Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч

духе. Мужа она, безусловно, любила, но не любовью молодой женщины, а как отца своих детей: женщины в ней не чувствовалось. Как женщина, она уже не существовала. И в этом отношении Государь сохранился куда больше ее. Любила она всех детей, но больше всего Алексея Николаевича.

Ольга Николаевна — недурная блондинка, кажется, 23 лет. Барышня — в русском духе. Она любила читать. Была способная, развитая девушка. Хорошо говорила по-французски, по-английски и плохо по-немецки. Она имела способности к искусствам: играла на рояле, пела и в Петрограде училась пению (у нее было сопрано), хорошо рисовала. Была она очень скромная и не любила роскоши. Одевалась она очень скромно и вечно одергивала в этом отношении других сестер. Сущность ее натуры, я бы сказал, вот в чем: это русская, хорошая девушка, с большой душой. Она производила впечатление девушки, как будто испытавшей какое-то горе. Такой на ней лежал отпечаток. Мне казалось, что она больше любила отца, чем мать, а затем она больше всего любила Алексея Николаевича и звала его „маленький“, „бэби“.

Татьяна Николаевна, кажется, 20 лет. Она была совсем другая. В ней чувствовалась мать. Та же натура, тот же характер. В ней именно чувствовалось, что она дочь Императора. К искусствам она склонности не питала. Ей, может быть, лучше бы было родиться мужчиной, и, как мне кажется, будь иная судьба, она стала бы „Царевной Софьей“. Это чувствовалось всеми. Когда Государь с Государыней уехали из Тобольска, никто как-то не замечал старшинства Ольги Николаевны. Что нужно, всегда шли к Татьяне: „Как Татьяна Николаевна“. Она была ближе всех дочерей с матерью и, видимо, любила ее больше отца.

Мария Николаевна — 18 лет, высокая, сильная, самая красивая из всех. Она хорошо рисовала. Из всех сестер это была самая простая и самая приветливая. Вечно она, бывало, разговаривает с солдатами, расспрашивает их и прекрасно знает, у кого как звать жену, сколько ребятишек, сколько земли и т. п. Вся подноготная вот подобных явлений ей всегда была известна. Она, как и Ольга Николаевна, больше любила отца. За ее свойство простоты, приветливости она и получила название в семье „Машки“. Так ее звали сестры и Алексей Николаевич.

Анастасия Николаевна имела, кажется, 17 лет. Физически она была развитее своего возраста. Она была низенькая, очень полная — „кубышка“. Такой вид имела потому, что ее очень маленький рост не соответствовал ее полноте. Ее отличительной чертой была способность подмечать слабые стороны людей и передразнивать их. Это был природный комик. Вечно, бывало, она всех смешит. Она также больше любила отца и больше других сестер Марию Николаевну. Звалась она сестрами и братом почему-то „швибз“.

Все они были очень милые, симпатичные, простые в общем, даже и Татьяна Николаевна, девушки — чистые, невинные. Куда они были чище в своих помыслах очень многих их современных девиц-гимназисток, даже младших классов.

Кумиром всей семьи был Алексей Николаевич. Он был еще ребенок. Характерные отличия в нем еще не выработались. Он был умный, способный Мальчик, весьма шаловливый и живой. Он говорил по-русски, по-английски и по-французски. По-немецки не знал ни слова.

Про всю Августейшую семью в целом я могу сказать, что все они очень любили друг друга, а жизнь в своей семье всех их духовно так удовлетворяла, что они иного общения не требовали и не искали. Такой удивительно дружной, любящей семьи я никогда в жизни не встречал и думаю, в своей жизни уже больше никогда не увижу» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 308–310).

Гиббс совершил утомительное путешествие в Сибирь. В Тюмени он едва успел сесть на последний пароход, прежде чем наступили долгие сибирские морозы, и Тобольск оказался в семимесячной изоляции. Из-за того, что сибирская железная дорога проходила далеко к югу от Тобольска, маленький городок был, так или иначе, обречен на бездеятельность. Пароход шел по широким, медлительным рекам, пока из-за излучины, наконец, не показался Тобольск. Гиббс увидел купола церквей и простые домики, стоявшие у подножия холма. Над ними возвышался старый Кремль (теперь суд и тюрьма), собор и дом архиерея. Направившись прямо в дом Корнилова, Гиббс встретился с вежливым и дружелюбным Панкратовым. По всей видимости, Гиббс не мог быть немедленно допущен к бывшему Царю. Этот вопрос должны были решить солдаты. Прошло два дня, прежде чем все демократические формальности были завершены, и охрана позволила Гиббсу пройти к дому. Это являлось более важной привилегией, чем ему в то время казалось, поскольку он стал последним человеком, допущенным к Царской Cемье в Тобольске. Панкратов выделил ему комнату в доме Корнилова. Затем Гиббса перевели к семье, и, после семи месяцев разлуки, его ожидал радушный прием. Александра Федоровна, сильно постаревшая, с множеством седых волос, сидела с Алексеем в своей верхней гостиной, как она часто делала, когда плохо себя чувствовала, или не была склонна идти на обед. Гиббс узнал, что к этому времени — увы, слишком поздно — Александра Федоровна стала понимать, что люди, как она полагала, преданные ей, — генерал-лейтенант Ресин[136] и генерал-майор Граббе[137] — оказались всего лишь приспособленцами. Государь, обедавший в тот день со своей свитой, скоро поднялся наверх. Он был рад увидеться с человеком, прибывшим из внешнего мира, связь с которым становилась все более хрупкой.

Николай Александрович никогда не высказывался так откровенно, как в тот день. Бледное солнце за окном, горожане, проходившие по деревянным тротуарам, и человек, который был Самодержцем всея Руси, и теперь пересматривал свою жизнь в изгнании.

Глава XI

Обучение в Тобольске

Гиббс сразу же приступил к своим прежним обязанностям. Будучи опытным учителем, он никогда не заботился, сколько уроков он давал, а в заключении, где каждый час надо было как-нибудь заполнить, они значили больше, чем когда-либо. Никогда прежде ему не доводилось жить в таком тесном соседстве со всей Царской Семьей. Гиббс записывал свои впечатления, которые пронес через всю жизнь. Здесь они приводятся в качестве свидетельских показаний, которые Гиббс дал следователю[138] в Екатеринбурге более полутора лет спустя[139]:

«Я приехал в Тобольск сам. Я хотел быть при Семье, так как я Им предан. Я добился этого через инженера Макарова, который Их отвозил в Тобольск. В Тобольск я приехал в первых числах октября. От Тюмени мы туда ехали вместе с Клавдией Михайловной Битнер[140]. Два дня я прожил в Корниловском доме, а на третий день я был принят Государем. Это было в час дня. Я