Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская - Маркиз Сад

— А ваша столь ценная для меня дружба, способная возместить мне мою жертву?

— Я дарю вам ее; однако, дорогой Антонио, позвольте мне заметить, что вы совершили проступок, недостойный ее.

— Проступок?

— Да, именно проступок. Каким бы ни было правительство, хорошим или дурным, оно является подобием небесного устройства, и ни один подданный не имеет права безнаказанно свергать его. Если же подданный дерзает покуситься на могущество монарха, то в лице его он оскорбляет власть, которую обязан почитать, ибо властью своей монарх обязан Небесам. Также должна вам сказать, что мятеж — это всегда разрушение. Во время государственного переворота гибнут люди, жизнь которых представляет отнюдь не меньшую ценность, чем жизнь честолюбивого мятежника, чьи капризы развязали ненужную бойню. Подумайте, что движет заговорщиком, решившим свергнуть правительство, при котором он живет? Он действует только в собственных интересах, его волнует собственное благополучие, а не благо народа. Что ответите вы мне, если я попрошу вас измерить вину бунтаря, ценой всеобщего несчастья решившего извлечь пользу для себя и своих друзей? Кто может поручиться, что государственное устройство, которым мятежник хочет заменить существующее, окажется лучшим, нежели то, что есть сейчас? А если он ошибся, кто знает, каковы будут последствия заблуждений его?

— Республиканский способ правления порочен, — ответил племянник дожа.

— А разве в роду, из коего будут происходить сменяющие друг друга правители, не может родиться человек порочный?

— Пороки одного менее опасны, чем пороки народа, когда тот хочет занять трон.

— Предположим, — согласилась Аделаида, — но это не помешает мне повторить, что не нам судить, хорошо или плохо правительство; наша обязанность подчиняться тому правительству, при котором мы родились по воле Неба, и почитать те руки, что держат бразды правления. Перестав подчиняться, вы совершаете ошибку, кою я разделять не намерена. Антонио, я обещала вам свою дружбу, и обещание сдержу; я обещала вам хранить тайну, и сохраню ее; но не требуйте от меня большего; я могу пообещать, но слова не сдержу.

Тут пришли заговорщики.

— Расстанемся, — произнес Антонио, — помните о ваших клятвах и приходите сюда завтра на рассвете.

Аделаида молча вышла, а вернувшись домой, рассказала обо всем Батильде, от которой у нее не было тайн. Принцесса хотела немедленно покинуть Венецию, но Батильда рассудила, что бежать из города, где начинается смута, еще опаснее, чем оставаться в нем.

— Если победят заговорщики, — с присущей ей прозорливостью промолвила мудрая спутница Аделаиды, — то, даже полагая вас в числе друзей, они станут опасаться, что вы со временем раскроете тайные причины заговора, и начнут вас искать, чтобы погубить. Если же заговор провалится, ваш побег сочтут попыткой избежать наказания, уготованного предателям, и жизни вашей снова будет угрожать опасность. Ах, дорогая госпожа, боюсь, ваше любопытство дорого вам обойдется!

— Я сознаю свою ошибку, — отвечала принцесса Саксонская, — но времени исправить ее у меня нет… Что же ты мне посоветуешь?

— Не склоняться под натиском бури, оставаться на месте, а завтра, как и обещали, отправиться к сенатору.

Желая исполнить обещание, Аделаида проснулась раньше, чем обычно; но только она собралась выходить, как увидела, что дом окружают стражники.

Трое сбиров, закутанных в широкие плащи, скрывавшие от посторонних глаз все, что хотели скрыть их владельцы, поднялись наверх.

— Сударыня, — начал один из них, — знакомы ли вы с молодым сенатором Контарино?

— Я часто общалась с его матерью, но редко с сыном.

— Ваша светлость лжет, и тем самым совершает ужасную ошибку. Вот документ, свидетельствующий обратное: он подписан вашей собственной рукой.

Взглянув на бумагу, Аделаида узнала подписанную ею вчера клятву. Опустив глаза, она ничего не сказала, но молчание ее было красноречивее любых слов.

— Разве ваша светлость, — продолжал сбир, — не знали, какая опасность грозит тому, кто вступает в преступное сообщество?

— Я это знала.

— Тогда, сударыня, — произнес сбир, вытаскивая из-под плаща окровавленную голову Антонио, — смотрите, чем рискуют в Венеции заговорщики: всех ваших сообщников постигла та же участь. Так что следуйте за нами.

— Меня поведут на казнь?

