Мастер теней - Лис Арден

У Мастера Мести были огненно-рыжие, буйно вьющиеся волосы, сверкающие зеленые глаза и упрямо сжатый рот; на фоне ее травянисто-зеленого платья выделялся золотой пояс, лежащий на бедрах, к нему был прикреплен (безо всяких ножен) кинжал — искусной работы, блистающий драгоценной рукоятью и с лезвием, покрытым пятнами засохшей крови.

— Огневица — ее, кстати, привела Ата, она же ее и учила — помогает людям вкусить сладчайшего плода мести. У кого-то он вызывает оскомину, у кого-то отравление… Мастер Предательства, любимица Лилиты. Хороша, правда?

В зеркале снова появилась женщина — высокая, гибкая, с длиннющими золотисто-зеленоватыми косами и почти идеально прекрасным ликом античной статуи, который оживляли глаза хищной птицы. На ее полуобнаженной груди лежало дивное ожерелье, похожее на россыпь разноцветных росинок, перевитых серебристыми паутинками.

— Хороша… даже чересчур. Истинная дьяволица, если вы понимаете, что я хочу сказать, — и собеседники, переглянувшись, засмеялись, — ожерелье, разумеется, не простое?

— Еще какое не простое. Материалом для него послужили все известные мне яды — в закристаллизированном виде — и волосы сильфиды. Ее прозвище — Отрава… ей нравится.

В это время в зеркале появился новый персонаж: мужчина уже весьма почтенных лет, впрочем, никак не подпадающий под определение «старый». Он был красив — синие, веселые глаза на бронзовом лице, короткая бородка, белоснежные волосы, широкая, белозубая улыбка и золотое кольцо в левом ухе. Одет он был в черные шелковые рубаху и штаны, высокие сапоги серой замши, на поясе — ярко-алый шарф; в правой руке он держал небольшой хрустальный шар, в глубине которого словно плясал рой светлячков.

— Это — Мастер Соблазна, он же Искуситель. Он как никто умеет найти слабое место в том невообразимом пантеоне желаний, который сопровождает человека от рождения до смерти. О, он знает, что показать в своем хрустальном шаре, чтобы возжелавший сделал первый шаг в бездну. Сделать явным еще не осознаваемое желание, превратить слабое хотение в яростную жажду, представить доступное как запретное и тем самым извратить путь достижения — в этом ему нет равных. Я думаю, вам придется часто работать вместе. А вот это твой шестой товарищ по цеху. Присмотрись сейчас поподробнее, чтобы потом, при встрече, не вздрагивать и не таращиться.

… А было от чего и то, и другое проделать, а если кто нервами слаб — так и чувств лишиться. Представший в зеркале был одет в простую черную сутану, делавшую его фигуру еще более высокой и угловатой; он опирался на массивный черный посох, покрытый резьбой, сюжеты которой составляли всевозможные виды и способы пыток. Его абсолютно лысую голову украшала татуировка, начинавшаяся на шее: две змеи, вползающие со спины, обвивающиеся вокруг головы и оскалившие свои пасти на висках (когда Мастер говорил или, что еще ужаснее, улыбался, то казалось, что змеи неистово кусают его). Глаза Мастера были обведены темными кругами бессонницы, их отличало отсутствие ресниц и вертикальные зрачки; рот его, почти безгубый, скрывал за собой ряд острых, игольчатых зубов и длинный черный язык.

— …Мастер Безумия, находка Аваддона. Работа над ним была тяжкой, мы думали, что он не выживет. Видишь ли, ученик, все вы, мои Мастера, прежде чем приступить к исполнению своего предназначения, прошли ритуал расчеловечивания; так вот, ему пришлось солонее всех вас, вместе взятых. Его предназначение столь ужасно, что нам пришлось забрать у него почти все, чем наделил его Всевышний, даже его разум мы переделали на собственный, дьявольский лад. Ему не ведом страх, он не знает жалости, и ничего не помнит. Мы не тронули только чувство долга — оно и раньше было в нем сильнее всех прочих. Кстати, обиходного прозвища у него нет.

— Кто он? Вернее, кем он был?

