Зимние наваждения (СИ) - Чоргорр Татьяна

Хотя Ромигино воображение пасует: представить, как вся Навь — или значительная её часть — ищет убежища на Голкья. Нав-то имел в виду одиноких бродяг, вроде себя, заплутавших между мирами. А глава Совета мыслит стратегически и глобально, как ему положено по рангу и статусу. И да, при том, что известно Ромиге о магической структуре снежного мира, идея привести сюда множество тёмных действительно дурная. А вот если не знать всего, что открылось Повелителю Теней, но понять кое-что про Зачарованные Камни, то идея может показаться заманчивой… Для Нави, потерявшей Землю! Ромиге такое в голову бы не пришло, не побывай он в Москве без малейших следов Тайного Города, кроме сказок. Но побывал, видел своими глазами. Вопрос, куда и почему все подевались, пока не имеет внятного ответа.

— Ну что, Иули Нимрин, скрепим наши договорённости обещаниями? — прерывает затянувшуюся паузу Альдира.

Куёт железо, пока нав слаб и, вероятно, не слишком ясно соображает? Ну уж, нет!

— Мудрый Альдира, давай, сделаем это, когда я смогу хотя бы сесть без посторонней помощи. А пока мне даже говорить трудно.

— Так лежал бы себе молча, — бездна иронии.

— А я не хочу, чтоб ты изводил Вильяру расспросами и воспоминаниями.

Ромига ждёт какой-нибудь реакции от колдуньи, но та возится в углу, вне поля зрения, и в разговор не вступает.

— Ладно, уговорил, — милостиво соглашается Альдира. — Тебе лучше знать, что там между вами произошло. Но ты начнёшь рассказ об Одиннадцати сегодня. У тебя есть время собраться с силами, пока варится похлёбка.

— Доброта твоя столь же безгранична, как мудрость, о Альдира! — горечь прорывается сквозь Ромигин насмешливый тон. Разумнее было бы промолчать, но самоконтроль плывёт от слабости и долгой боли, глушить которую — тратить остатки энергии.

Альдира не даёт собеседнику спуска.

— Да, поэтому я не обвиняю тебя в беззаконном обряде, куда ты втянул мою сестру по служению… Если только она сама не предъявит тебе такое обвинение. А, Вильяра мудрая?

— Не предъявлю, — нехотя, сквозь зубы. — Ничьей крови, кроме нашей, в круге не пролилось. Нимрин исцелил меня, как обещал, как я сама предсказывала и нагадала, — Вильяра замолчала, но через пару вздохов всё-таки добавила. — Мудрый Альдира, пожалуйста, не дави на Нимрина, я прошу тебя об этом как целительница. Мне и так стыдно, что я…

— Целительница? Вот и занялась бы своим целительским делом, помогла болящему. А хлам из сундучков старого прошмыги потерпит до лучших времён. Потом его разберёшь.

Вильяра сердито фыркнула, подошла — нав опустил веки, не желая встречаться с ней взглядом. Тоже больно: суток не прошло, как они почти убили друг друга. В некотором смысле, убили. Доля мгновения отделяла Вильяру от гибели, когда она спела «летучую». А если бы она не успела, не смогла? Сколько воды утечёт, пока нав позабудет серебристые глаза, в которых отразился лютым врагом?

Мерещатся другие глаза, зелёные, сморят с укоризной, хотя Ромига даже имя той фаты припоминает с трудом: Верена, Велена? Первая люда, к кому молодого нава потянуло сильнее, чем к разовому пикантному приключению. Кажется, взаимно! Но оба не дерзнули стать из любовников — возлюбленными. Поспешно разбежались, сбежали от неуместных чувств, постарались друг друга забыть — чтобы через несколько лет встретиться в подвалах Цитадели.

Люда погибла. Ромига не подарил ей не только быструю и безболезненную, а даже относительно чистую смерть. Не во власти помощника дознавателя — изменить ход допроса. Сведения нужны были во что бы то ни стало, ради победы в войне. Да, Навь тогда воевала с Людью, и в Зелёном Доме с пленным навом обошлись бы примерно так же. Но Ромиге повезло, а его женщине — нет. Почему сейчас он вдруг вспомнил ту люду? Именно её, а не всех, к кому неровно дышал, а после убил, подставил, оскорбил, оттолкнул? Мог ли иначе? Иногда да, иногда нет. В любом случае, поздно об этом сожалеть, совсем поздно.

