Дом у последнего фонаря - Анна Малышева

Как раз так, как нужно этому стервецу. Недалекая, ничего из себя не представляющая. Ревновала она мужа ужасно. А беспокоиться-то стоило не насчет мифических любовниц, которые ей всюду мерещились… Искать беду надо было ближе!

– Плевать мне на нее и на…

Олег не дал ей договорить, с самым заговорщицким видом сообщив:

– Ей бы стоило внимательнее посмотреть… на дочку!

– Что?! – Александра дернулась, как от укола в бок. – Ну, это слишком! Знаешь, есть присловье: врать, как на мертвого! По-моему, ты этим самым сейчас и занимаешься! Возразить-то тебе некому!

– А я не намекал ни на что такое… – Олег открыто веселился, наслаждаясь смятением художницы. – Я хотел только сказать, что папаша воспитывал дочку очень своеобразно. У него, знаешь, было одно дорогостоящее хобби… Удивительное по нашим временам. А вот в средние века этим увлекался каждый уважающий себя дворянин и ученый, не желающий прослыть невежей… «Наука королей» – алхимия! Ничего общего с современной химией, имеющей чисто практический смысл. Как он мне сам объяснил, главная цель алхимии – это даже не трансмутация неблагородных веществ в благородные, а преобразование личности самого алхимика. Прижизненная алхимизация плоти, путь пророка Илии, который единственный из людей никогда не умирал, потому что был живым взят на небо… Я, искусствовед, книжный червь, копавшийся в старых рукописях половину жизни, иногда не понимал, что он говорит… А Лыгин вдалбливал эти постулаты в голову семилетней девчонке, которой впору было прыгать со скакалкой… И все это ею переваривалось самым диковинным образом.

То, что Лиза воспринимает отца не очень реалистично, Олег понял в тот самый день, когда Светлана ему исповедалась. Женщина рассказывала о невыносимом характере супруга, о его бесконечных капризах, на которые он тратил порой все деньги подчистую, так что семья сидела без хлеба. Жаловалась на то, что муж не соглашается с ней что-либо обсуждать, не желает признавать свои ошибки.

– Ну, обычный набор слез и слюней на тему «Какая я несчастная, погибла моя молодая жизнь!..» И тут в кухню входит Лиза. Смешная «мышка» с рыжими косичками. Постояла, почесала ногу и вдруг серьезно так заявляет: «Мама, ну ты же знаешь, что папа волшебник! Он не может быть как все!»

Это неожиданное заступничество пролило свет на многое, чему оказался свидетелем Олег. Он понял, что Светлана в самом деле не имела союзника и не могла продиктовать в этой семье ни единого, самого ничтожного условия. Ребенок целиком поддерживал отца, хотя совершенно не понимал его. Может, именно благодаря этому непониманию любовь и преклонение девочки росли день ото дня.

– Случается, что именно непонятное вызывает священный трепет… особенно у женщин. И тогда они путают это чувство с любовью. Не дают себе труда разобраться, кто перед ними – птица феникс или ворона в павлиньих перьях. Лиза смотрела отцу в рот… А этот рот изрыгал одну нелепость за другой.

Спустя год после знакомства с Лыгиными Олег узнал новые подробности этого странного сосуществования, которое он с трудом мог бы назвать семьей. Светлана пожаловалась на то, что муж начал вовлекать дочку в свои эксперименты.

– В качестве ассистентки, ты только подумай!

– Да что она могла, такая кроха?! – ахнула женщина, окончательно захваченная рассказом. – Они что, химические опыты вместе ставили?!

– Если бы химические, из девчонки, может, вышел бы толк. Поступила бы в университет на химфак или еще куда-нибудь. А то болтается с одной работы на другую, учиться не желает. Говорю тебе, Саша, отец ей вывернул мозги наизнанку. С тех пор у нее с головой не в порядке. Я сам был свидетелем того, как распалась эта семейка… Светлана проморгала момент, когда девчонку еще можно было спасти от этого сумасшедшего. Матери бы поторопиться…

…Олег был знаком с Лыгиными уже два года. В их доме никто не появлялся с такой регулярностью, как он. Светлана обращалась с ним по-свойски. Мужчина уже убедился в том, что она и не думала его соблазнять, а просто искала партнера для доверительных бесед. Лиза считала «дядю Олега» чуть ли не родственником. Даже сам Лыгин, патологически холодный и равнодушный, казалось, привязался к нему.

– Доверял-то он мне с самого начала, – с изумлением говорил Олег. – Просто удивительно! Человека не знает, а дает ему деньги, пускает в дом… Никогда не проверял, не контролировал. Мать честная, если бы я был каким-нибудь пройдохой, я бы его обчистил до нитки!

– Это не доверие, – хрипло ответила Александра. – Это высокомерие. Он считал для себя унизительным мараться об нас с тобой.

