощадная.

Никто так и не узнал, с чего начался бунт, и откуда взялись проклятые убийцы. В ночь на воскресенье они вышли на улицы с оружием в руках, и начался ад на Земле… Ублюдки врывались в дома и убивали невинных людей, детей и даже животных. Это была самая страшная резня за всю историю человечества, оставившая кровавую печать на сердце каждого, кому не посчастливилось вовремя сбежать на край света. Почти никому не удалось… Люди кричали от боли и молили о пощаде, я до сих пор слышу эти душераздирающие вопли.

А потом мирные жители навсегда распрощались с миром и пошли в ополчение. Такие как Бекет. Смелые, сильные, волевые. Они сражались за свой народ не всегда честными методами и чаще всего сами становились убийцами. Но они прекратили войну и этим заслужили всё, что имеют. Однако мир потерял прежний облик. Теперь он наполнен диктаторами, чьи руки по локоть в крови.

Смотрю на Бекета долго, задумчиво. Он отвечает мне тем же, и эти несколько минут словно дают нам передышку. Он первым нарушает молчание.

— На, — протягивает мне бокал с виски, я беру его подрагивающими пальцами. Дежавю.

— Спасибо, — подхожу ближе, брожу взглядом по его обнажённой груди, на которой набита татуировка с его группой крови. — Расскажите мне о ней… О войне. Какая она?

Он опускает голову, на пару мгновений закрывает глаза, остаётся неподвижным.

— Ты ведь и так знаешь.

— Знаю только со стороны гражданских… А вы воевали. Говорят, даже были на первой линии огня. Это правда?

Он кивает.

— Правда.

— Почему? У вас ведь были свои люди. Почему вы не послали их?

Он хмыкает, невесело усмехается. Садится на кровать и увлекает меня за собой. Обнимает за плечи, утыкается носом в мою макушку. От его тела пахнет табаком и кофе, а виски, который я выпила залпом, приятно греет изнутри. Накатывает какое-то лёгкое чувство эйфории.

— Каким бы я был лидером, если бы не пошёл впереди своих людей? Я вёл их за собой, как и полагается предводителю. Там были и мои друзья. Те, кого я не отпустил бы погибать в одиночку… без меня. Однажды мне пришлось прекратить мучения того, кого всю жизнь считал братом. У него не было шансов выжить…

Я всегда испытываю к Ивану Андреевичу уважение, да. Но в данный момент это чувство переросло в нечто большее. В доверие. Безоговорочное и искреннее. Потому что таких, как он, действительно единицы. Люди уже давно позабыли, что такое человечность, добро… Они живут только грубой силой, страхом. Лишь насилие может держать их в узде. И в этом я тоже понимаю Бекета. Он привык так действовать. Запугивать, подавлять, подминать под себя.

— А там очень страшно? Вы боялись? — ожидаю, что он сейчас засмеётся и выдвинет какую-нибудь философскую фигню, типа: «Настоящие мужики ничего не боятся», но и тут Иван Андреевич меня удивляет.

— Не боятся только идиоты, Милана. У меня была жена, потом беременная жена, а потом ещё и маленькая дочь. Я не мог не бояться. Каждый раз, когда закрывал глаза, посещали кошмары. Я видел, что будет с ними, если я сдохну.

— Простите меня, — проговорила тихо, давясь слезами и гордыней. Либо алкоголь уже подействовал, либо, и правда, момент такой… — Я не хотела причинять боль Маринке. Она не виновата ни в чём… И с моей стороны это было слишком жестоко. Я не должна была так говорить.

Бекет отстранился, заглянул в мои глаза.

— Хорошо, что ты осознаёшь свою ошибку. Я знал, что поймёшь и признаешь свою вину. Но этот вопрос не ко мне. Ты сама должна поговорить с ней. Необязательно называть себя её матерью. Достаточно просто объяснить, почему ты ей не мама, но это не значит, что ты не сможешь её полюбить. Ну всё, хватит киснуть. Давай сюда свой бокал, а потом пойдём на площадь. Там уже собрались люди. Я должен выйти к ним.



ГЛАВА 9

Я смотрю на мужчину за трибуной, и внутри меня плещется какое-то странное ощущение… Будто там стоит не Бекет, которого я знаю, а совсем другой человек. Нет, он такой же внешне — одним своим видом вызывает мурашки и заставляет сердце испуганно сжиматься. Но сейчас я вижу не только свою реакцию, но и реакцию на него других людей. Открыв рты, едва не падая на колени, они впитывают каждое его слово. Это не речь в память о погибших на войне, нет… Это демонстрация силы и власти. И в этот самый момент, когда перед ним стоит весь город, он смотрит на меня. Прямо в глаза.