— Вас ожидает кара за содеянное преступление.

Несчастная Аделаида не сомневалась, что настал ее последний час. Собрав все свое мужество, не покидавшее ее на протяжении всего пути, она попросила дозволения взять с собой Батильду; стражники не возражали. Посадив обеих женщин в гондолу, трое сбиров сели рядом с ними, и гондола направилась к дворцу дожей. Еще издалека несчастные пленницы увидели голову мятежного дожа, прибитую к дворцовым дверям.

Проведя пленниц по бесконечным коридорам и лестницам, их ввели в большой зал, под сводами которого раскачивались трое повешенных.

В зале сидели два сенатора, один из которых приказал принцессе внимательно посмотреть на лица повешенных и сообщить, узнает ли она в них близких друзей молодого Контарино. Преодолевая отвращение, Аделаида вгляделась в лица, еще не тронутые посмертными изменениями настолько, чтобы их нельзя было узнать, и сказала, что никогда не видела этих людей.

— Вам приготовлено место рядом с ними, — произнес один из сенаторов. — Стража, исполняй свой долг…

Аделаиду и ее спутницу отвели в дворцовую тюрьму, расположенную под свинцовой крышей. В Венеции хорошо известны ее жуткие камеры, узники которых страдают от нестерпимой жары летом и от пронизывающего холода, леденящей сырости и снега — зимой; перепады погоды доставляют заключенным столько страданий, что мало кто протягивает в этих камерах больше года; мебель в них отсутствует полностью, еду дают самую скудную.

— Благодарите Бога, — сказал им тюремщик, запирая дверь, — да, именно благодарите за то, что вас не лишили жизни, хотя вы этого заслужили, а предоставили возможность мирно окончить дни свои в темнице.

— А нельзя ли мне повидаться с советником или, по крайней мере, с кем-нибудь из друзей? — спросила Аделаида.

— Составьте прошение, — ответил тюремщик, — и я доставлю его в сенат; там решат.

Воспользовавшись доброй волей тюремщика, Аделаида немедленно составила прошение, где испрашивала разрешения повидаться с Бьянки. Арматор явился через неделю.

Принеся принцессе тысячу извинений за то, что подверг ее опасности, введя в дом, где собиралось общество, известное ему только понаслышке, он сказал, что единственный способ выйти из тюрьмы — это открыто заявить, кто она такая.

Принцесса согласилась, и для начала посвятила в свою тайну арматора; изумленный, он выразил повелительнице Саксонской надлежащее почтение и поторопился сообщить сенату титул узницы, заключенной в тюрьму Пьомби. Один из членов этого грозного собрания в сопровождении Бьянки немедленно отправился к принцессе, выслушал ее и взял с нее слово, что она никак не замешана в заговоре, и лишь неосмотрительность и любопытство сделали ее к нему причастной…

— …что вполне естественно для такой женщины, как я, сенатор, — проговорила Аделаида, — ибо мне, рожденной править, было интересно узнать, какие ловушки злоба и непослушание заставляют подданных расставлять своим повелителям, особенно в смутное время, кое настало сейчас в Европе.

Проводив принцессу Саксонскую в гостиницу, сенатор дозволил ей не только пребывать в городе столь долго, сколько потребуют ее дела, но и по-прежнему именовать себя вымышленным именем.

Мятеж заставил венецианцев содрогнуться: более четырехсот человек лишились жизни. Опасаясь, что потрясение отзовется в окрестностях Республики, Аделаида прислушалась к голосу благоразумия и осталась в городе. Сенатор, освободивший ее из темницы, пригласил ее бывать у него в доме, заверив, что там ей не грозят опасности, с коими она столкнулась в доме Контарино; Аделаида согласилась. Город быстро возвращался к прежней жизни. Приближался карнавал, и привычные хлопоты вскоре вытеснили последние воспоминания о смутах и беспорядках. Беспечные венецианцы, в большинстве своем легкомысленные и не слишком склонные к серьезным размышлениям, покинули площадь, где стоял эшафот, и устремились на балы. Такова извечная природа человеческая: стоит розе распуститься, как мы тотчас забываем о ее шипах.

И вот когда все занялись подготовкой к карнавалу, наши рыцари въехали в Венецию и остановились в трактире, находившемся неподалеку от гостиницы, где проживала Аделаида.

Ах, как горько столь старательно и с такими трудами искать любимую, в то время как предмет поисков твоих пребывает у тебя под боком, а ты, будучи в неведении, не можешь устремиться к нему в объятия!