Мастер теней - Лис Арден

— Мессир Грезийон, — заговорил Карл, — вы, кажется, говорили мне, что Бетизак у вас в руках? Вы что же, обманули меня?

— Сир, ваше величество, — изобразив покаянное сочувствие, ответил Грезийон, — коль скоро монсеньор Беррийский признает все деяния Бетизака законными, мы никоим образом не можем заключить, что он заслуживает смерти. Ибо в то время, когда он вводил в сих землях подати и собирал деньги, герцог Беррийский, с ведома и дозволения которого он все это делал, обладал всею полнотой королевской власти, каковая ныне принадлежит вам.

— Однако мы вполне можем принять меры против последствий его преступлений, — вмешался в разговор один из чиновников королевской судебной палаты, — в нашей власти конфисковать все его достояние и раздать добро бедному люду в тех сенешальствах, которые были им более других обобраны и обездолены.

— Ваш совет неплох, мэтр Годе, но и только. Отпустите Бетизака к его покровителю, пусть даже и голого и нищего, и не более как через месяц он будет еще богаче прежнего; сорную траву не подстригают, мэтр Годе, ее выпалывают с корнем. Ваше величество, я прошу у вас еще немного времени, дабы достойно завершить это дело.

— Но что вы можете сделать, Грезийон? — король смотрел на советника глазами ребенка, наблюдающего за своими старшими товарищами, которые творят пакостную шалость.

— Если мирской суд не в силах противостоять злу, то следует уповать на суд Божий, коий представляет на грешной земле суд матери нашей церкви, — и советник набожно перекрестился.

Спустя некоторое время, Роже Грезийона принимал — впрочем, без особого удовольствия — в своем доме главный бальи Безье, мэтр Готье Бушар. Сославшись на нехватку времени и вечную занятость, Грезийон отказался принять участие в семейной трапезе Бушаров и уединился с главой дома для приватной беседы.

— Мэтр Бушар, предмет нашего разговора столь деликатен, что я просил бы вас соблюсти строжайшую секретность, как если бы речь шла о государственной тайне. Я пришел, чтобы обсудить с вами дело Бетизака.

— Но это дело закрыто, мессир Грезийон. Обвиняемый полностью оправдан; я уже подготовил распоряжение о его освобождении.

— Вы поторопились. А как быть с той великой ненавистью, которую питает к нему народ? Люди стекаются в Безье со всей округи, дабы потребовать справедливости, и я не думаю, что освобождение Бетизака послужит утешению всех обиженных.

— Вы не хуже меня знаете, что народ будет ненавидеть тех, кого разрешат. Или тех, кто доступен их ненависти. Вы говорите, обиженные… на кого? На Бетизака, всего лишь исполнявшего приказы — или на герцога Беррийского, эти приказы отдававшего?

— А воля короля для вас ничего не значит?

— Простите мою смелость, но это не воля, это прихоть. Король по какой-то причине невзлюбил Бетизака (хотя я догадываюсь, по какой… возможно, ему самому не хватает подобных слуг, столь ревностно пекущихся о благосостоянии своего господина и не заглядывающих в его казну как в свой собственный кошелек), что ж… пусть назначит пересмотр дела и передаст его непосредственно в королевскую судебную палату. И я очень сомневаюсь, что тамошним дознавателям удастся найти в бумагах нашего казначея хоть какое-нибудь беззаконие.

— Если я правильно вас понимаю, мэтр Бушар, то вы — главный бальи Безье, можно сказать, наместник закона — отказываетесь продолжать дело против Бетизака и готовы выступить в его защиту. Признаться, вам не откажешь в прозорливости: король скоро покинет Безье, и вот-вот вернется герцог Беррийский… Но что вы будете делать, если откроются новые факты и появятся новые улики против казначея?

— Какие же, позвольте спросить?

— Ну, например, Бетизак вполне может оказаться еретиком, колдуном… богохульником, на худой конец.

— Это невозможно, мэтр Грезийон, мне, право, даже слушать стыдно подобную чепуху.

— О, я прошу прощения, если оскорбил в а ш е чувство стыда, — королевский советник встал со стула, прошелся по комнате, погладил ладонью висевший на стене яркий арраский гобелен, повертел в руках драгоценный резной кубок.

— Я вижу, вы любите окружать себя красивыми вещами, мэтр Бушар. Недавно мне довелось оказать небольшую помощь одному из ваших коллег, в благодарность он угостил меня чудесным ужином, за которым у нас состоялась весьма интересная беседа. Знаете, этот ваш коллега отзывался о вас как об истинном ценителе прекрасного, он говорил мне, что вы даже писцов себе подбираете с большим разбором: мол, все как на подбор, молоденькие, чернокудрые, хорошенькие, как херувимы…

На суровом, худом лице Бушара выразилось крайнее негодование.

— На что вы намекаете, Грезийон?! Да вы хоть понимаете…

— О, не стоит так волноваться, — прервал его собеседник, — я, знаете ли, ни на что не намекаю. Я говорю лишь о том, в чем действительно уверен. Мэтр Бушар, я человек настойчивый и умею быть щедрым, так что мне не составило большого труда добиться от пары ваших писцов весьма любопытных откровений. Конечно, нежные поглаживания, несколько поцелуев, сорванных украдкой, не совсем отеческие объятия — все это не так уж и значительно. Но они рассказали мне о некоем Филиппе Линье, с которым вы не только частенько встречаетесь, но даже ведете переписку.

Это очень неосторожно с вашей стороны… боюсь, что если теперь кто-то захочет доказать противоестественные наклонности главного бальи, то ему это не составит ни малейшего труда. Достаточно побеседовать с Филиппом: он юноша чувствительный, нежный, боязливый; к тому же он, страстно обожая своего покровителя, хранит все его подарочки и записочки — куда как красноречивые.

Готье Бушар трясущимися руками разглаживал край скатерти, по его пепельно-бледному лицу катился холодный пот. Наконец, собравшись с силами, он поднял на Грезийона глаза.

— Я сделаю все, что вы прикажете.

— Ну разумеется, иначе зачем бы я к вам пришел, — без малейшего злорадства, спокойно ответил королевский советник.

5.

Хуже всякого разврата -Оболгать родного брата…

Уже поздно ночью Бетизак уснул, намаявшись от неотступных мыслей; проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо и звал по имени.

— Проснитесь, Бетизак, проснитесь, друг мой!

Казначей поднял голову, сощурился — глаза его слепил свет факела — и узнал в говорившем главного бальи, мэтра Бушара. Тогда он сел, провел по лицу ладонями и спросил:

— Что стряслось, мэтр Бушар? С каких это пор вы посещаете заключенных по ночам? Или вы служите в подручных у палача?

— Бросьте ваши шутки, Бетизак. О моем визите сюда никто не должен знать, иначе все пропало. Не перебивайте! У меня мало времени, поэтому слушайте молча. Ваши дела очень плохи, друг мой, король смертельно вас ненавидит, жалобы на ваше правление в Лангедоке сыплются градом, их уже даже не читают, сразу складывают в обвинительные бумаги. Имущество ваше отписали в королевскую казну, но его величество этим не удовлетворился. Сегодня он сказал нам, что ваши пожитки ему и так принадлежат, равно как и ваша жизнь. Завтра вас вызовут в суд и, судя по обвинительному акту, который мне удалось подсмотреть, изгнанием вам не отделаться, вас осудят на смерть.