И отрет Бог всякую слезу - Гаврилов Николай Петрович

— Че замолчал, комсюк? — вполоборота, весело спросил полицай. — Сейчас отведу тебя подальше и расстреляю. Ссышь умирать?

Саша не ответил. Как бы он не был изумлен происходящим, сознание мгновенно запечатывало в памяти все, что видели глаза. Здесь находились ответы на многие вопросы, мучавшие их с Андреем. Во-первых, — никакой контрольно-следовой полосы между рядами не было. Под ногами была самая обычная растоптанная в пыль земля. Овчарок тоже не наблюдалось, хотя вдоль прохода была натянута стальная проволока, к которой ночью прикреплялись карабины, чтобы собаки бегали по проходу, оставаясь на поводке. Взгляд с фотографической четкостью отмечал для себя все полезные мелочи, — где лампочка на столбе светит ярко, а где чуть тусклее, и где на нижних рядах провисает колючая проволока. Мысли бежали по двойному пути, одна часть сознания работала на запоминание, вторая лихорадочно искала ответ, — куда его ведут?

Они шли по последнему проходу, вдоль забора, за которым была видна воля. Можно было просунуть через проволоку руку, и рука бы уже находилась на свободе. По правую сторону светился редкими огнями огромный стотысячный лагерь.

Напротив водонапорной башни, где днем обычно находилась толпа гражданских, стояла одинокая женщина, подошедшая вплотную к ограждению. По ускорившимся шагам полицая Саша понял, что его ведут именно к ней. В следующий момент Саша разглядел в ней Аллу. Она стояла в сумерках в стороне от пятна света лампочки на столбе. На ней было короткое осеннее пальто. Модную прическу покрывала белая газовая косынка. Алла надела ее, чтобы не отличаться от приходящих к лагерю женщин, но все равно выглядела здесь совершенно чужой. Она представляла собой другой мир. От нее пахло духами. Слишком сильно накрашенные красным губы кривились в вымученной улыбке.

— Вот ваш Бортников, — ухмыльнулся полицай. — У вас десять минут. Я буду рядом….

Первую минуту они смотрели друг на друга через проволочное ограждение в полном молчании. Даже в сумерках Саша видел, как Алла изменилась. С предельным вниманием взгляд отмечал появившуюся сеточку морщинок под усталыми глазами, две печальные складочки, идущие от носа к уголкам рта, — все беспощадные отметки времени и скрытых переживаний. И все-таки она оставалась красивой.

Между ними был всего один разделенный проволокой шаг, но этот шаг скрывал в себе бесконечную пропасть. Три месяца войны раскидали их по разным мирам. Закрывая перед сном глаза, Саша уже не вспоминал свой солнечный уютный двор на Сторожовке; он видел повешенных, расстрелянных, умерших от голода красноармейцев, видел слепого курсанта летного училища, умершего сегодня возле него на нарах, видел лица немцев и полицаев, видел стограммовый кусок хлеба, ради которого вчерашние хорошие люди были готовы порвать соседу горло.

— Зачем ты пришла? — через долгую паузу спросил он охрипшим голосом.

— Я не знаю…, — ответила женщина, пытаясь улыбнуться. — Не знаю…. Когда я увидела тебя на перекрестке…, когда тебя хотели застрелить….. В общем…. На, держи, — спохватилась она, и просунула между проволокой бумажный сверток. — Тут колбаса, консервы ….. Я не знаю, зачем я здесь…. Просто хотела тебя увидеть….

— Подкупила полицейских? — спросил Саша, принимая сверток. Неожиданная встреча тяготила его. Он думал лишь о том, что от него воняет и стеснялся своего запаха и вида.

— Да. Пришлось поднять всю канцелярию, чтобы тебя отыскать. Хорошо еще, что ты записался под своей фамилией. Так бы не нашла, — Алла снова попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получалось, накрашенные губы кривились в нервной гримасе. Каким-то шестым чувством Саша понял, что ей очень важно, что она сюда пришла. Скорее всего, причина крылась не в их довоенной симпатии, все это осталось в прошлой жизни, просто ей было необходимо за что-то получить прощение от своей совести.

Она была здесь не для него, а для себя.