А всё-таки, если бы он дерзнул удержать при себе юную феечку Велену? Испортил бы ей карьеру скандальным романом или даже постоянным сожительством с навом? Не стала бы она фатой, аналитиком, не притащили бы её в Цитадель на допрос…

— Не привязывайся к тем, кого ты не контролируешь, над чьей жизнью не властен целиком и полностью, — учит дознаватель Идальга своего давно уже не помощника, переживающего гибель очередной пассии: оторвы и умницы, другие Ромиге никогда не нравились.

— Идальга, это невозможно! Я же не властен над жизненным циклом младших…

— Вот и не привязывайся к ним. Или убивай их вовремя, своими руками.

— Но ведь и мы, навы, тоже смертны!

— Ни к кому не привязывайся, — усмехается Идальга поверх бокала, в глазах — пугающе знакомая полярная ночь.

Вспомнил ли Ромига реальную беседу с бывшим наставником или немножко бредит? Эсть'ейпнхар, собственное прошлое кажется ему странно зыбким, неопределённым. Наверное, это всё обряд Одиннадцати? Не одну Вильяру круг вернул в наихудшее мгновение её жизни. Ромиге тоже прилетело: не только от разъярённого вихря, а по мозгам. Лишь бы не спятить, как Онга…

— Нимрин! Ромига! Открой глаза, посмотри на меня.

— Не хочу.

— Надо. Слово целительницы. Открой глаза и пой со мной. Хотя бы голосом подпой, если бережёшь силу.

Может, правда, так лучше? Серебристый взгляд — живой. Вильяра смотрит на Ромигу без тепла, да асур с ним, с теплом. Пакостный обряд они пережили, это главное.

Под целительные песни нав расслабился и задремал. Благо, уже можно не держать себя в сознании: кости схватились и срастаются, прочее худо-бедно регенерирует. Обойтись бы без травм в ближайшие несколько лун…

***

Вильяра смотрит на спящего Нимрина и угрюмо размышляет, почему обыденный облик чужака мил ей с первого взгляда, а второй, колдовской, вызывает ужас и непреодолимое отвращение? Ведь и так, и эдак Иули отличается от охотников. А сам-то он даже не слишком сильно меняется! Кости, жилы, мышцы — всё те же самые, лишь поверх беленькой, гладенькой кожицы нарастает шипастая чешуя, да глаза чернеют целиком. Почему лицо разумного сразу выглядит, как морда дохлой, иссохшей на солнце зверь-рыбы? Ещё и тошнотворно перекошенная: справа и слева шипы торчат вразнотык.

Вспомнила — замутило! И тут же запоздало затрясло от пережитого в круге. Заколотило страшно, неудержимо: Вильяра дрожала и стучала зубами, пока не очутилась в кольце рук наставника. И тут же, вопреки прежнему желанию — сохранить в тайне подробности обряда — стала рассказывать-жаловаться. Как маялась и тосковала, медленно издыхая от раны, как доверилась Нимрину и пошла за ним, как едва не погибла от его руки, как впала в неистовую ярость и сама принялась его убивать…

Альдира прижимал колдунью к широкой груди, внимательно слушал, но и похлёбку помешивать не забывал, этой своей несуетливой хозяйственностью успокаивая лучше любых слов. Мол, все ужасы миновали, а сейчас вот поедим вкусного, и станет совсем хорошо. Вильяра маленько всплакнула от облегчения — почуяла, что полегчало-то не ей одной, Альдира тоже выдохнул!

— Хорошо, что ты решилась рассказать, ученица. Вряд ли кому-то ещё понадобится проводить обряд Одиннадцати, зато моё сердце успокоилось. Теперь я точно знаю, что не заменил бы тебе Нимрина в том круге. Даже если бы я невероятным ухищрением призвал те Камни и смог туда войти. Но нет, никто во Вселенной не сделал бы для тебя то, что сделал твой воин.

— Почему ты говоришь, ты бы не смог? — переспросила Вильяра сквозь слёзы.

— А ты бы просто не увидела во мне Иули Онгу, прекраснейшая. Кого угодно из охотников или мудрых, кто обижал тебя. Но не Иули.

— Наритьяру! Наверняка, я увидела бы Старшего или Среднего… Тьфу, погань какая!

— Вот и я про то. Ладно, похлёбка сварилась. Отлей своему спасителю жижицы и покорми, а потом я позову других мудрых.