Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

— Слышите? — спрашивает он.

Она кивает, но не отвечает. Он, словно бы не заметив этого, делает два шага вверх по трапу и вот уже стоит возле нее на баке.

— Редко теперь услышишь, — говорит он, улыбаясь.

— Да уж, — отвечает Сюсанна.

На передней палубе пусто, но в лаборатории горит свет. Кто-то там двигается. Наверное, какой-нибудь докторант, слишком застенчивый или чересчур старательный, чтобы сейчас веселиться в баре со всеми остальными. Выйдя на самый нос, они останавливаются чуть поодаль друг от друга, каждый — встав на свою смотровую ступень.

— Последний свободный вечер, — помолчав, говорит Йон.

Сюсанна кивает, не глядя на него, она переводит взгляд на темную тень у горизонта. Остров, совершенно очевидно. С белыми кубиками у самого берега. Должно быть, это дома. Может, большие дома. Как сараи в том лесу. Или маленькие. Как домики дачного поселка посреди Ландскроны. Определить невозможно. Расстояние слишком велико и сравнить не с чем. Ни единого дерева. Ни даже куста.

Йон все говорит и говорит:

— С завтрашнего утра начинаем проверять прибор — в круглосуточном режиме.

Возражение выскакивает само:

— Но ведь так невозможно!

Он поворачивается к ней, улыбается:

— Ничего, у меня еще два докторанта. Будем посменно работать.

Она торопливо взглянула на него:

— А что за прибор?

— Отображатель рельефа. Если можно так выразиться. Будем картировать рельеф дна в проливе Пила или Мелвилла. В зависимости от того, куда пойдем. Пока это только отладка оборудования. Главное — это карты хребта Ломоносова.

Словно забывшись, она стремительно поворачивается к нему:

— А мне можно посмотреть?

— Конечно.

Он кивает и подвигается ближе, а потом выпускает из пальцев окурок, и тот летит в море. Сперва плывет, а потом исчезает подо льдиной. Сюсанна снова еле сдерживает раздражение. Она делает шаг в сторону, чтобы снова увеличить расстояние между ними, и смотрит на окурок, который держит в руке. Еще одна затяжка. Или две. А потом она отпустит его в море; в это серо-стальное море с белыми льдинами, и окурок будет падать сквозь сотни, а может, тысячи метров водной толщи, пока не достигнет дна, о котором она ничего не знает. Может, оно галечное. Или песчаное. А может, там совершенно иной мир, полный существ, которых ни один человек не видел. Прозрачных. Светящихся. Студенистых. Существ с огромной пастью, единственная функция которых — поглощать пищу, покуда они сами не станут пищей для других. Маленькие красные червеобразные штуковины, которые даже за миллионы лет не решили, что они такое — растения или животные. Темно-синие медузы, плывущие сквозь мрак, мигая, как маленькие маяки.

— Смотрите, — вдруг говорит Йон. — Видите?

— Что?

— Фонарик. Кто-то ходит с фонариком. Там, на берегу.

Она смотрит в сторону острова. Фонарь виден отчетливо, он заметно покачивается, вероятно, в руке человека. Но самого человека, который его несет, не видно. Только огонек скользит по направлению к берегу. Этот остров лишен какой бы то ни было жизни. Кроме человеческой. Маленькой колонии инуитов, деревни посреди пустыни. Деревни под названием Решимость. Резолют.

Сюсанна и Йон молча стоят и смотрят, как огонек движется, следят за его перемещением сквозь серый сумрак вниз, к темному берегу, видят, как он скользит туда-сюда вдоль кромки воды, а потом, покачиваясь, снова поднимается на пригорок. И вдруг исчезает.

Сюсанна поворачивается и смотрит на Йона. Он встречает ее взгляд и не отводит глаз. Мелькает мысль, кажется, они оба подумали ее в один и тот же миг. Что я тут делаю, рядом с этим чужим мне человеком?

Оба непроизвольно делают шаг назад. Сюсанна прячет ладони в рукава куртки. Йон дергает за молнию уже застегнутой куртки, словно чтобы убедиться, что горло прикрыто. Сюсанна торопливо улыбается.

— Ладно, — говорит она и чуть притопывает на месте. — Пора, пожалуй, спать укладываться. Спасибо за компанию.

Взгляд Йона блуждает.