— Разве это так уж важно? Что ж… он был тем, кого люди называют столпом веры, оплотом святости и еще всяко разно. Очень переживал из-за обилия зла в мире и искренне считал, что его отекшие за многочасовые бдения ноги, искусанное паразитами тело и шрамы от плетки-семихвостки количество этого самого зла уменьшат. Он очень много об этом молился… вот и домолился.

— Зачем он, Учитель? Со всеми остальными понятно, а что же делает он?

— Как что? Уменьшает количество зла. Правда, весьма малоприятным образом. Ты уже знаешь, что человекам на определенные промежутки времени отпускается некое количество как добра, так и зла, и не обязательно поровну. Но отпущенное должно быть реализовано, должно пройти через этот мир и оставить в нем свой след. Случается, что иногда зло застаивается — Мастера вовремя не срабатывают, еще какие-нибудь неурядицы в нашем хозяйстве — и начинает переполнять чашу, перехлестывает через край. Это чревато досрочным Судным Днем… или еще чем похуже. Так вот, в таких случаях и вступает в игру Мастер Безумия. В его власти одарить людей большим — очень большим — злом. Представь себе, что он пускает талую воду, грозящую затопить всю округу, по одному руслу — и топит одну только деревню… но всю целиком, не щадя никого и ни о ком не жалея.

— И каких же чудовищ он выпускает в мир?

— Разных… когда убийц-маниаков, когда фанатиков, когда изобретателей. Суть же всегда одна — его детища оставляют за собой вереницы смертей, неисчислимые страдания и горькое, неутолимое «за что?!», на которое нет и не будет ответа…

Через день после заочного знакомства с коллегами по ремеслу, ученик Люцифера удостоился Обретения Силы. Он мало что запомнил об этой церемонии, поскольку, несмотря на все свои старания держаться, поминутно терял сознание, захлебываясь в волнах черной магии. Действо происходило в самом нижнем из ярусов Адских Садов, максимально приближенном к Нижнему Дому. Зал представлял собой простую, ничем не украшенную пещеру, сквозь трещины в каменном полу пробивался багровый огонь глубин, еще немного света прибавляли колонии слабо светящихся полипов, облепивших местами стены; посреди пещеры был жертвенный стол, представлявший собой огромную, грубо обтесанную глыбу янтаря, внутри которой отчетливо виднелись очертания головы дракона. На этот стол уложили обнаженным того, кто некогда был Пейре Бетизаком, и встали кольцом те, кто некогда осмелился оспаривать власть Господа.

В изголовье встал сам Люцифер, по копне его вьющихся черных волос пробегали искры, черты красивого лица время от времени расплывались и сквозь них словно проглядывало второе лицо, в котором не было ничего человеческого. Лилита, чья невыносимо прекрасная нагота была прикрыта лишь плащом волос цвета красного золота. Мрачный и бледный Аваддон. Ободряюще улыбнувшаяся Ата, на этот раз одетая хитон, прозрачный как горный ручей. И другие… Они держали друг друга за руки, речатативом выговаривая-выпевая длинные заклинания, то склоняя лица над простертым на жертвеннике учеником, то запрокидывая их, дабы изрыгнуть в воздух пламя. А ему, распластанному и бессильному, казалось, что сквозь него прокатываются обжигающие волны пламени; словно опять его сжигают на костре, но на этот раз он сделан из более огнеупорного материала; временами на него накатывала дикая, слепая тоска — по весенним, буйно цветущим садам, по хрусту поджаристой корочки на добром ломте мяса — да под доброе вино, да с добрыми друзьями, по торжественному воскресному перезвону колоколов, по запаху парного молока, по крепкому дружескому рукопожатию, по вкусу любимых губ… Он знал, отныне все это для него попросту не существует, равно как и он не существует для всего этого. Пейре Бетизак держался, сколько мог, и еще столько же… а потом заплакал. Слезы, ледяные и тяжелые, как тюремные камни, стекали по вискам и капали на стол, где потихоньку испарялись. После одного из заклинаний, потрясшего мелкой дрожью стены пещерного зала, тело снискающего звания Придворного Мастера Тьмы выгнуло жестокой судорогой… после чего сознание милосердно оставило его. Надолго.