Кровавая месть - Маргит Сандему

«Что я теряю? — подумал Скактавл, с опаской посматривая в пропасть. — Та дорога, по которой меня сейчас ведут, это дорога к смерти. Смерти постыдной и унизительной, на глазах у толпы. Я видел, как люди собираются поглазеть на повешенного — словно птицы на падаль! Некоторые отрезают куски от тела повешенного — пальцы и другие части, волосы или зубы, чтобы потом использовать их как средство против злых духов или в качестве колдовских принадлежностей. Другие пьют кровь умершего, хотя это чаще всего бывает при отрубании головы… Для многих является разрядкой наблюдать конвульсии повешенного в момент смерти. Или же они удовлетворяют свою жажду сенсаций, побывав на месте казни. И я должен доставить им все эти удовольствия! Но зачем? Не лучше ли воспользоваться единственной возможностью? Это тоже будет болезненная смерть, зато не такая унизительная. И у меня будет крохотный, бесконечно малый шанс выжить! Кроме того, именно в данном месте обрыва охранники вряд ли захотят спускаться вниз».

Связанные за спиной руки? Это не важно. Холодный пот заливал Скактавлу глаза. Зажмурившись на секунду, он метнулся в сторону, свернулся в клубок, чтобы как-то обезопасить себя при падении, услышал крики кнехтов — но было уже поздно! Он летел вниз, стараясь плотнее свернуться в клубок, задевая за уступы скал, ударяясь и царапаясь, чувствуя во всем теле боль, падая все быстрее и быстрее. У него кружилась голова, мир казался ему мельничным колесом, и он падал с уступа на уступ, пока не достиг дна оврага.

Он так ударился головой, что в глазах потемнело — и уже больше не чувствуя, падает или нет, потерял сознание.

Те, что стояли на вершине холма, грубо выругались: что теперь скажут они судье? Но спускаться вниз они не стали, да в этом и не было необходимости: никто не смог бы совершить в этом месте спуск.

— Пусть там и гниет, — решили они и повернули домой.

Виллему стояла, прижавшись к жердям, до поздней ночи.

— Я снова пью чашу до дна, — прошептала она.

Доминик понял ее мысль.

— Ты попала в лапы настоящему дьяволу, Виллему.

— Что они сделали с тобой?

— Не беспокойся обо мне.

— Но все-таки?

— Они … высекли меня кнутом…

Она заскулила как щенок.

— Нет, Доминик, нет! Они не могли тебя тоже…

— Тоже? Они высекли и тебя, Виллему?

— Нет, нет, я не это имела в виду, хотя они весьма изобретательны. Нет, я имею в виду всех остальных… Доминик, они убили мою волю к жизни! Убив моих близких: мать, отца, старого, милого дядю Бранда и тех несчастных, которых мы поселили у себя…

Доминик молчал. Он прислушался к ее приглушенному кашлю, мешавшему ей говорить.

— Дорогая Виллему, никто из них не умер. Это на их жизнь покушались, однако твои мучители не стали утруждать себя тем, чтобы проверить, удалось их покушение или нет. Ведь для них это было не главным. Куда важнее было причинить тебе душевные муки.

Ее руки вцепились в жерди. Она пыталась поймать в темноте его взгляд, но видно было только его лицо, выделявшееся светло-серым пятном на фоне стены.

— Это правда? — прошептала она.

— Разве я стану зря тебя обнадеживать? Единственно, кто пострадал, так это твоя мать, но и то не опасно, она скоро выздоровеет.

Он слышал, как она прошептала:

— Господи! Господи, будь милосерден! Не обмани меня! Благодарю тебя, Господи, благодарю!

Доминик никогда раньше не слышал, чтобы она обращалась к Богу.

— Это правда, Виллему.

Она опустилась на колени, по-прежнему держась рукой за жерди, словно боясь прервать с ним связь. Она долго стояла так, не говоря ни слова, лишь временами слышались ее тихие всхлипы.

Потом, собравшись с мыслями, она сказала:

— Доминик, мы должны выйти отсюда, пока они не расправились с нами.

— Да, — мягко ответил он. — Но как?

— Мне нужно перебраться к тебе, помочь тебе. Они поставили эту перегородку сегодня… или вчера… я не знаю; утро сейчас или вечер. Теперь я понимаю, что они сделали это из-за тебя. Значит, они пока не собираются убивать тебя.

— Нет, сначала они выжмут из меня все соки у тебя на глазах.

— Они не имеют права, не имеют права так поступать с тобой! Я переберусь к тебе, Доминик…

Он слышал, как она лихорадочно мечется вдоль перегородки, туда-сюда, слышал, как он трясет жерди, одну за другой, пытаясь приподнять их. При этом она надрывно кашляла.

Наконец она сдалась.

— Земля сильно утрамбована, — пожаловалась она. — Как камень!

Он не ответил. И снова она приблизилась к нему, как могла.

— Тебе плохо, Доминик?

— Терпимо. К боли можно привыкнуть. Но веревка врезается в запястья, это хуже всего. Но ты не беспокойся! Расскажи лучше, что с тобой произошло.

Она рассказала, как ее обманул судья, рассказала о Скактавле, который был для нее поддержкой и которого она, к несчастью, потеряла. Рассказала о своем одиночестве. Рассказала о преступнике, который хотел напасть на нее и который избивал Скактавла.

Она с гордостью произнесла:

— Мне удалось обуздать этого скота усилием воли! В точности, как это делала Суль. Мои неизвестные способности усиливаются раз от раза, стоит мне попасть в трудную ситуацию.

Доминик улыбнулся.

— Я знал, что в тебе этого много.

Потом он рассказал, как его выгнало из дома беспокойство, предчувствие того, что она в опасности. Какой глупостью с его стороны было посещение воллерского помещика! Он интуитивно чувствовал, что этот человек виновен во всем…

— Но этого мало, — добавил он. — Ты ведь знаешь, что я могу улавливать состояние души. У этого человека есть трудности иного рода: зло — это не единственное, что властвует над ним.

Подумав, Виллему сказала:

— Скорбь о погибшем сыне?

— Нет, эта скорбь давно уже вытеснена чувством мести. Нет, это что-то другое. Страх? Что-то, не терпящее отсрочки… То, с чем его хитрость не может справиться. То, что сильнее его самого. Не знаю, что это.

Доминик говорил все время через силу, словно боль, которую он испытывал, лишала его голоса.

— Тебе хочется спать? — тихо произнесла она.

— Спать? — усмехнулся он. — Время от времени меня клонит в сон от измождения и усталости, но вряд ли это является причиной для сна! Нет, мне хочется поговорить с тобой! Ведь ради этого я и явился сюда.

— Благодарю тебя за то, что ты здесь, хотя все это так ужасно…

— Это была моя ошибка. Но тебе нужно спать.

— Нет, нет, не сейчас, когда ты здесь! Ах, Доминик, в последние дни я часто думала о том, чтобы покончить с собой. Чтобы моих родственников оставили в покое. Но у меня не было ничего под рукой, чтобы осуществить это.

— Не говори так, — воскликнул он. — Что было бы тогда со мной?

— Это было до того, как я узнала, что ты попал в беду.