— И вам спасибо! — произносит он наконец. — Спокойной ночи.

~~~

Андерс просыпается и засыпает и просыпается снова.

Может, это потому, что он в каюте не один, что тут лежит посторонний человек — на койке рядом с его собственной. Андерс приподнимается на локте и смотрит сквозь опущенную между ними решетку. Роберт все еще спит. Похоже, ему что-то снится — глазные яблоки стремительно двигаются под веками, и он вдруг приподнимает раненую руку сантиметров на десять над подушкой, прежде чем, скривившись, уронить ее обратно. Полпятого. Значит, анестезия отходит. А похмелье набирает силу.

Андерс взбивает свою подушку и опять ложится, закрывает глаза и пытается снова заснуть. Не получается. Он переворачивается и предпринимает новую попытку, заставляет себя выкинуть все мысли из головы, но это, естественно, тоже невозможно, потому что под сиюминутными мыслями таятся другие, невербальные образы, витающие в голове — улыбка Евы, давно, когда они были молоды, ее издевательский смех, ее спина и затылок — а этого он не хочет ни видеть, ни помнить. Он переворачивается на спину и начинает обратный отсчет от тысячи, но где-то в районе восьмисот пятидесяти сдается. Заснуть нет никаких шансов. Открыв глаза, он смотрит на потолок. Никакой усталости больше нет, скорее наоборот. А может, это тишина вокруг мешает уснуть. Судно по-прежнему стоит на месте и не слышно ни звука. Музыка в баре наконец затихла. Все спят.

— О! — произносит Роберт совершенно внятно, только гораздо более высоким голосом, чем когда бодрствует. — Ооо!

Андерс немедленно вскакивает, но в тот миг, когда он склоняется над койкой пациента, Роберт уже опять спит так же крепко, как и раньше. Андерс садится на свою койку и сидя трет лицо, а потом вдруг обхватывает плечи руками. В каюте холодно, намного холоднее, чем вчера. Мир за окном по-прежнему серый от тумана. Андерс встает и идет к шкафу, открывает его как можно тише, натягивает халат и носки, потом стоит, сунув руки в карманы. Что теперь? Сказать, что книга, которую он вчера взял в судовой библиотеке, скучная, — это ничего не сказать. Остается компьютер. Можно, скажем, написать письма. Кому-нибудь. Кому угодно.

Он очень осторожно ослабляет резиновый ремень, удерживающий стул возле стола, приподняв, беззвучно переставляет стул, потом садится и открывает ноутбук, даже не забыв заранее отключить звук. Странное ощущение, когда почтовый ящик открывается беззвучно. Какое-то нереальное.

Но конечно же все реально. У него три новых сообщения. Одно от сестры. И два от Бенгта Бенгтсона. Он тянется ближе к экрану, зажмуривает глаза и трет лоб, но, когда он открывает их снова, факт остается фактом. У него три письма. Из которых два — от Бенгта Бенгтсона. Причем тема письма ни в том ни в другом не указана.

Он откидывается на спинку стула и пытается собраться, снова закрывает глаза и опять открывает. Бесполезно. Имя соединено с образом. Бенгт Бенгтсон. Человек, уезжавший когда-то из Ландскроны самым бедным и вернувшийся туда самым состоятельным из ее жителей. Человек, купивший самый большой из старинных особняков на Страндвэген и сделавший внутри полную перепланировку, который, кроме того, получил разрешение на строительство дачи всего в нескольких метрах от эресуннского пляжа. Человек, год имевший тайную связь с Евой. А теперь живущий с ней совершенно открыто. У всех на глазах. Человек, который, стало быть, опустился до того…

Глупости. Андерс моргает и расправляет плечи. Он ведь не вспоминал об этом мужике ни разу с той минуты, как ступил на борт, выпихнул его из своего сознания и запретил возвращаться и не намерен менять своего решения. А Ева? Он на самом деле даже рад от нее отделаться. Скорее рад, чем нет, во всяком случае. Так что он нагибается к экрану и читает письмо от сестры:

Привет, братец! Извини, что снова тебя дергаю, но я хотела только сказать, что Ева тут недавно звонила и требовала сказать, где ты. Рассказала мне, что вы расстались. Довольно-таки ядовитым голосом. Что там у вас вообще стряслось? Я дала ей твой мейл. Надеюсь, это ничего? Ты там осторожней, и напиши, когда сможешь. Лисбет.

Ага. Кое-что проясняется. За спиной снова стонет Роберт, но Андерс не оборачивается и переводит курсор на строчку ниже.

Дорогой Андерс. Этот адрес мне дала твоя сестра. Ты где вообще-то? И когда вернешься домой? Нам надо с тобой кое о чем поговорить. Буду поэтому признательна, если ты позвонишь мне как можно скорее. Или ответишь на это письмо. Или хотя бы скинешь номер, по которому тебе можно позвонить. Это важно! На самом деле не все в жизни так, как кажется. С теплым приветом. Ева.

Роберт снова стонет. Андерс машинально поднимается и подходит к его постели. Тот по-прежнему спит, но белый свет из иллюминатора уже лег на нижнюю часть его лица. Кожа землистого цвета, шея кажется зернистой. Да. Андерс кивает сам себе, словно взрослый, одобрительно кивающий наблюдению ребенка. Точно сказано! Не в бровь, а в глаз! Кажется, будто кто-то не поленился зашить тысячи маленьких зерен — саго, может быть, или рисовых — под белую, поросшую щетиной кожу Роберта. Что ж — возраст. Может, и у него самого видны такие же зерна под кожей при определенном освещении. Он задергивает занавески и снова разглядывает Роберта. Белая кожа стала розовой, в цвет занавесок. И зернышки пропали. Почти совсем.