Тайна поместья - Виктория Холт

Ну а сейчас, после этого ужасного разговора, мне хотелось только одного — так или иначе закончить эту полосу моей жизни и навсегда оставить позади и аббатство, и Киркландское Веселье, в котором мне было так невесело, и все семейство Рокуэллов. И все это — из-за того, что мне наговорил Саймон Редверс, который, возможно, успел нашептать свои подозрения и остальным. Если так, то я не удивлюсь, узнав, что они ему поверили.

Я вошла в дом и увидела Рут, которая только что вернулась из сада. В руках у нее была корзина, полная красных роз, которые напомнили мне те, что она поставила в нашей комнате в день нашего приезда в Киркландское Веселье.

— Рут, — сказала я ей, — я все это время думала о своем будущем и решила, что мне не стоит оставаться здесь.

Она наклонила голову и стала внимательно рассматривать розы в корзине.

— Так что я вернусь в дом моего отца, а там уже решу, что я буду дальше делать.

— Но вы должны помнить, что, если вы захотите вернуться, этот дом всегда открыт для вас.

— Я знаю. Спасибо вам. Но здесь меня преследуют тяжелые воспоминания.

— Ну, нам-то никому все равно от них никуда не деться. Но я вас понимаю. Вы только приехали, как это случилось. Как бы то ни было, решать вам.

— Я уже решила, — сказала я, — Сегодня вечером я напишу отцу, и думаю, что до конца недели я уеду.

На станции меня встречал Джемми Белл, и когда я села в двуколку и мы поехали домой по хорошо знакомой мне дороге, я подумала, что могла бы легко поверить в то, что вся эта история мне приснилась по дороге домой из пансиона.

Все было очень похоже на мое первое возвращение домой несколько месяцев назад. Как и тогда меня привез со станции Джемми, как и тогда Фанни вышла из дома мне навстречу.

— Худая, что твои грабли, — сказала она, не без некоторого злорадного удовлетворения — как же, она ведь с самого начала знала, что добра от этого брака ждать не стоит.

В холле меня ждал отец, который обнял меня и сказал:

— Бедная девочка, как же тебе досталось!

Затем он положил руки мне на плечи и чуть отступил назад, чтобы посмотреть на меня. В его глазах я увидела сочувствие, и мне впервые показалось, что между нами возникла какая-то душевная связь.

— Но теперь ты дома, — сказал он. — Мы о тебе позаботимся.

— Спасибо, отец.

Тут и Фанни вставила свое слово:

— В постели вас ждет грелка. В последние дни было очень сыро из-за тумана.

Я поняла, что удостоилась необычайно теплого приема.

Поднявшись в свою комнату, я подошла к окну и увидела вересковую пустошь, тут же напомнившую мне о Габриэле и Пятнице. И почему я думала, что в, Глен-хаусе мне будет легче забыть о Габриэле, чем о Киркландском Веселье?

Моя жизнь скоро вошла в прежнюю колею. Как и раньше, я встречалась с отцом только за едой, когда мы оба старались найти нейтральную тему для разговора. Я чувствовала, что, щадя мои чувства, он избегает упоминаний о Габриэле и о моем недолгом супружестве. В то же время других общих тем у нас было немного, так что, когда обед или ужин подходили к концу, мы оба испытывали облегчение.

Через две недели после моего возвращения отец опять уехал и на следующий день вернулся в подавленном настроении. Я чувствовала, что долго выдержать это безрадостное и однообразное существование я не смогу. В конце концов я решила, что мне пора зажить своим домом: ведь теперь я была вдовой со средствами и имела полное право купить небольшой домик, нанять несколько слуг и жить в нем иначе, чем в доме моего отца или моего покойного мужа, то есть независимо и самостоятельно.

Чего мне не хватало, так это друга, который мог бы мне посоветовать, как все это устроить. Был бы дома дядя Дик, я поделилась бы с ним своими планами, и он помог бы мне их осуществить. Можно было, конечно, написать ему и дождаться ответа, но письма идут долго, а главное, заменить живой разговор они не могут.

Я уже начала подумывать о том, не предпринять ли мне морское путешествие, чтобы, предварительно договорившись, пересечься с дядей в каком-нибудь порту, когда передо мной вдруг открылась перспектива, перечеркнувшая все мои планы. Оставалось только убедиться в том, что эта перспектива реальна. В течение нескольких недель я держала свои сомнения и подозрения при себе, затем, наконец, обратилась к врачу.

Я никогда не забуду, как, сидя в его залитом солнцем кабинете, я думала о том, что история моей жизни с Габриэлем не закончилась и будет иметь продолжение, о котором он, увы, уже никогда не узнает.

Врач улыбался мне, потому что он знал о недавних событиях моей жизни и, как и я, полагал, что подобное их развитие — это лучшее, что могло со мной произойти.

— Я поздравляю вас, мисс Рокуэлл, — сказал он. — У вас будет ребенок.

Весь день я лелеяла свою тайну, никому о ней не говоря. У меня будет ребенок! Мне казалось, что я не выдержу тех месяцев ожидания, которые должны пройти до его рождения. Я хотела, чтобы он появился скорее, сейчас же.

Теперь в моей жизни все стало по-другому. Я перестала с тоской думать о прошлом, уверовав в то, что наш будущий ребенок — это утешение и память, оставленные мне Габриэлем, а раз так, то все было не напрасно, все имело смысл.

И только оказавшись вечером в своей комнате, я впервые подумала о том, что раз это ребенок не только мой, но и Габриэля, то, если родится мальчик, он должен наследовать все, что принадлежало бы Габриэлю.

Бог с ним, решила я. Не нужно ему это наследство. У меня достаточно средств, чтобы обеспечить его. Рокуэллам даже не обязательно будет знать, что он родился. Пусть Люк все получает, какая мне разница?

Но эта мысль продолжала меня мучить, и чем дольше я об этом думала, тем больше убеждалась, что мне не все равно. Если родится сын, я назову его Габриэлем, и он будет иметь право на все, что я могу ему дать, в том числе и дом его предков.

На следующий день после обеда я поделилась своей новостью с отцом. В первое мгновение он растерялся и как бы не знал, что говорить. Но затем он улыбнулся и сказал:

— Ну вот, наконец тебе и счастье улыбнулось. Благослови тебя Бог. Ничего лучше я для тебя и пожелать бы не мог. — Ты должна немедленно написать об этом Рокуэллам, — добавил он.

Я поняла, о чем он подумал: сэр Мэттью стар и слаб здоровьем, и случись с ним что до того, как семья узнает о предстоящем рождении возможного наследника, Киркландское Веселье перейдет к Люку. Если же у меня родится сын, то возникнет весьма неловкая ситуация, в которой Люку придется уступать от только что полученного наследства своему новорожденному кузену.

Обдумав это, я решила, что отец прав, и отправилась к себе, чтобы написать письмо. Оно далось мне нелегко, потому что Рут, которой я его адресовала, никогда меня особенно не жаловала, и я представляла себе, каким ударом для нее может быть это известие.