Лаки Лючано: последний Великий Дон - Артем Рудаков

По всей Малой Италии люди Сальваторе Маранцано распространяли слухи, что Луканиа скурвился, стал стукачом. Хуже всего было то, что слухи эти имели под собой реальное основание. Репутация Чарли серьезно пострадала. Многие итальянские гангстеры поверили Маранцано и отшатнулись от него. Старый дон крепко поквитался с ним, это надо было признать. Чарли, вынужденный скрываться от позора в отеле «Кларидж», еще очень долго приходил в ярость при одном упоминании имени Вито Дженовезе. Тот, понимая, что своей жадностью подставил босса, стремился не попадаться ему на глаза. Расправиться с Питом Лагайпой не удалось, он куда-то исчез из города. И скорее всего навсегда. Даже Фрэнк Костелло, наиболее верный друг, хмуро советовал:

— Чарли, для тебя сейчас наступили не самые лучшие дни. Сделай вид, что ты отошел от дел. Покажи этому ублюдку Маранцано, что зализываешь раны. Пусть все немного успокоится. А там видно будет, что делать.

Случай вернуть уважение своему имени представился Чарли Луканиа неожиданно быстро. Видимо, фортуна, таинственная «Леди Лак», явно благоволила к нему.

На сентябрь 1923 года в Нью-Йорке был назначен бой за звание чемпиона мира по боксу в тяжелом весе. На этот титул претендовал Луис Анджело Фирпо по прозвищу Дикий Бык. Против него выступил чемпион мира 1922 года легендарный Джек Демпси. В течение нескольких дней цены на восемьдесят две тысячи мест в спорткомплексе «Поло граунд» подскочили до небес. Самые предприимчивые любители бокса искали помощи у гангстеров, которые могли достать любой товар, пользующийся широким спросом. Первым к Чарли обратился Бен Джимбе, владелец сети крупных магазинов. Он хотел иметь два места за любые деньги. Было вполне вероятно, что подобные просьбы поступят еще в ближайшие дни. И тогда у Чарли возникла гениальная идея. «Достаньте мне двести билетов, — сказал он Фрэнку Костелло и Мейеру Лански, — цена меня не интересует». Позднее Чарли признался, что эта затея обошлась ему в двадцать пять тысяч долларов. Заполучив билеты, он объявил, что собирается пригласить сто друзей, которые могут привести еще кого-нибудь по своему желанию. С этого момента дозвониться в отель «Кларидж» стало практически невозможно. Конечно, нашлись недовольные, но 14 сентября 1923 года две сотни новых «друзей» приветствовали Чарли Луканиа из разных уголков зала.

Чарли в этот торжественный день надел темносерый костюм, белую шелковую рубашку, французский галстук от Шарле. С застывшей на лице улыбкой он едва успевал отвечать на приветствия и комплименты видных политических деятелей, звезд богемы, знаменитых спортсменов. «Все, даже судьи, гордились тем, что втиснули свои ж… в предоставленные мной кресла», — рассказывал Чарли после окончания боя, который длился всего два раунда. Самое интересное заключалось в том, что после столь короткого удовольствия Джимми Хиннес и Али Маринелли, «демократы номер один и номер два» в Нью-Йорке, не смотались под шумок, а подошли поблагодарить Чарли. Ричард Энгрис, шеф городской полиции, до боли тряс ему руку. Это был день великого триумфа!

Бурная радость Чарли несколько поутихла, когда к нему направился Сальваторе Маранцано с четырьмя своими телохранителями. Багси Сигел и Джо Адонис на всякий случай встали рядом. Однако старый дон добродушно сказал:

— Самый главный чемпион сегодня — это ты, Сальваторе Луканиа. Тебе достался самый большой приз.

Маранцано с усмешкой обвел глазами полицейских, судей, политиков, стоявших за спиной низкорослого, смуглого сицилийца.

— Приходи завтра в мой ресторан. Есть важный разговор.

Луканиа нахмурился:

— Нам не о чем разговаривать.

Одна бровь дона угрожающе поползла вверх.

— Надеюсь, ты не хочешь проявить ко мне неуважение?

— Хорошо, я приду, — процедил Чарли.

На этой встрече он не услышал от Маранцано ничего нового. Дон Сальваторе много говорил об уважении, о чести, о несокрушимом единстве всех сицилийцев. Вернувшись в «Кларидж», Чарли собрал Адониса, Дженовезе, Костелло, Лански и Сигела, чтобы совместно обсудить ситуацию. Никто из них, даже «дипломат» Костелло, не верил в искренность намерений Маранцано. Особенно Мейер Лански и Багси Сигел, которые, будучи евреями, первыми попадали под удар. Следующими, по идее, должны были исчезнуть Костелло, Дженовезе и Адонис, потому что неаполитанцам дон Сальваторе тоже не доверял. А уже последней наступит очередь Чарли, поскольку он не уважает старые обычаи и не носит усы[15].

Мейер Лански подвел резюме:

— Пока мы вместе, с нами ничего не случится и мы сами сможем любого загнать в гроб.

На этот раз Чарли не стал посылать подарки дону Сальваторе, а просто позвонил и ответил на его предложение коротким, сухим отказом. Сейчас же «Банда четырех» перешла на военное положение. На улице они держались группами по три-четыре человека, поскольку так было легче отбить внезапное нападение. Однако Маранцано не решился на открытую войну. Он помнил о своем главном враге — Массерии, который не замедлит ударить в спину, стоит только пролиться первой крови в Вест-Сайде. Одновременно воевать и против «Банды четырех», и против Джо (Босса) Маранцано было не под силу. В случае необходимости он умел быть благоразумным. Старый дон избрал иной способ пощекотать нервы молодым гангстерам.

Примерно год назад Чарли Луканиа наладил деловые контакты с Никки Джонсоном, который контролировал Атлантик-Сити, крупнейший курорт на Восточном побережье. Помимо отелей, казино и публичных домов, Джонсон занимался контрабандой. Два раза в неделю в маленькие бухточки к северу и югу от Атлантик-Сити прибывали корабли из Европы, загруженные спиртным. Товар тут же перемещался в кузова грузовиков, которые следовали в Нью-Йорк через сосновые леса Нью-Джерси. Чарли Луканиа составил четкий график движения конвоев. Однако в ночь с 4 на 5 марта 1924 года очередной груз в Нью-Йорк так и не прибыл. Особенно сильно переживал Фрэнк Костелло, потому что конвой вел его брат Эдди.

Эдди Костелло не суждено было вернуться из этой поездки. Где-то в лесах, примерно на полпути до Нью-Йорка, колонну грузовиков атаковали неизвестные гангстеры. С обеих сторон дороги они открыли плотный пулеметный огонь. Ни у кого из тех, кто находился в машинах сопровождения, шансов выжить не было. Если конвой влетал в засаду, то первый, самый сильный удар принимали на себя именно они.

Эдди Костелло погиб в первые минуты боя. Чуть позже были убиты все остальные охранники. Расстреливать водителей пулеметчики не стали. Мейер Лански оценил понесенный ущерб в семьсот тысяч долларов. Фрэнк Костелло был безутешен. Он не скрывал своих слез. Чарли Луканиа положил руку на плечо старого друга и сказал: