Трагедия Зет. Бюро расследований Квина (рассказы) - Эллери Куин

Следующим свидетелем был начальник тюрьмы Магнус, которого заставили повторить показания, касающиеся визита сенатора Фосетта в тюрьму Алгонкин, и, хотя значительную их часть вычеркнули из протокола по требованию Марка Каррьера, смысл вычеркнутого и оставшегося явно произвел впечатление на жюри, состоящее в основном из преуспевающих фермеров и местных бизнесменов.

Кошмарная процедура тянулась несколько дней. Когда Суит закончил обвинение, было очевидно, что он выполнил свою задачу доказать вину подсудимого. Я чувствовала это по глубокомысленным кивкам репортеров, по нервным и напряженным лицам присяжных.

Марк Каррьер не казался озабоченным мрачной атмосферой в зале суда. Он спокойно приступил к работе. Я сразу поняла, что у него на уме. Адвокат, отец и мистер Лейн решили, что единственный способ вести защиту — это разрабатывать с помощью показаний детали, на которых основана теория, и приводить жюри к соответствующим выводам. Я также видела, что Каррьер ловко отобрал присяжных, отвергая под тем или иным предлогом всех кандидатов, демонстрирующих низкий уровень интеллекта.

Он вызвал свидетелем Кармайкла, и тот впервые публично рассказал, как наблюдал за домом в вечер убийства, о визите таинственной закутанной фигуры и о том, что только она входила в дом и выходила оттуда в период преступления. Суит попытался скомпрометировать показания Кармайкла при перекрестном допросе, но Кармайкл спокойно объяснил, что молчал об этом до сих пор, так как боялся лишиться места. При этом он сохранил в секрете свою действительную миссию — шпионаж за покойным сенатором. Я посмотрела на доктора Фосетта — его лицо походило на грозовую тучу, и я не сомневалась, что расследованию Кармайкла вскоре суждено прекратиться.

Жуткий фарс продолжался. Доктор Булл, Кеньон, отец, эксперт из местного управления полиции… Мало-помалу начали вырисовываться очертания тех пунктов, на которых строилась моя теория. Добившись занесения этих фактов в протокол, Каррьер вызвал Аарона Доу.

Подсудимый являл собой жалкое зрелище — напуганный до полусмерти, он облизнул губы, пробормотал присягу и съежился на стуле, бегая глазами. Каррьер быстро начал задавать вопросы. Я понимала, что все это заранее отрепетировано, — вопросы и ответы ограничивались несчастным случаем, происшедшим с Доу десять лет назад, не давая ассистенту окружного прокурора возможности причинить вред при перекрестном допросе. Суит постоянно возражал, но судья отклонял протесты, когда Каррьер заявлял, что вопрос необходим для выдвижения аргументов защиты.

— Я докажу, ваша честь и господа присяжные, — спокойно сказал он, — что сенатор Фосетт был заколот правшой, а мой подзащитный — левша.

От этого пункта зависели победа и поражение. Согласится ли жюри с мнением наших медицинских экспертов? Был ли Суит подготовлен к этому? Я посмотрела на его желтое лицо, и мое сердце упало. Он ждал с нетерпением охотника…

Когда все было кончено и дым сражения рассеялся, я тупо сидела на своем месте. Наши эксперты только все запутали. Даже врач мистера Лейна — знаменитый медик — не смог убедить жюри. Суит тоже предъявил экспертов, которые подвергли сомнению теорию, будто «правоногий» человек, становясь левшой, превращается в «левоногого». В итоге все зашло в тупик — каждый свидетель-врач опровергал показания предшественника. Бедные присяжные не могли определить, чье мнение правильное.

Удар следовал за ударом. Упрощенное объяснение наших дедукций Марком Каррьером было блистательным, но аргументы Суита свели его на нет. В отчаянии Каррьер вызвал свидетелями меня, мистера Лейна и отца, надеясь, что наши показания о тесте в камере Доу сделают то, чего не смогли добиться эксперты. Суит подверг нас свирепому перекрестному допросу, после чего попросил разрешения заново открыть дело для обвинения и вызвал еще одного свидетеля. Им оказался надзиратель окружной тюрьмы, который обвинил нас в том, что мы отрепетировали с Доу его «ножные» реакции. Каррьер бурно протестовал и рвал на себе волосы, но вред уже был причинен, и я понимала, что жюри убедилось в правоте обвинения. Все это время перед моими глазами был публичный спектакль, который вынудили Аарона Доу разыграть на свидетельском месте. Бедняга часами терпел щипки и тумаки, хватал предметы левой рукой, топал обеими ногами, потом правой и левой по очереди, проделывал всевозможные движения и принимал разнообразные позы, так что в конце концов стал задыхаться, обезумел от страха и, казалось, был готов признать себя виновным, лишь бы мучения прекратились. Весь этот кошмар усугубил атмосферу мрачности и неопределенности.

