Корниловъ. Книга вторая: Диктатор - Геннадий Борчанинов

царём Николаем, который терпеть не мог решать чьи-то проблемы и в итоге растерял всяческую поддержку.

— Ещё вопросы, жалобы, предложения? — спросил Верховный, когда поток жалоб окончательно иссяк.

Один из генералов поднял руку, желая высказаться.

— Не сочтите за трусость, Ваше Высокопревосходительство, но, по-моему, после трёх лет войны очевидно, что разбить Центральные Державы в бою мы не сможем, — осторожно начал генерал-лейтенант в тонких проволочных очках.

— Так, — буркнул Корнилов.

— Каждый день войны губителен для нашей страны, Россия истощена, ещё немного, и будет поздно, — продолжил генерал-лейтенант. — Что вы думаете о возможности заключить сепаратный мир?

Сразу несколько испытующих взглядов оказались прикованы к Верховному Главнокомандующему, его ответа ждали, и Корнилов понимал, что его ответ очень скоро окажется на столе и у немецкой, и у английской, и у французской разведки. Он вдруг ощутил себя на минном поле, где каждый неосторожный шаг будет чреват взрывом. С одной стороны у него было смертельно уставшее общество и объективная ненужность этой войны. С другой — союзнические обязательства и набранные прежними правительствами долги, которые так или иначе придётся отдавать.

— Со стороны кайзера мы не видим готовности к переговорам, поэтому продолжаем выполнять союзнические обязательства, — произнёс Корнилов, со спокойной душой перекладывая ответственность на немцев. — К тому же, Польша и Курляндия должны быть освобождены из-под оккупации. На данном этапе войны сепаратный мир трудно реализуем.

Остальные генералы закивали, демонстрируя полное согласие со словами Верховного. Больше вопросов ни у кого не возникло.

Верховный распрощался со всеми штабными и быстро покинул здание. На улице его ждал автомобиль, а на Балтийском вокзале — поезд в Псков.

Глава 20

Псков

Северный фронт его интересовал мало, немцы после провала Рижской операции вели себя тихо, даже и не пытаясь выбить русские войска с левого берега.

Корнилов ехал в Псков к семье.

Вся семья пока находилась там. Состояние у детей пока было слишком тяжёлым, чтобы перевозить их в Петроград или куда-либо ещё.

Поездку пришлось организовывать в спешке, но все меры безопасности приняты были по высшему разряду, Верховный допускал, что удар по семье — это лишь способ выманить его, спровоцировать на необдуманные поступки. Первый шаг в покушении уже на него, причём куда более продуманном, чем просто бросить гранату в автомобиль.

Хан снова сопровождал его везде, где только мог, джигиты-текинцы беспрерывно несли караульную службу, выскакивая на каждой станции наружу.

На этот раз Корнилов с удовлетворением отмечал, что перроны подметены, а вокзалы помыты, и один только этот факт красноречивее любых докладов говорил о том, что в общество постепенно возвращается порядок.

Поезд мчался в Псков, древний русский город, знаменитый своим кремлём и своими церквями. В одной из этих церквей будут отпевать Таисию Владимировну. Так решил генерал, и спорить с ним никто не осмелился, хотя благоразумнее было бы никуда не ездить и сделать всё в Петрограде.

Каждую минуту Хан ожидал нападения, перед поездом Верховного ехал ещё один паровоз, проверяя состояние путей. До полного маразма, конечно, не доходило, но после череды терактов и покушений корнет Хаджиев предпочитал лишний раз перебдеть, чем один раз недоглядеть и проморгать очередную попытку террористического акта.

Но террористы сидели тихо, как мыши под веником, не пытаясь никаким образом даже подобраться к поезду или кортежу Верховного. Ни в Петрограде, ни в Пскове, ни на промежуточных станциях. Лезть на пулемёты туркменов дураков не нашлось, всё-таки это вам не кидаться гранатами в беззащитный автомобиль.

Настроение у всех было мрачным и тоскливым, за всю дорогу ни единой улыбки не промелькнуло на лицах. Погода была такой же, серые тучи затянули небо сплошной пеленой, изредка разряжаясь мелким и мерзким дождём.

Все шесть часов, пока поезд был в пути, генерал Корнилов провёл у себя в купе, практически не выбираясь наружу и лишь изредка отправляя кого-нибудь за очередной кружкой чая.

Ему хотелось спать, но сон не шёл, и он просто пялился в потолок вагона, лёжа на незастеленной полке. Работы тоже хватало, но генерал решил, что она может и подождать. Иногда отдых всё-таки необходим, пусть даже такой, тюлений и максимально ленивый. В конце концов, сейчас, в такой момент, его никто за безделье не осудит.

Лишь перед самым прибытием в Псков генерал нехотя поднялся и привёл себя в порядок. Находиться в этом городе дольше необходимого он не желал, но и за один день успеть всё не получится. Генерал не хотел терять ни минуты, быстро сделать все необходимые дела и отправиться обратно в столицу.

С вокзала он в сопровождении текинцев и небольшой свиты отправился прямиком в госпиталь, где сейчас на лечении находились Юрик и Наталья Лавровна. Вечерело, и приёмные часы давно уже кончились, но ради всесильного диктатора режим работы госпиталя немного пересмотрели.

Автомобили и грузовики остановились у крыльца двухэтажного здания, у одного из корпусов псковской земской больницы, переполненной ранеными воинами. Первыми из машин выскочили туркмены, осматривая окрестности на предмет засад и прочих опасностей, и только когда они убедились, что всё спокойно, то лишь тогда позволили генералу выйти из автомобиля.

В самой больнице его встретила целая делегация докторов и сестёр под началом главного врача, которые во все глаза рассматривали генеральский мундир и алые халаты туркмен-охранников.

— Примите наши соболезнования, Ваше Вели…Высокопревосходительство, — пробормотал главврач, пожимая руку Верховного.

Тот сделал вид, что не заметил оговорки и молча надел поверх мундира протянутый ему белый халат.

Раненые лежали и в палатах, и в коридорах, не хватало ни мест, ни лекарств, но генерала Корнилова они провожали заинтересованными взглядами, в глубине которых светилась надежда, что всё изменится к лучшему.

Детям генерала всё же нашлось место в отдельной палате, где Юрик и Наталья восстанавливались после ранений и проведённых операций по извлечению осколков. Операции проводил лично главврач, о чём он не постеснялся с гордостью доложить Верховному, пока они поднимались по лестнице на второй этаж.

— Оставьте нас, — приказал генерал, едва переступив порог палаты, и дверь просто закрыли за его спиной.

В палате лежали только они двое, и генерал Корнилов тоскливо скользнул взглядом по сыну и дочери, лежащих на койках в белизне бинтов и простыней. Сын открыл глаза, неверящим взглядом рассматривая сухопарую фигуру отца, будто не мог понять, это снова последствия наркоза или же отец в самом деле приехал навестить его. Наталья продолжала спать.

Генерал тихонько прошёл к койке Юрика и осторожно присел на уголок в