Глаза ребёнка - Ричард Паттерсон

— Три недели вместе, — спокойно сказал Крис, стараясь не выдать бушевавшего в нем гнева. — Вполне достаточно, чтобы прокатиться в Италию.

Терри в замешательстве уставилась на него.

— Мы могли бы вернуться дня за четыре, — продолжал Крис, — чтобы успеть подготовиться к процессу. Что бы нам ни говорил Рики, мы не должны отказывать себе в этой маленькой радости.

— Мы не можем, Крис. Только не сейчас, — промолвила Терри, беря его за руку. — Я стану постоянно думать о Елене. Это будет кошмар…

— Возможно.

Он помолчал, склонив голову, потом продолжал:

— Возможно, нам не удастся быть самими собой. Но с нами не будет Рики. Вероятно, мы что-нибудь придумаем… Никогда, ни при каких обстоятельствах я не позволял, чтобы меня топтали ногами. Не позволю и теперь, никакому Рикардо Ариасу. И ты не должна позволить этого по отношению к себе.

Тереза не нашлась что ответить. Словно почувствовав ее замешательство, Крис нежно коснулся ладонью ее лица.

— Это наш последний шанс, Терри, — сказал он. — Если по возвращении из Италии мы не будем вместе, у каждого из нас появится уйма времени, чтобы заняться своими проблемами.

15

— Все в порядке, — сообщила Роза. — За Елену можешь не беспокоиться.

Было семь часов вечера, когда Терри собралась уходить. На следующий день они уезжали в Италию. Девочка готовилась ко сну и уже надела ночную рубашку. Терри привлекла ее к себе и, встретив застывший взгляд матери, почувствовала невыразимую тоску.

— Я надеюсь на тебя, — сказала она Розе и крепче обняла дочь.

Вернувшись домой, она внезапно поняла, что не должна никуда уезжать. Она не могла заставить себя складывать вещи — все валилось у нее из рук.

Зазвонил телефон.

Тереза знала — это звонил Крис: они собирались вместе поужинать. После ужина она должна была остаться у него. Иначе, чувствовала Терри, она бы не поехала ни в какую Италию.

— Привет, — услышала Тереза голос Криса. — Уже готова?

— Собираюсь. Что на ужин?

— По правде говоря, мне немного нездоровится. Ничего, если я заеду за тобой утром?

— Разумеется, — машинально произнесла Терри и вдруг почувствовала себя бесконечно одинокой. — Как ты себя чувствуешь?

— Слегка тошнит. Похоже, в последнюю минуту сдали нервы. Не хочу, чтобы ты видела меня таким. Мы и без того потащим с собой весь ворох проблем…

— Хорошо, — оборвала его Терри, но, повесив трубку, вдруг с ужасом подумала о том, как много времени ей еще предстоит провести в одиночестве и что она уже не в состоянии справиться с нахлынувшим роем мыслей, не имея возможности выговориться.

Прошел еще час, а она все еще не приступала к сборам.

Погруженная в раздумья, Тереза сидела на краю кровати. Она вспомнила вечер накануне свадебного путешествия, когда ее переполняло чувство надежды и одновременно тревоги. Тогда она уже носила в себе Елену. С ней в спальне был ее муж, Рикардо Ариас.

Она сняла трубку, собираясь позвонить ему.

…Посреди ночного безмолвия Терри стоит на коленях в исповедальне.

Священник молчит. За решеткой черной тенью маячит его профиль. В церкви холодно и темно.

Терри страшно. Но на душе у нее неспокойно и обратиться больше не к кому.

Вся трепеща, она исповедуется в содеянном.

Под церковными сводами повисает зловещая тишина. Священник поворачивается к ней.

Он выходит к Терезе, и она всем существом чувствует его гнев. Он ступает по каменным плитам, и звук его шагов гулким эхом разносится под сводами.

И вот священник тенью нависает над ней. Терри не в силах посмотреть ему в глаза. Она хочет бежать прочь, но он останавливает ее.

— Тереза…

Она просыпается: страшная картина все еще стоит перед ее взором.

Глаза женщины начинают привыкать к темноте. Из окна она слышит голоса и разносящийся над каналами церковный звон — убаюкивающие звуки древнего города. Она рядом со своим возлюбленным, но образ Рикардо Ариаса неотступно следует за ней.

Терри вспоминает, что она в Венеции, с Крисом.

— Что с тобой? — спрашивает он и гладит ее по щеке.

«Еще два дня, — твердит она себе, — вдвоем в Италии. Но от прошлого не скрыться».

Тереза попыталась вернуться к реальности. Они предавались любви, медленно и со сладостной страстью; потом она забылась беспокойным сном, и ее начали обступать видения. Женщина спала не более двух часов. За балконной решеткой догорали всполохи угасающего дня, с улицы, словно предупреждая о близкой ночи, доносилась отрывистая речь.

