Пазл без рисунка - Валерий Александрович Акимов

невесомости скалами; город погрузился в апокалиптическую бездну, но все понимали, что это всего лишь климатический каприз, погодная свистопляска, лихорадка на исходе пылающего лета, и конец света – это лишь жанр живописи, случайно нашедший подобное воплощение, которое, очевидно, никак не резонировало с тем, что чувствовала сейчас Кристина. Нужно быть наивным простачком, чтобы полагать изобразительную корреляцию между внутренним самочувствием и внешними обстоятельствами. В Волгограде это невозможно. Это помешанный город, город-шизоид, променявший реальность на грёзы – только они гарантируют противостояние степному пространству. Из фантазий состоят атомы. Частицы, размер которых стремится к бесконечно малому. Возможно, степень реальности зависит от глубины взгляда, но сейчас в это верилось слабо. Кристина спустилась по лестнице. Закурила. Говорили, правда, что здесь нельзя курить, но, оглядевшись, девушка пришла к мысли, что мало кто будет следить в данный момент за курильщиками. К тому же, нечего за ними следить. Их действия необходимо подрывать. И так много дыма. Весь город в полупрозрачной желтоватой гари, будто всё индустриальное человечество сконцентрировало свой потенциал в Волгограде, и все воздухоотводы сплавились в единую гигантскую трубу, откуда и повалил заполнивший обозримое пространство дым. Может, потому город такой плоский? Заводы буквально высосали землю, переварили её, подобно крепким желудкам, сожрали почву, что не осталось ничего, кроме математически абстрактной плоскости? И никаких намёков на глубину, высоту, перспективу… Вместе с материей исчезли и все возможные измерения. Покидая универ, студенты разбредались по площадке, как муравьи. Издалека человеческое общество начинает походить на животную стаю. Какие-то характеристики открываются только с изменением масштаба. Молекулярный уровень. Клеточный. Дальше ткани. Органы. Кости. Дерма. Тело. Множества тел. На каком уровне сейчас нахожусь я? Вряд ли на том, на каком предпочла бы оказаться. Ничего не остаётся, кроме как хвататься за разрозненные части, впопыхах называя это реальной действительностью. Реально то, что я чувствую. Вкус и запах табачного дыма. Горячий, как из фена, ветер. Чем чувство отличается от ощущения? Первое абстрактно, второе конкретно. Или наоборот? Будто зачарованная, Кристина шла по дороге вниз, а сигарета всё укорачивалась, и пепел разлетался по сторонам, цеплялся за одежду; ставший необыкновенно назойливым дым лез в глаза, что заставляло сознание немного прийти в себя, но разве можно назвать сознанием эти короткие промежутки? Становилось страшно при мысли, что единственным местом, куда я могу вернуться, является общежитие; это не какой-то мелкий, малозаметный страх – мне правда жутко. Чувствую себя беспризорницей. Впрочему, сразу в общагу я не вернусь. Сперва куплю себе чайник. В стремлении как можно дольше оттянуть момент возвращения любой повод кажется подходящим, а этот подходил как нельзя кстати. Кристина стряхнула оставшийся в сигарете табак, сжала окурок в пальцах, из-за чего он стал похож на поруганный труп, и швырнула бычок куда-то в сторону. Да, пойду и куплю себе электрический чайник, чтобы не ходить каждый раз в университетскую столовку. Чёрт! Этот чайник везде! Чайник, спаси меня! Не хочу возвращаться в общагу! Не хочу… Чего именно она не хотела, Кристина так и не смогла ответить. Сперва она не хотела встречаться лицом к лицу с Настей, но именно это и произошло. Она не хотела следить за ней каждый раз, как представится случай, но Кристина продолжала от раза к разу поглядывать на Настю, даже если такого случая не подворачивалось. Взять хотя бы пару по экономике. Преподаватель говорил тихо, как будто в себя. Конспект лекции – обрывки фраз, зачатки схем, которые, по большому счёту, должны стать полноразмерными оттисками научной мысли; вместо этого Кристина крутила головой из стороны в сторону, чтобы увидеть Настю, однако ничего, кроме воткнутых в тетради голов, девушке так и не удалось рассмотреть. Разве что сидевший рядом Влад не сводил с Кристины глаз, и когда их взгляды пересекались, Кристина утыкалась носом в конспект, стараясь ухватить последнее, что прозвучало в речи лектора, а рука, ведомая собственным интеллектом, переводила услышанное в письменный эквивалент. В стороне одинокой тенью маячил электрический чайник, который на деле выступал центральным объектом внутреннего монолога, потому как Кристина не представляла себе, как ещё заваривать чай или кофе в общаге; не одалживать же чайник у соседки – сперва это, конечно, прокатит, но на десятый раз, думаю, мои слова возымеют обратный эффект. Необходимо решить эту проблему прямо сейчас. И потому я иду дальше, следуя наспех слепленной мечте. Смешно. Это же просто чайник. Иду к нему, как к последней надежде; вот я прогуливаюсь вдоль длиннющих рядов гигантского супермаркета а ведь ещё вчера я искала здесь трусы, рассматриваю разные марки электрических чайников; смотр изделий, конечно, чисто показной, я просто тяну время, потому что выберу, естественно, самую дешёвую модель, ведь неизвестно, сколько денег мне готовы высылать родители, придётся экономить покупка чайника та ещё экономия но что поделать Господи, да кому этот чайник нужен? Всё, что я от него желаю – это обещание спокойной жизни, прямо как дома. Когда я могу просто поставить воду на огонь в ожидании благодатного кипятка, дарующего прекрасный напиток – тёмный, терпкий, сладкий (о, точно! ещё сахар надо купить!). Состоящий из чайника, чая и сахара список покупок внушал доверие – так можно надолго застрять в магазине. И до вечера ещё далеко, и всё окутано туманом, погружено в него, как в дрёму, но я-то не сплю, я мучаюсь тем, что время – столь медленное или, что хуже, совсем неподвижное; точно пойманная в капкан, без единого шанса выбраться, я нехотя проникаюсь моим нынешним положением. Вот она общага. Башня в тошнотворной мгле, и окна – чёрные провалы, где, о боже, живут люди, как им это удаётся, в чём тут фокус – как они не замечают этого? Разве они не видят того, что видит Кристина? Почему они не говорят об этом, не бьют тревогу? Этот туман скоро всех пожрёт и ничего не оставит. Он уже раскрыл пасть. Вот-вот схлопнутся челюсти, и мир затопит желудочный сок, разъедающий даже самый крепкий сплав. Растворяются дороги, дома; исчезают улицы, словно и не было их никогда. Туман беспощаден. Всесилен. Но все, кроме Кристины, спокойны. Все знают – нет большего небытия, чем то, что вырастил и выходил в себе этот город. Нежить и полумертвец. Ему нечего бояться. Одной оконечностью своей он протянут в мир сей, другой же – в мир иной. Посерёдке, между землёй и небом. Или нет, именно что под землёй, на глубине, потому что в натянутой меж смертью и жизнью верёвке победу всегда одерживает смерть, она могущественнее жизни. У Бога никогда не