Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

Они его, бедолагу, закидывали коровьим навозом, да всё по лицу метились, ироды. Вот он и возвращался с выпаса чумазым. Воды в степи, куда ни глянь, не было, а коровяк этот, сколько ни обтирай, всё одно останется на морде лица.

Жалко мне было твоего батьку, потому ловил я тех извергов, да уши им крутил. Это сейчас потешно, а ему тогда не до смеха было.

А я вовсе не смеялся. Мне было жалко своего папку, как было жалко себя, когда старшеклассники устроили мне что-то подобное. Я вспомнил, как меня в школе подловили на географической площадке, когда только-только стал первоклассником. Тогда мне всучили корявую палку и заставили засунуть в дыру, что была в кирпичной кладке стены кабинетов труда. Я засунул и остался стоять пень пнём. Ждал, что будет дальше. А эти изуверы разбежались в разные стороны и уже издали скомандовали вытащить злосчастную палку. Я так и сделал, а после замер, наблюдая за обидчиками. Вот тут-то рой диких пчёл выскочил из той дырочки и с грозным жужжанием накинулся на меня.

Пока забежал в школу, уши болтались чуть ли не до плеч, а лицо раздулось так, что глаза и рот еле открывались.

Как и чем тогда всё закончилось, до сих пор не знаю и знать не хочу. Наверное, через школьный медпункт, но издевательство старших над младшими я испытал на собственной, изжаленной пчёлами, шкуре.

О чём Павел рассказывал в момент, когда воспоминания чуть не прослезили меня, я прослушал, но опомнившись, начал внимать с новой силой.

— На сегодня хватит, — сказал дед, когда закончил рассказывать. — Беги в сарай, там бумаги сложи. А назавтра… Или ещё когда, приходи, чтобы разнести их по мирам. И объясни братьям, как учить то, что писано. И где хранить.

Я вскочил, оделся, обулся, попрощался с Павлом и побежал в сарай, а потом домой.

Глава 8. Ругательский инструктаж

— Когда же вы успокоитесь? Пора собрание начинать, — пытался я угомонить бурю, клокотавшую в сарае, но буря продолжала смеяться и дурачиться, вынуждая повысить голос до окрика: — Тихо вы, окаянные!

А вот после такого неласкового обращения все окаянные мигом замолкли. Вспомнили, наконец, где и зачем находятся.

Мне не очень хотелось играть роль начальника среди своих недисциплинированных копий, но положение обязывало, и я изо всех сил пытался стать ответственным и серьёзным.

Собрать я их собрал, и с дедова благословения мы снова сидели в волшебном сарае, но угомонить этакую ораву был не в силах. А старик наш снова мёрз на лавке, пообещав никого во двор не пустить, пока мы будем «дурью маяться».

— У всех листки с клятвой под рукой? — начал я в наступившей тишине. — Объясняю ещё раз: никуда их с собой не носим, а храним в комоде. Почерк мой разбираете?

— Так точно, Иван Иванович, — съехидничал одиннадцатый, но я не обратил внимания ни на его шутку, ни на последовавшие смешки.

— Вместо Иванов нужно подставлять наши имена. Повторю для всех: Александр, Василий, Григорий, Федот. Когда выучите клятву, обязательно до наступления лета её нужно принести на вершине горы или кургана. Или найти место на Фортштадте, стать повыше и дать клятву каждый своему миру. Всем ясно?

Близнецы дружно закивали. Я знал, что все относились к делу серьёзно, но мальчишеская вредность и непоседливость всё равно лезла наружу.

— Теперь о сигналах и ругательствах. Разобрали записки? Первым ругательские предложения прочитает товарищ Первый.

А вот этого никак нельзя было говорить. Снова всех прорвало. Опять зашуршали попами, зашептались, то и дело, прыская со смеха. На этот раз я махнул на всё рукой и сказал Александру-первому, чтобы не обращал внимания на творившийся балаган, а вставал и читал всё, что придумал.

— Все знают, в каком порядке читать? — неуверенно спросил первый. — Если знаете, тогда я начинаю. Как звать друг друга – Бурун. Внимание или опасность…

— Баран, — взорвал наступившую тишину одиннадцатый.

Все опять прыснули, а я с кулаками набросился на шутника. Но затеять мы ничего не успели, потому что первый невозмутимо продолжил:

— Хрум-хрум. Отступаем незаметно – В туман. Бежим без оглядки – Брысь.

— А бежим с оглядкой – Рысью, — не прекратил дурачиться соседушка, но его уже никто не слушал. Все начали сравнивать свои сигналы с предложениями Александра из мира номер один.

— Никому не вмешиваться – Само собой, — монотонно читал первый. — Больно – Прима-балерина.

Раздался одобрительный шепоток, а кое-кто сразу начал испытывать новое ругательство, и одобрительный шёпот усилился.

— Давайте пошутим – Устанем? Скучаю – Пить охота. Начнём – Звякнули! А последнее, которое по моему желанию… Ну, когда промеж собой собачиться будем, предлагаю: «Тёткин уксус», — закончил первый.

Снова всё забурлило, загудело, и мы начали обзывать друг дружку тёткиными уксусами и ещё чем похлеще. Я опять не стал никого успокаивать и просигналил рукой Александру-второму, чтобы и он не ждал окончания беспорядка, а вставал и читал свои ругательства.

Так мы читали, слушали и дурачились. Предложения братьев были детскими и несерьёзными, и мы то и дело их высмеивали.

Всё шло своим чередом, и я начал половину пропускать мимо ушей. Задумался, а как, собственно, будем выбирать понравившиеся слова. «Голосовать за них, что ли? Но я не знаю, как это делается. Может, нужно было что-то предпринять до того, как начинать чтение? Или каждому записывать то, что приглянулось?» — сидел себе и кумекал, пока меня не одёрнул одиннадцатый.

Он уже стоял с листком в руке и готовился начинать, или уже начал, и теперь привлекал моё внимание.

— Что про это думаешь? — спросил он.

— О чём?

— О свисте, чтобы вызывать друг дружку, — раздосадовался моим невниманием братец.

— Свистеть нам нельзя. К примеру, пришёл ты ко мне и начал ходить мимо двора и посвистывать, вызывать, значит. А к тебе или мамка, или бабуля выскочит, чтобы уши надрать. Не пойдёт это из дома звать, а вот, где-нибудь в городе можно.

— Так свистеть, или нет? — насупился одиннадцатый.

— Свисти, но потихоньку.

— Тра-та! Тра-та-та-там! Та-та-там! — свистнул он по-особому.

Все одобрительно закивали и начали повторять предложенную мелодию. Я громко цыкнул и привычным уже жестом махнул одиннадцатому, чтобы тот продолжал.

— Звать друг друга: Есть стёклы! — гаркнул соседушка, как заправский стекольщик.

Раз или два в месяц мимо