— Тот мужчина в парке…. Женатый. Помнишь? Он летчик. Его убили в первый день войны….. И еще многих больше нет. А я с немцами…. Молчи, ничего не говори…, — словно подтверждая его догадку, сбивчиво произнесла Алла. Подчиняясь безотчетному порыву, она просунула руку между проволокой и сжала ладонь Саши своими тонкими пальцами. Затем быстро продолжила. — Слушай…. У меня много знакомых немцев. Некоторые мне покровительствуют. Один очень влиятельный…. Я вытащу тебя отсюда. Я уже все выяснила….. У вашего лагеря в Минске есть что-то вроде филиала. Завтра или послезавтра тебя туда переведут и отпустят. Ничего не надо, никаких подписок о сотрудничестве, тебе просто выпишут документы, выведут за ворота, и все. Ваша квартира свободная, никто ее не занял. Просто вернешься домой, и эта проклятая война будет для тебя закончена. Завтра или послезавтра, потерпи еще день, хорошо…? Господи, какой ты худой…. Я сейчас почти ничего не брала, не знала, найду тебя или нет, но дома я тебя откормлю, ты отъешься…. Мальчики, что же они с вами сделали….

Глаза Аллы блестели. Пальцы сжимали и гладили Сашину грязную ладонь. Может, чтобы оправдать свою нынешнюю жизнь, ей было очень важно о ком-то заботиться, кого-то спасти? Она появилась в Сашиной жизни в самый момент чуда. И когда она поняла, что он примет ее помощь, ее глаза заблестели еще сильнее.

— А ты молодец, комсюк. Такую цацу подцепил, — с прежней ухмылкой сказал Саше щелкающий семечки полицай, когда они возвращались по запретке обратно в лагерь.

Из лагеря доносились свистки к отбою. Наступила темнота, освещенные места сменялись тенями. Сейчас было самое время еще раз осмотреть путь ползком, но Саша не смотрел по сторонам. Он возвращался в лагерь со странным чувством, уже не как его обитатель, а как гость на день, как зритель со стороны. В сознании царило полное смятение. Мысли проносились короткие, несвязанные, путанные, но главная оставалась на месте, — завтра или послезавтра он отсюда уйдет. И от этой мысли по спине и животу пробегал холод. О том, что у него в руке сверток с колбасой Саша вспомнил, только заходя в барак.

Ночь прошла без сна.

— Вначале я, — шептал Саша Андрею в темноте на нарах. — А потом точно так же тебя и Петра Михайловича. Все чисто. Документы выпишут. И не вздумай бежать. Жди меня.

Андрей молчал.

Под утро Звягинцев уснул. Лежать и ждать подъема в тесноте и вони барака у Саши не хватило терпения. Лаз под нарами они приготовили заранее, доски были вырваны и приставлены назад, гвоздями в расшатанные пазы. Стараясь никого не разбудить, он спустился под нары и тихонько вылез из барака.

Наступал рассвет. Огромный лагерь стоял в полной тишине. Запретку покрывал ползущий с реки низовой туман. В еще темном небе догорали последние звезды. Где-то за горизонтом поднималось пока невидимое солнце.

Не в силах унять внутреннее возбуждение, Саша сел на корточки возле лаза. В голове крутилось только три слова, — «сегодня или завтра». Чтобы хоть как-то успокоится, он выбрал взглядом одну из блекнущих звезд и стал смотреть на нее. Звезда постепенно растворялась в светлеющем небе. Если бы его спросили, почему он сразу поверил в возможность Аллы освободить его из лагеря, он бы не ответил. Надежда вытеснила собой все сомнения, — ведь мы верим в то, во что хотим поверить. Далекая гаснущая звезда тоже говорила ему, что все будет хорошо. На самом деле она являлась обманом, ее свет достигал земли спустя много тысяч лет, — может быть, ее вообще уже и не было, но она продолжала светить Саше из прошлого.

Лагерь постепенно наполнялся утренними звуками. Когда в бараках засвистели свистки к побудке, Саша нырнул в лаз и приставил за собой доски. Целый день он просидел на земле возле барака, смотря на проход между локальными участками, ожидая дежурного офицера из комендатуры, но никто к нему так и не пришел.

Не пришли за ним и на следующий день. На него было жалко смотреть.

Если бы Алла не стала хлопотать, а принесла бы, как та женщина, корзину с самогоном и салом, решив вопрос напрямую с полицаями, возможно, Саша уже был бы дома. Но она повторила извечную ошибку многих людей, наивно полагающих, что вопросы лучше решать сверху. Кто знает, может она уже надоела своему влиятельному майору, может он решил, что она пытается его использовать и все сделал наоборот. А может он и вправду пытался ей помочь, но помешала какая-нибудь межведомственная склока. Как бы там ни было, Саша остался на своем месте, а в его карточке появилась красная печать с надписью «особое наблюдение».