Политическое животное - Александр Евгеньевич Христофоров

и, не заботясь о хозяине голоса, захлопнул ее. Не снимая обуви, я прошел на кухню и открыл холодильник. С нижней полки достал квадратную бутылку, в которой оставалось граммов сто пятьдесят виски. Я прочитал знаменитые имя и фамилию слишком сладкого на мой вкус напитка и обрадовался, что бутылка заканчивается – я не любил эту марку, но чаще всего дарили именно такой. Я присел за стол, стянул с себя майку, плеснул в стакан и обжег горло спиртом. Прокрутив сцену во дворе, я развеял свои сомнения в том, что это были посланцы от бородатого – слишком спокойны они были и слишком торопились покинуть место стрельбы. «Если б это были случайные гости или жители дома – они бы не стали без лишних разговоров бежать отсюда», – думал я. И даже если б это оказались посторонние, меня не слишком беспокоило, что я мог их напугать – в конце концов, все целы, а если кто-то особо впечатлителен, то нечего гулять ночью по темным дворам. Главная неприятность сейчас заключалась в том, что сосед мог вызвать наряд и несколько бессонных часов были бы мне обеспечены (я подумал выйти попозже и собрать гильзы), а завтра предстоял сложный день: утром нужно было отправить запрос насчет помещений, проконтролировать публикации нового заявления в СМИ и другую поточную работу, провести совещание по организации выборного штаба, а во второй половине дня лидер назначил встречу в совете ветеранов – нужно набросать тезисы по истории организации. Радовало, что было еще не слишком поздно, и утром для бодрости я решил сделать короткую пробежку в парке. Я взял стакан виски и протопал в кабинет – так я называл комнату, где напротив окна стоял стол, у стены несколько полок с книгами, небольшой шкаф со спортивными принадлежностями и сейф. Гостей я сюда не приглашал, даже женщин не пускал – они бывали только на кухне и в спальне. Это была только моя территория, поэтому здесь я мог собраться с мыслями и продуктивно поработать. Я ударил дном стакана о стол и присел в кресло. Окно выходило во внутренний двор, я смотрел на металлические ворота. В темноте желтым светил фонарь, и ничто не нарушало тишину ночи. Я открыл ящик стола и достал фотографию в рамке. Ближе к ночи жара отступила, но снимок заснеженного проспекта казался изображением другого мира, которого, скорее всего, уже не было. Допив холодный виски, я поднялся. Если б сосед вызывал наряд – то здесь уже были бы фуражки и протоколы, поэтому я решил, что меня уже не потревожат, и отправился умываться. Планирование завтрашнего дня увлекло меня настолько, что я делал все абсолютно машинально, и сам не заметил, как очутился в кровати под толстым одеялом, которым любил укрываться даже в жару. Засыпая, я вновь представил себе завтрашний день – определил даже завтрак, который съем перед пробежкой.

Все-таки фильмы балканских режиссеров – просто чудо! Именно к такому выводу мы пришли после целой ночи просмотра кино и секса в перерывах и во время фильмов.

– Ну ты разгулялся! – воскликнула рыжая, выслушав мой рассказ о прошлой ночи. Когда я рассказывал ей о драке, она громко хохотала, когда речь зашла о пьяной девице – она немного ревновала. (Первое время меня как-то даже удивляло, насколько спокойно она принимала подобные приключения: не волновалась, не особо переживала, что со мной может что-то случиться. Это немного расстраивало и удивляло меня, но со временем я понял, что для нее существовал некий мужской мир со своими законами, влиять на который она не пыталась и просто принимала его таким, каким он был.)

– Шатается там со всякими, – наигранно обиженным тоном пробурчала она. Мы лежали на кровати под пледом, и я с силой притянул ее голову к своей груди, она вяло затрепыхалась и обняла меня. Уже светало, и ложиться спать не было смысла, хотя мне предстояла первая, а потому очень ответственная съемка для нового телеканала.

– Начну-ка я уже собираться, чтоб потом не торопиться, – заявил я, выполз из-под пледа и качнулся от бессонной ночи и похмелья.

– Вот и иди, а мне сегодня никуда не надо, у меня выходной, и я буду спать. – Она зарылась лицом в подушку, и я посмотрел на ее круглые, будто детские, щеки. Она замерла, не двигаясь. Тогда я развернулся, потянулся к рюкзаку и достал фотоаппарат. Крутанул затвор и резко плюхнулся на кровать рядом с ней.

– Что ты делаешь! – завизжала она.

Я притянул ее за шею, выставил руку с аппаратом под потолок и, глядя в объектив, нажал на спуск. Она с удовольствием вырвалась и, улыбаясь, сделала вид, что спит.

Я прошел пять шагов прямо, до плиты, поставил чайник и, повернув направо, прошел три шага до ванной. Нужно было побриться, но станок лежал в машине – до сих пор я понемногу доносил вещи из машины в квартиру. Я вспомнил о переезде, о художнице, и мне стало как-то тоскливо. Наверное, не стоило пока общаться с ней, лучше подождать, чтоб немного улеглось. Я отодвинул ширму и посмотрел на снимки ее картин – стало еще печальнее, и я опустил глаза на рыжую. Я смотрел на нее и думал, что все сделал верно. Она открыла глаза, поймала мой взгляд, улыбнулась и перевернулась на другой бок. Теперь, после объяснения с художницей, я иначе видел некоторые фразы и поступки девушки, которых ранее просто не понимал.

…Окна были открыты настежь, вечерняя жара отходила, воздух не двигался. Я прыгал по своей комнате в одних трусах, стараясь вдеть ногу в джинсы. Ежедневные прогулки на велосипедах и почти вегетарианская кухня художницы сделали свое дело – я похудел на семь килограммов и теперь не мог подобрать штаны впору. Уже несколько месяцев я ходил только в шортах, поэтому лишь сейчас понял, что все джинсы и рубашки стали мне велики.

– Что ты там скачешь? – С еле слышным шелестом свободных штанов и рубахи художница вплыла в мою комнату.

– Да вот не знаю, что надеть! Все велико. – Я так и застыл с одной ногой в джинсах.

– Так надень шорты, куда это ты вечером так официально. – Она, не отводя глаз, смотрела на меня.

– А, – я махнул рукой, – помнишь, рассказывал тебе про школьную подругу, которая пропала и все не брала трубку? Так вот объявилась, пойдем выпить по коктейлю.

– Я думала, мы сегодня пойдем на бульвар, к морю – вчера договорились фотографировать чеканку на воротах музея…

– Давай завтра! – Я улыбнулся, подумал,