— Ты кричала во сне, — сказал Крис.

Терри охватила дрожь.

— Что я говорила?

— Ты кого-то боялась. Мне показалось, Рики, но я не уверен.

Она прикрыла ладонью глаза.

— Это был не Рики.

— Тогда что же напугало тебя?

Тереза откинулась головой на подушку. В темноте ей померещилось, что хрустальная люстра обрушивается на нее мириадами осколков черного обсидиана.[11]

— Это мой старый кошмар, — произнесла она. — Последний раз он преследовал меня несколько лет назад. — В этот момент она не могла посмотреть Крису в глаза и говорила, устремив безучастный взор в потолок: — Как будто я в церкви миссии Долорес, куда ходила еще ребенком. Только теперь исповедальня в каком-то темном алькове, и место это мне незнакомо. Я исповедуюсь, а в церкви нет ни души. Разумеется, я не вижу лица священника, одну лишь тень по ту сторону решетки. Но я узнаю его по профилю — это отец Анайя, приходской священник. На душе у меня остается последнее прегрешение, в котором я до сих пор не призналась ни единой душе. Я наклоняюсь как можно ближе, к отцу Анайе и шепотом сознаюсь в этом грехе. — Терри тяжело вспоминать об этом, она мучительно подбирает слова: — Тень отступает. Я слышу шаги; что-то из сказанного мной заставляет священника подойти ближе. — Терри закрыла глаза. — Меня так и подмывает бежать. Но я стою как прикованная и жду, пока тень не появляется из исповедальни. На священнике сутана с капюшоном. Я не вижу его лица. Но я точно знаю, что оно искажено ненавистью. Он воздевает вверх руку, чтобы указать на меня, и вдруг вступает в полосу света. — С этими словами Терри обращает на Криса широко распахнутые глаза. — Это вовсе не отец Анайя. Это мой собственный отец.

— И на этом сон обрывается? — вопрошает Крис, всматриваясь в ее лицо.

— Да. Все время на одном и том же месте. — Терри почувствовала раздражение. — Я думала, что давно избавилась от кошмара. Это так мучительно — все равно что мочиться в постель.

Кристофер молчал. Отвернувшись от него, Тереза лежала на спине, овеваемая струями ночного воздуха, проникавшего в окна, и наблюдала за движущимися по комнате призрачными тенями. На лбу у нее выступила испарина.

Он погладил женщину по щеке, смахнув влажный локон.

— В повторяющихся снах нет ничего необычного, — сказал он. — Непонятно только, почему ты увидела это именно сейчас.

— А ты помнишь свои сны?

— Пожалуй, нет. — Крис задумался. — Мне вспоминается лишь один: я еду в школу на автобусе, а в кресле водителя почему-то сидит Дэниел Патрик Мойнихан. Если это тебе о чем-то говорит, давай покончим со снами.

Терри недоверчиво посмотрела на него.

— Ты все это выдумал.

— Да нет же. Терри, ты разве не знаешь? Протестанты из числа англосаксов не смотрят сны — они смотрят комиксы.

Она едва заметно улыбнулась.

— Это потому, что они не признают категорию греха. Если только не принадлежат к числу религиозных фанатиков.

— А что это за страшный грех, который ты совершила? — спросил Паже.

— Не знаю. Однако мне всегда страшно, что отец объявит о нем во всеуслышание. Но тут сон обрывается.

— Ты хотя бы догадываешься, что за этим кроется?

— Все довольно просто, — торопливо ответила Терри. — Видимо, внутри меня гложет ощущение вины, каким-то образом связанное с отцом, с теми чувствами, которые я испытывала, когда он умер. Впрочем, я не придаю этому большого значения.

Казалось, Крис пытался прочесть по выражению ее лица нечто важное.

— Кошмар начал преследовать тебя после его смерти? — поинтересовался он.

— Да ничего страшного. — Терри отвела взгляд. — Если не считать того, что Елена, похоже, унаследовала от меня эту «любовь» к ночным кошмарам, словно какое-то семейное проклятие.

Кристофер достал из ведерка со льдом бутылку «Пино Гриджо», налил вино в бокал и протянул его Терри.

— Я думал, девочка не рассказывает тебе о том, что ей снится.

— Она и не рассказывает, — признала Терри. От пригубленного вина во рту у нее разлился терпкий аромат. — Просто называет это «сном». Влажная от пота, дрожащая, она прижимается ко мне, а я не знаю, как мне избавить ее от этого наваждения. Крис, иногда меня охватывает смятение, мне кажется, это я виновата в том, что происходит с Еленой.