Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств - Ширли Сойль

и от этого чувствовали себя комфортно. Лишь бы не стоять на месте. Помогать. Отработать список медицинских манипуляций. Но в этой маленькой спаленке с фотообоями на стене (неужели они еще существуют?!) трое мужчин в ботинках со стальным носком, экипированные для разбора аварии на скоростном шоссе, выглядели нелепо и неуместно. И где вообще живот, в котором находится мой второй пациент? Будущая мать пряталась от наших взглядов, натянув до подбородка одеяло. Она улыбалась и выглядела довольной – значит, у нее все хорошо. Но стоило все-таки спросить.

– Как самочувствие? – осведомился я.

Улыбка стала еще шире.

– Хорошо.

– Схватки есть?

– Да.

– Как часто?

– Каждые пару минут.

– Значит, до клиники мы доехать успеем, – с облегчением сказал я.

– Вряд ли, – вдруг возразила она и откинула одеяло.

Я не поверил своим глазам. Головка младенца уже показалась из тазового дна, я разглядел покрытые пенкой волосы. Глядя на эту расслабленную женщину, я и подумать не мог, что родовой процесс зашел так далеко. Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя.

– Пойду вымою руки, – услышал я свой голос.

Мне нужно было подумать. Преждевременные роды на 34-й неделе. Я несколько раз проводил операции на сердце новорожденным, часто они весили не более 500 граммов. Но роды – это совсем другое. Кроме того, мы находились не в операционной с кучей неонатологов и детских врачей, а в прямом смысле слова в глухомани.

По пути в тесную, темную и душноватую ванную комнату я подумал, что здесь не хватает человека, который бы прокипятил полотенце. В старых вестернах, которые я любил смотреть у своей бабушки, иногда так делали. Это единственное, что пришло мне в голову в тот момент. После рождения моих собственных детей это были первые роды, в которых я был задействован – на этот раз в качестве врача. Но и здесь речь шла о жизни и смерти, а в таких ситуациях я был подкован. Маленький человечек решил появиться на свет на 6 недель раньше срока, и мне совсем не хотелось представлять себе, какими страшными осложнениями это может сопровождаться. Когда я вернулся в спальню, пациентка сказала:

– Опять начинается.

Санитар скорой помощи протянул мне перчатки. Я их натянул, подошел ближе и вытянул руки вперед, чтобы защитить промежность и медленно «раскрутить» ребенка. Мать три или четыре раза издала какой-то звук, похожий на сдержанный чих, и меня ждало новое потрясение. Младенец вылетел из своей матери как из пушки – прямо мне в руки.

У меня едва не остановилось сердце. Ребенок выглядел синим и вялым. И не шевелился. Что делать? Можно 20 лет работать врачом скорой помощи и ни разу не принять роды. А ведь у меня даже имелось дополнительное образование по реанимации детей. Но в ту минуту меня как будто обухом по голове ударили. Я беспомощно держал на руках новорожденного крошечного человечка. В какой-то момент рефлексы врача все-таки сработали. Я услышал, как произнес «отсос», чтобы удалить слизь изо рта. Во время учебы я несколько недель отработал в Бангкоке в гинекологии, там дети появлялись на свет как на конвейере, один за другим, днем и ночью, тридцать кроватей в родительной палате, отделенных друг от друга занавесками. Эти мысли за долю секунды пронеслись в моей голове, и я встревожился не на шутку, потому что малыш по-прежнему не дышал. Ему срочно требовался кислород. Один санитар протянул мне дыхательный аппарат для младенцев. Мой застывший от шока мозг оттаял. Младенец наверняка дышит. Если бы он не дышал, его сердце бы остановилось. А оно вообще бьется? Руки вспомнили моих собственных новорожденных детей. Я повернул его, впервые осознал, что передо мной мальчик, и тогда – нет на земле более прекрасного звука! – он закричал. Он кричал громко и, как мне показалось, очень возмущенно. Я понимал его негодование. Вот ты покачиваешься в приятном затемненном месте под модную ритмичную музыку сердца в теплых околоплодных водах и ничего не подозреваешь. Вдруг тебя начинают пропихивать по узким трубам, ты едва не задыхаешься и внезапно оказываешься в светлом, холодном и жестоком новом мире. Он выкрикивал в этот мир свою боль, и этот первобытный крик спас ему жизнь. Жизнь – боль, говорят буддисты. Но в данном случае страдание привело к жизни.

– Якоб, – сказала мать.

– Что? – не понял я.

– Я-коб, – повторила она.

– Да. Якоб.

Красивое имя. Я – в начале. Да еще какое! Малыш Якоб теперь не просто кричал, а орал, как разъяренный зверь. Все его тело вопило, и сердце его в этом поддерживало. Дыхательный аппарат мне был больше не нужен. Легкие Якоба раскрывались все больше, и это напрямую воздействовало на его сердце. Давление на грудную клетку молниеносно менялось, и его сердце стремительно перестраивалось из состояния до родов в состояние после. Правые отделы сердца теперь закачивали в легкие кровь. В животе у мамы легкие не были задействованы для этого, а кислород поступал от матери через пуповину. С первыми вздохами эти новые кровотоки от сердца к легким открылись, а прежние обходные пути кровообращения закрылись, что является для сердечно-сосудистой системы фундаментальным изменением. В жизни Якоба открылась новая глава с большим «Я» в начале. Он был всего пяти минут от роду, а его сердце билось уже 8 месяцев. А почти 9 месяцев назад началась его жизнь.

Рождение сердца

В момент зачатия семя его отца соединилось с яйцеклеткой его матери. С этого момента каждый человек является единственной в своем роде генетической единицей, которая прежде никогда не существовала и которой впредь никогда не будет. Оплодотворенная яйцеклетка делится на так называемые стволовые клетки, а спустя 22 дня впервые начинает биться крошечное сердце. Всего несколько лет назад выяснилось, что для этого большого взрыва жизни требуется одна особенная составляющая. Исследователи в Монреальском университете обнаружили, что с недифференцированными эмбриональными стволовыми клетками, если их спрыснуть «гормоном любви», окситоцином, происходит настоящее волшебство: они соединяются, превращаются в клетки сердечной мышцы и начинают биться синхронно [62]. То есть гормон