Черный дембель. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Кирилл дрожащими от волнения руками вынул аппарат из коробки. Положил рядом с ним на кровать аудиокассеты, набор коммуникативных шнуров, выпрямитель электричества, набор запасных пассиков, микрофон с подставкой. Нервно закусил губу, будто сапёр перед разминированием незнакомого устройства; посмотрел на меня.

— Серый, — сказал он, — ты с ума сошёл? Сколько ж это всё стоило?

Я похлопал Кирилла по плечу, улыбнулся и сказал:

— С днём рождения, братишка.

Магнитофон «Десна» на всё утро завладел мыслями моего младшего брата. Поэтому Кир словно и не заметил, что поздравляли его сегодня не столь активно, как позавчера меня. Он получил подарки от Котовой, Рауде и Тороповой. Красильников и Мраморов пожали ему утром руку, похлопали по плечу. Девчонки в институте дарили моему брату открытки. Но собранная Киром к концу сегодняшнего дня коллекция поздравительных посланий была раз в пять жиже той стопки, которую Котова позавчера сложила из полученных мною открыток (Лена её оставила на тумбе около моей кровати).

Двадцать второго апреля я профинансировал поход в кафе «Весна». Отправились мы туда после занятий в институте. Нарядились, словно для похода на торжественный приём в Государственный Кремлёвский Дворец: даже я надел подаренный братом галстук.

Праздновали мы день рождения Кирилла относительно небольшой компанией. Помимо Кира с Ингой и Артурчика с Наташей, я пригласил в кафе Котову и Свету Миккоеву, Мраморова, Красильникова и их приятеля шахматиста (он весь вечер засматривался на Миккоеву).

Мы сдвинули столики. Пили шампанское, ели десерты и мороженное. Сегодня я впервые танцевал с Котовой — сжимал руками её талию, смотрел Лене в глаза. Вдыхал аромат её волос и духов. Ощущал на своём лице тепло её дыхания.

После медленного танца я наблюдал за тем, как Лена плясала под ритмичную музыку вместе с подругами. Признал, что она не напрасно с малых лет занималась хореографией. Рядом с ней на танцплощадке даже Рауде казалась неуклюжей.

В застольных беседах молодёжи я сегодня не участвовал: любимые темы для разговоров советской молодёжи у меня вызывали скуку и приступы зевоты. На вопросы отвечал короткими фразами. Изредка выполнял функции судьи в затянувшихся спорах.

Наблюдал за комсомольцами и комсомолками. Особое внимание уделил сегодня Котовой. Потому что заметил: в кафе поведение Лены напомнило мне о Маргарите Лаврентьевне Рамазановой — я невольно удивился этому открытию.

Присмотрелся к Котовой и понял: сегодня она была не строгой Бригадиршей, не прилежной студенткой и не боевой подругой — её сегодняшние повадки годились для образа светской львицы (как раз и навеявшего мне воспоминания о Марго).

Мы возвращались вечером в общежитие — Лена держала меня под руку.

Я спросил:

— Котова, почему ты не поступила в театральный институт? Ты хорошо танцуешь и поёшь, легко меняешь поведение в зависимости от ситуации и обстановки. Ты прирождённая актриса. Зачем тебе МехМашИн? Твоё место на сцене.

Лена прижалась к моему плечу.

— После того случая с самолётом… — произнесла она, — ты помнишь. Столько всего мы потеряли в тот день. Даже мой письменный стол превратился в щепки. На жизнь в столице у меня попросту не оказалось денег.

Котова посмотрела мне в лицо и сообщила:

— Стыдно сказать, но я этому безденежью даже обрадовалась. Ведь я трусиха. Всегда такой была. Только удачно это от всех скрывала. Папа рассказал мне о Москве. Я поняла, что буду там совсем одна. Даже без Наташки.

Котова усмехнулась, вздохнула.

— Поступление в театральный отменилось, когда я поняла: денег на учёбу и жизнь в столице у меня нет. Мои страхи перед поездкой в Москву закончились. Родители довольны, что я осталась. Да я ни о чём и не жалею… теперь.

Я заглянул в глаза Котовой, покачал головой.

Сказал:

— Лена, у тебя актёрский талант. Точно тебе говорю. Даже я едва не поверил в то, что тебе нравится учёба в МехМашИне.

