Политическое животное - Александр Евгеньевич Христофоров

какую лучше надеть рубашку, и вдел вторую ногу в штаны. Эти оказались почти впору – висели на бедрах, но не падали. Больше внимания на художницу я не обращал, и она незаметно ушла из комнаты.

Возможно, через несколько дней мне предстоял переезд – хозяин Тюлень мстительно отказывался подождать, пока у меня появятся деньги. Заработков не было уже давно, и я практически потратил заначку, заработанную в столице. В резерве оставался дорогой «Роллейфлекс», который можно было продать сотен за пять, но этого не хватило бы оплатить сразу шесть месяцев – Тюлень не простил мне того фокуса, что я проделал, стоя перед ним в трусах. Поэтому я готовился к предстоящему переезду и выходу из почти полугодового анабиоза. Я видел, что художница встревожена, но не расстроена, что немного меня удивляло. На днях я взял у товарища машину для перевозки вещей или для ночлега – спать в машине у моря представлялось мне далеко не худшим вариантом. Оказалось, что рубашка и джинсы сидят на мне очень даже ладно, и, довольный своим внешним видом, я прошел мимо ее двери. Видимо, она почему-то решила лечь пораньше, и в комнате уже не горел свет.

В гулкой тиши многолитровый двигатель разбудил резонанс вековых стен двора-колодца. После долгого перерыва мне нравилось быть за рулем, и я с удовольствием доехал до рыжей – еще со школы я помнил ее дом. Денег было немного, но я вполне мог угостить ее несколькими коктейлями в прекрасном заведении прямо у моря.

Я припарковал машину рядом с парадным, вышел в теплый вечерний воздух и сел на крыло со стороны пассажирской двери. Через несколько минут я узнал в темноте ее силуэт. Темная юбка сужалась книзу и заканчивалась у коленок. Блузка полностью закрывала ее красивую небольшую грудь, но плечи были открыты. Я залюбовался ее неожиданно стройной фигурой, а она подходила ближе. Я поднялся, когда уже мог различить ее лицо – она разительно отличалась от той румяной и немного полной девушки, что я видел на фотографиях, когда жил в столице. Резко очерченный нос, впалые щеки и глаза, худые ноги, но волосы были пышными и блестели даже в темноте.

– Ну что, хороша я? – Она сказала это как-то развязно, будто подражая продажной девице – так она явно старалась оправдать свою, как ей казалось, неприглядность.

– Ты очень хороша. – Я не соврал. Она действительно очень понравилась мне.

– Прям так, – усмехнулась она.

– Прям так. – Я притянул ее одной рукой за талию, другой за шею и поцеловал ее где-то между ухом и щекой. Она коротким движением повернула голову, и я почувствовал ее губы. Не успел я сжать ее с новой страстью, как она оттолкнула меня и сказала:

– Поедем!

Я открыл перед ней дверь машины: меня захватило какое-то ожидание, какая-то новая, еще неизвестная мне радость. Я обогнул машину и сел за руль.

– Тебя не пугает, что мы не виделись со школы, последние полгода не общались и целуемся при встрече? – улыбаясь одним уголком губ, спросила она.

– Вообще не пугает, только возбуждает!

– Ну и хорошо, поедем!

Вчера я получил от нее сообщение. Первое после полугодового молчания, игнорирования моих звонков и писем. В суматошной переписке она рассказала, что после разрыва прошлых отношений у нее ухудшилось здоровье, какое-то время она лежала в больнице, затем на принудительном питании. Она потеряла в весе и много болела. Всего неделя прошла, как она начала выходить из дома, и я был первый человек после матери, которого она увидела.

– Куда мы едем?

– Пить коктейли в бар у моря!

– Ты замечательный мужчина! – сказала она и положила руку мне на живот. Она сделала это как-то просто и естественно, будто так уже много раз бывало раньше, поэтому я не демонстрировал никакого внимания к этому жесту, но моя голова кружилась, а в руках я чувствовал силу и слабость одновременно. Я включил передачу, тронулся с места и повернулся к ней – уличное освещение выхватывало ее резко очерченный профиль и глаза, неподвижно устремленные куда-то за стекла автомобиля. Рука ее оказалась уже под рубашкой, и она обсуждала мой пресс, уверяя, что проверяет эффективность упражнений, которые я рекомендовал ей еще зимой.

Когда мы приехали к морю, мы не сразу вышли из машины – что-то говорили негромко и целовались. Я чувствовал, как в кармане вибрирует телефон, но это было где-то в другой реальности. Машину я припарковал на темной стоянке, бывшей популярным местом для таких парочек, поэтому скоро к нам подошли патрульные, которые постучали фонариком по стеклу. Но я быстро показал им удостоверение журналиста, и полицейские ушли.

Мы выбрались из машины и пошли на свет заведения. Теперь мы открывали друг друга снова: я смотрел в ее зеленые глаза, разглядывал волосы, а она тоже что-то во мне искала.

– Рыжая, – сказал я, сгреб ее волосы в охапку и несильно потянул, как в школе. Она звонко засмеялась и, вырываясь, устремилась к дверям ресторана. После вчерашней переписки я решил не донимать ее разговорами о том, что было.

Мне казалось, она хотела бы родиться еще раз, и сейчас я собирался ей в этом помочь. Перед тем, как зайти в бар, я достал телефон и увидел, что оба пропущенных звонка были от художницы. Я подумал, что, наверное, это первый вечер, который мы проводим не вместе. «Не волнуйся, буду поздно», – написал я ей.

…То безразличие, которое изображала художница при моем переезде, скорее всего, скрывало ее уверенность в том, что я заберу ее с собой. И вот, когда я нашел какое-никакое, но жилье и скоро буду стабильно работать, оказывается, что все это будет уже не с ней. «Почему она раньше никогда не проявляла своих чувств?» – думал я.

– Ты шатаешься, как кот, – прервал мои мысли голос рыжей из-под одеяла, – точно! Ты кот! – Показалось ее хитрое лицо, обрадованное таким значимым открытием. – Ты кот и шатаешься по ночам! Кот! Кот! Кот! – Она показывала пальцем и думала, что дразнит меня, а я с радостью ответил на эту провокацию: полуодетый прыгнул на нее, схватил за руки и начал целовать. Она, не выпутываясь, ответила поцелуем.

– Ты кот, – шептала она, – я хочу от тебя котят… У меня есть всего несколько лет, когда это еще можно сделать, слышишь? Мне нужно успеть, даже если у нас будет все плохо, ты сделаешь мне котят, слышишь?

Когда она говорила это, что-то пульсировало в моей голове. Я, зарывшись в ее плечо и грудь, прятал взгляд. Она, запустив пальцы