Вассал и господин - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дверь отвори! — рыкнула на него Агнес, глаз не отрывая от юноши.
— К чему вам? — нехотя спросил он. — Зачем встали тут, вон дичь вокруг какая. Ехать нужно. Не случилось бы чего.
— Отвори, говорю! — повысила голос Агнес, все следя за ним.
Если не слезет сразу, а начнет оговариваться, значит, не просто с ним будет.
— Да к чему вам? — и не думает он слезать с козел.
Косится на нее с неприязнью. Сидит арапником играет. Хотя длинный хлыст намного удобнее. Думает, что с арапником он смелым выглядит.
Агнес злится про себя: «Плохо, артачится, подлец, за госпожу ее не чтит. Но она уже знает, как давить! Теперь ей нужно ему в глаза заглянуть. Смутить его нужно. А лучше и испугать. Она знает, как это сделать».
Никто ее этому не учил. И не в книгах она это прочла. И ничего не придумывает, она просто знает. Не нужно ей придумывать. Все эти знания вытекают из ее женской натуры. Прямо из сердца.
— По нужде надобно мне, — кричит Агнес со злостью, — этого ты, дурак, услышать хотел?
Он соскакивает уже расторопно, отворяет ей дверь, и откидывает ступени, чтобы сошла она.
— Руку подай, — грубо требует Агнес.
Он подает ей руку, нехотя. Она пытается ему в глаза заглянуть, а он голову опустил, отворачивается. Подлец.
Агнес пошла к обочине, к кустам, взбесилась и крикнула:
— За мной ступай, боюсь одна идти.
— Не пойду я, — говорит Максимилиан нагло с вызовом, — пусть служанка ваша идет.
Наглость эта еще больше ее злит.
А Максимилиан еще служанкой ее распоряжаться вздумал, говорит Уте:
— Иди с госпожою, чего расселась?
Но та без слова госпожи дышать не станет, сидит сидмя. Глаза от страха круглые не знает, что делать.
— Иди же, со мной, — кричит Агнес и не служанке, а ему, — вдруг в кустах звери дикие.
— Да не тебе их бояться, а им тебя, — негромко говорит Максимилиан, вздыхает, но идет следом за девицей.
А та первый раз улыбнулась незаметно. Все же пошел он, хоть и не хотел. Заставила.
Не пошла далеко, юбки подобрала, села прямо у дороги, за кустом. Вовсе не стесняясь молодого человека. И смотрит на него исподтишка, в надежде взгляд его поймать. Ох, как ей хотелось, чтобы он взглянул. Уж она бы нашла, что ему сказать тогда. А он нет, отвернулся, таращится вдоль дороги.
Как все сделала, встала, платье оправила и идет к карете, юноша рядом пошел, и как стал он совсем близко, так Агнес, быстро, его левой рукой за шею обвивает, так, что не вырваться ему, притягивает его, что есть силы к себе, и губами своими в его губы впивается. Да только в первый миг целует и тут же кусать ему губы начинает. Да не стесняется, больно кусает, грызет. Сначала опешил он, растерялся и не противился ей. Но потом, как больно ему стало, стал ее отпихивать. А ей все так это нравится, что она словно звереет. Еще сильнее кусать хочет. Он голову свою от нее оторвал, отворачивается. Больше губ своих не дает, а она одной рукой шею все его еще держит, а второй, от злости, что не уступает он, что не дает своих губ больше, за чресла его схватила. Так быстро нашла, как будто сто раз до этого хватала мужчин. И сжала пальцы сильно, со злостью, с улыбкой дикой. Тут он вскрикнул, и если сдерживался раньше, тот тут уже не сдержался, пихнул ее в грудь сильно, едва наземь не свалил. И как заорет на нее:
— Ополоумела?
А сам уже стоит настороже, опасается ее, она по глазам его видит, что боится.
И от этого ей так хорошо вдруг стало, так весело на душе, что засмеялась она, и говорит:
— Чего же ты как девица, это не я тебя, а ты меня лапать должен.
— Не должен я ничего, — говорит он с опаской, которая так веселит сердце ее. — Садитесь в карету.
— Так руку мне дай, — говорит она, — помоги подняться.
А он стоит, смотрит на нее, и приблизиться к ней не решается.
— Да не бойся ты, — смеется Агнес. — Иди сюда, не трону я тебя, девицу нежную.
— Не боюсь я, — говори Максимилиан. — И не девица я.
А сам подходит с опаской, руку подает издалека.
Девушка на руку почти не опирается, пальцы пальцев едва касаются, и когда она уже поднялась в карету, а он готов был уже ступени поднять, и забылся. Агнес вдруг наклонилась, и что есть силы, ногтями впивается ему в щеки, раздирая их до крови. И шипит по кошачьи, слова тянет сквозь зубы:
— Вот тебе, паскудник, будешь знать, как противиться мне.
Он остановился на дороге, и стоит, щеки разодраны, губы изгрызены, руки липки от крови. И в глазах его страх. А Агнес, усаживается поудобней в подушки, видит все это, и сердце ее поет от радости. Она улыбается, говорит ему, как ни в чем не бывало:
— Так, поехали уже, до города еще не близко, а дело к вечеру пошло.
Он вытер кровь с лица пятерней. Огляделся, эх, сбежать бы, да нельзя, господин задание дал. Никак нельзя. Он подошел, закрыл дверцу кареты, стараясь не смотреть на девицу. Потом забрался на козлы, куда ж деваться, присвистнул и встряхнул вожжи:
— Но, ленивые.
Агнес улыбалась. Она вдруг подумала, что раньше она мало улыбалась.
Да, до того как она встретила господина улыбаться ей было не от чего. А теперь она улыбалась, и даже смеялась часто. Раньше она и подумать не могла, что будет в карете ездить, и носить бархатные платья. Размышляя об этом, она погладила подол своего платья — как приятно руке от бархата. Потрогала батистовую рубашку, кружева на манжетах, и гребень в волосах черепаший, высокий, и шарф шелковый, что гребень накрывает. Все у нее ладно, все красиво. Так чего же ей было не улыбаться. А то, что Максимилиан артачится, так это дело времени. Он никуда от нее не денется. Будет, будет ей ноги целовать. А вот господин… Господин, другое дело, с ним не просто придется… Задумалась она, замечталась.
Ута сидела напротив, не шевелясь и не смотря на хозяйку. Она боялась смотреть на нее лишний раз. Невозможно было знать, что замышляет ее хозяйка, когда так страшно улыбается.
* * *
Ветер встречный быстро высушил царапины на лице Максимилиана.