В конце апреля староста и комсорг нашей группы озвучили предупреждения и угрозы в адрес тех, кто не пойдёт на первомайскую демонстрацию. Пообещали, что лишат «непослушных» стипендии и пропесочат на комсомольском собрании. Андрей Межуев и Инга Рауде грозили нам сейчас теми же карательными санкциями за «неявку», которыми пугали студентов и в прошлой моей жизни. Я не выудил из памяти сведения о том, воплотили ли они свои угрозы в жизнь «тогда». Даже не вспомнил, были ли в прошлой реальности «провинившиеся»: меня тогда подобные вопросы не интересовали.

Не озадачился я подобной проблемой и сейчас. Ещё тридцатого апреля заявил своему младшему брату и Котовой, что на первомайскую демонстрацию они пойдут без меня.

— Чёрный, — сказал Кирилл, — хочешь, чтобы Инге из-за тебя влетело?

— Поедешь к своей официантке? — спросила Лена.

Я усмехнулся и ответил:

— Не угадали, ребятки. Завтра у меня важная встреча. Вопрос жизни и смерти.

Я не вспомнил, чтобы о прыгнувшей с Калининского моста женщине упоминали, пока я шёл в составе колонны от нашего института (в прошлый раз: в «том» тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году) на праздновании Дня международной солидарности трудящихся. Артурчик рассказывал, что Первомайская Джульетта упала с моста уже во время демонстрации. Её падение, по словам Прохорова, видели рыбачившие на берегу реки Волчья мальчишки — они попытались её спасти, но не смогли. От этой информации я и отталкивался, когда подгадывал время своей поездки к Калининскому мосту. Учитывал и тот факт, что первого мая автомобильного движения на проспекте Мира не будет, а салоны трамваев заполнятся спешащими к местам сборов своих колонн советскими гражданами.

В среду я вышел из общаги, когда Артурчик только-только выбрался из постели и лениво попивал чай — Кирилл к тому времени уже ушёл к Инге. Я прошёлся по улице, украшенной красными флагами и баннерами с патриотичными лозунгами. Протиснулся в трамвай. Почти сорок минут невольно выслушивал двух седобородых рабочих, обсуждавших «сплетни» о пожаре на Новочебоксарском производственном объединении «Химпром». Бородачи покинули салон трамвая около второй поликлиники — так они и не пришли к выводу: слухи о пожаре на «Химпроме» распространяла иностранная разведка, или их придумали торговавшие на базаре «языкатые старухи». Фраза о «языкатых старухах» навела меня на идею купить семечки; что я и сделал, едва выбрался из трамвая.

К Калининскому мосту я шёл по тротуару между невзрачными фасадами пятиэтажек и цветущими каштанами. Щёлкал семечки, изредка зевал. Поглядывал на рабочих тракторного завода, уже сформировавших на проезжей части дороги колонны и ожидавших сигнал к началу шествия. Вместе со студентами МехМашИна я в прошлой жизни ходил на первомайскую демонстрацию лишь однажды. Тот поход мне запомнился невыносимой жарой и шутками Артурчика. Да ещё рассказом Прохорова о Первомайской Джульетте — пусть Артур и озвучил нам его лишь вечером второго мая. Я подошёл к реке, с дороги взглянул на рыбачивших в камышах подростков. Парни преспокойно следили за поплавками, что покачивались на речных волнах — не обсуждали падение в воду женщины.

Я прошёл на середину моста — до того места, откуда недавно бросил в реку одежду ушастого. Облокотился о нагретые солнцем перила. Солнце светило мне в спину, нагревало волосы на затылке и футболку. Я сплюнул с моста шелуху подсолнечника — она полетела к воде, будто мошкара. Справа от меня пришла в движение построенная на дороге около общежитий завода колонна. Замелькали в воздухе красные знамёна, алые транспаранты и разноцветные воздушные шары. Я вспомнил, что моя мама сегодня пойдёт по проспекту Мира с красным флажком в руке — она мне об этом рассказывала. Мы с Киром «тогда» несли плакат с надписью «Мир, труд, май!» — на этот раз мой брат понесёт плакат в паре с Артурчиком: более удобного (по росту) напарника у него в нашей группе не было.