– Мм… Думаешь? А я не обижался на это. Все равно, дело прошлое. Покойникам надо прощать!

И к изумлению спутницы, Олег перекрестился на старинную белую церковь, которую они как раз миновали перед въездом в Москву.

– И вот как-то раз пришел я к ним, притащил тяжеленную сумку с книгами. Сразу что-то странное началось. Входная дверь приоткрыта, меня никто не встречает. Ни сам, ни Светлана… Даже «мышка» не выбежала. Потом я услышал, как где-то плачут…

Пройдя в дальнюю комнату, гость оцепенел. Мать и дочь, сплетя измазанные кровью руки, рыдали, уронив головы друг другу на плечи. Увидев человека на пороге, женщина вскочила и выставила вперед судорожно дрожащую руку. В кулаке она сжимала нож. Лиза зарыдала еще громче, отчаянно цепляясь за полу материнского халата.

– Я по глазам Светланы понял, что она вообще не соображает, кто перед ней. Пырнет ножом, а ее, этакую, и не посадят… Мне-то уж будет все равно, конечно. Начал с ней говорить, спокойно, о делах… Она немножко пришла в себя, стала отвечать. Нож положила. Я рассмотрел, что одна рука у Лизы порезана, выше запястья, а на Светлане вроде порезов нет. Конечно, первая мысль, что мамаша рехнулась и напала на девочку… А что я должен был думать? – Мужчина раздраженно дернул щекой, будто сгоняя невидимую муху. – Я спросил ее, зачем нож? Что случилось? И тут она выдала такое, что у меня в глазах потемнело. Нож, говорит, припасла для Димы. Он порезал девочку в каких-то своих целях, причем с полного согласия Лизы. Ему ее кровь была нужна. Как тебе это нравится?

Александра покачала головой:

– Странно.

– Более чем! – подхватил Олег.

– Нет, ты не понимаешь. Лиза обмолвилась мне, что женщина с ножом в руке – это кошмар всей ее жизни. И что это – ее мать. Не мужчина с ножом… Не отец. Почему? Если он виноват во всем один, а мать только пыталась ее защитить, почему Лиза…

– Почему, почему! – Буханков сердито повел плечом. – Потому что он для нее волшебник. Непонятно еще?

Лыгин так и не вернулся в ту квартиру в Сокольниках.

Ее он оставил жене и дочери, а сам переехал на Яузский бульвар, в квартиру недавно умершей матери. Вдова генерала, из-за собирательской мании сына простившаяся уже с большей частью наследства мужа, сохранила только эту «двушку».

– Ты ведь там бывала? – спросил Олег. – Меня вот ни разу не пригласили. После развода Лыгин встречался со мной только на нейтральной территории. Уж не знаю, что у него в голове замкнуло.

– Бывала, но давно, – ответила женщина. – Квартира уже несколько лет принадлежит Лизе.

– Мудро! Иначе покойник и жилье бы пустил по ветру. Все, чего он касался, превращалось в прах. И деньги, и вещи, и, что самое страшное, люди… Знаешь, может быть, ему частично удалось то, к чему он стремился. Найти свое бессмертие, свой философский камень… Он мне говорил, что камень – это метафора. Возможно, его никогда и не извлекали, что бы там ни шептали об успехах великих Джона Ди и Никола Фламмеля. А вот бессмертие – реальность. Он так серьезно рассуждал о том, что наряду со смертными людьми в мире живут и бессмертные – малая горстка умудренных горьким знанием, пригубивших от запретного источника…

Александра уже не в первый раз отметила, что, стоило Олегу коснуться темы алхимии, его речь поразительно менялась. Он вдруг начинал говорить запальчиво, с придыханиями, будто ему не хватало воздуха. «Лыгин очаровал его своими россказнями, как очаровал бедную девочку, глупого “мышонка”, слепо путающего друзей и врагов… Она боится матери, взявшей нож, чтобы защитить ее от изверга, и обожествляет чудовище, которое, может, зарезало бы ее…»

– Ты слушаешь? – донесся до нее голос Олега. – Я говорю, что, хотя он уже мертв, я думаю о нем, как о живом, никогда не умиравшем. Как будто тело, которое осталось на даче, – просто отжившая старая оболочка, к которой он охладел, как охладевал ко всему на свете. Лыгин сбросил это тело, как змея кожу.

– А для меня очевидно, что ему кто-то помог, – отрезала Александра.

Мужчина покосился на нее, и в его взгляде она прочитала вопрос.

– Что? – по-прежнему резко спросила женщина.

– Значит, ты признаешь, что это не самоубийство?

– Какое, к дьяволу, самоубийство! Он лежал на постели в позе египетской мумии! Под головой подушка, на простыне – ни складочки. Никакой агонии там не было! Его так уложили уже ПОСЛЕ.