Когда в последний день процесса Каррьер произносил заключительную речь, мы все четко предвидели исход. Он честно боролся, но проиграл и знал это, но, тем не менее, решил честно отработать полученный гонорар.

— Говорю вам, — гремел адвокат, обращаясь к ошеломленному жюри, — что если вы отправите этого человека на электрический стул, то нанесете профессиям юриста и медика худший удар за двадцать лет! Дело против подсудимого, так ловко, но ложно состряпанное обвинителем, основано на цепочке обстоятельств, сплетенной судьбой над головой этого несчастного. Вы слышали, как эксперты заявляли, что он должен был инстинктивно, повинуясь привычке, наступить на горящий лист бумаги левой ногой; вы знаете, что убийца наступил на него правой и, более того, что тем вечером в дом входил только один человек. Как же вы можете сомневаться, что мой подсудимый невиновен в этом преступлении? Мистер Суит был очень умен, но чересчур. Скольких экспертов он ни предъявил бы для доказательства противоположного, он не может подвергать сомнению личную честность, профессиональную репутацию и огромные знания главного эксперта защиты, знаменитого доктора Мартини из Нью-Йорка! Какими бы убедительными ни казались поверхностные доказательства, как ловко обвинитель ни внушал бы вам мысль о тайном сговоре при подготовке этого дела защитой, вы не можете с чистой совестью отправить этого беднягу на электрический стул за преступление, которое он был физически не в состоянии совершить!

После совещания присяжных, продолжавшегося шесть с половиной часов, Аарон Доу был признан виновным, но, учитывая спорную природу некоторых доказательств, жюри почтительно рекомендовало суду проявить милосердие.

Спустя десять дней Доу приговорили к пожизненному заключению.

Глава 12

Каррьер подал апелляцию, но ее отклонили. Аарон Доу, скованный наручниками с помощником шерифа, был отправлен назад в тюрьму Алгонкин отбывать заключение, которое должно было закончиться только с его смертью.

Мы получали сведения о нем от отца Мьюра. Согласно правилам, по возвращении в тюрьму с Доу обращались как со всеми новыми заключенными, — несмотря на предыдущий срок, он был вынужден заново проходить весь тяжкий круг тюремной рутины, чтобы заработать жалкие «привилегии» и стать настолько полезным членом сообщества потерянных душ, насколько позволят его поведение и доброта тюремщиков.

Шли недели, но мрачное выражение на лице Друри Лейна не исчезало. Меня удивляла его настойчивость — он отказывался возвращаться в «Гамлет» и продолжал гостить у отца Мьюра, днем греясь на солнце в садике священника, а вечера проводя в беседах с хозяином дома и с начальником тюрьмы Магнусом, которого часто приглашали, когда возникали вопросы, касающиеся Аарона Доу.

Я понимала, что старый джентльмен ожидает каких-то событий, но не могла определить, действительно ли он на что-то надеется или остается в Лидсе из-за чувства солидарности к несправедливо осужденному. Во всяком случае, мы с отцом не могли его покинуть, поэтому тоже оставались в городе.

Но пока все происходящее было лишь косвенно связано с делом. Смерть сенатора Фосетта и намеки в оппозиционных газетах на его мошенническую деятельность поставили доктора Фосетта в рискованное политическое положение. Джон Хьюм, после того как дело Фосетта было решено к его сомнительному удовлетворению, начал прямую атаку на оппонентов, принимающую форму разгребания грязи, которую он, по-видимому, считал простительной, учитывая моральный облик врагов. О личности и карьере покойного сенатора циркулировали чудовищные слухи. Каждый день приносил что-то новое. «Боеприпасы», попавшие в руки Хьюма и Руфуса Коттона во время расследования убийства сенатора, возвращались врагу с весьма красноречивым эффектом.

Но доктор Фосетт не собирался признавать свое поражение. Его политический гений дал о себе знать в ответном ходе. Политикан с менее развитым воображением встретил бы обвинения Хьюма потоком брани. Но доктор Фосетт хранил молчание.

Его единственным ответом было выдвижение Илайхью Клея кандидатом в сенаторы.