Попутный ветер - Екатерина Горбунова

Это продолжалось до тех пор, пока жена не увидела на базарной площади города, в котором мы очутились, рабов, выставленных на продажу. Несчастные были неправдоподобно бледными и безликими. Казалось, что им не достало красок жизни, что солнце ни разу не касалось их кожи. Рабов выставил на продажу хозяин, уличивший свою супругу в измене, и решивший развестись и поделить нажитое добро.

Таната долго беседовала с обманутым мужем, что было совсем на нее не похоже. Потом вернулась ко мне и попросила несколько десятков сигментов. Это были почти последние наши деньги. Но я не стал требовать отчета, решив, что жена хочет выкупить какого-то раба или рабыню.

Однако Таната принесла лишь склянку, наполненную ароматной жидкостью. Я удивился, но редкое довольство супруги было мне дорого. Потом мы уехали из этого города. Я, признаться, почти забыл о странном приобретении. Жена не пользовалась им, а к запаху постепенно привыкаешь и перестаешь замечать.

Летта подросла и стала чудесной смышленой девочкой. Она не капризничала в наших бесконечных скитаниях и не доставляла беспокойства. Жена все чаще уединялась с ней, делилась какими-то секретами, и даже шутила.

Я подумал, что Таната совершенно пришла в себя. И предложил купить маленький домик в небольшом поселке, приглянувшемся нам отдаленностью от основных дорог Империи и Храма. В этих землях, признаться, жил довольно примитивный народ, мало чтивший Жизнеродящую и Мракнесущего, а уж про темных жриц вообще не имевший представления.

Как ни странно, Таната согласилась на мое предложение. Мы как раз скопили необходимую сумму и совершили покупку. Особенно счастлива была наша маленькая Летта. Она носилась по дому с громкими песнями и к вечеру просто падала от усталости. Перевозбуждение сказалось на малышке плохо — ночью она заболела. Лекарей в этих землях не было, и я полностью положился на знания моей жены, принявшейся лечить дочку какими-то отварами и настойками. На свет была извлечена забытая мною склянка. Оказалось, что приобретенная супругой жидкость — верное средство от детских недугов.

Болела Летта долго и тяжело. И самое страшное, я заметил необычные перемены в ее внешности: кожа приобрела белый оттенок, брови и ресницы обесцветились, а глаза стали мутного неопределённого цвета. В мою голову закралось подозрение, не подхватила ли дочь какой-то вирус от некогда продаваемых на площади рабов. Но ведь прошло уже очень много времени. А жена моя была абсолютно спокойной, и не выказывала опасений за жизнь Летты.

После своего выздоровления, девочка наша не могла смотреть на себя и страшно кричала. Я занавесил зеркала в доме. Таната же придумывала для дочери разные сказки, в которых все герои славились поступками и умом, а не красотой. Однажды я застал жену за тем, что она с большими предосторожностями вылила остатки того дорогого средства из флакона, а его — разбила на мелкие кусочки и закопала в саду. Я потребовал объяснений. Но Таната только сказала, что теперь спокойна за нашу дочь, и ей не грозит служение в Храме, даже если нас настигнет кара черных жриц. На остальные мои вопросы жена отвечать отказалась.

Возможно, в поступке Танаты есть своя правда. Мне тяжело судить ее. И хочется верить, что дочь наша привыкнет к своей внешности и смирится с ней со временем.

На всякий случай я начал копить средства, если вдруг понадобиться выкупать противоядие, а что болезнь и безликость Летты вызвана каким-то ядом, сомневаться не приходится. Вероятно, о противоядии могут знать лекари, или торговцы людьми, или высшие чины Темьгорода, которым ежедневно приходится сталкиваться с уродствами и мутациями разного рода. Не уверен в точности дошедших до меня слухов, но там может служить один мой знакомец — Моргер Тут".

На этом записи отца Летты прерывались.

Видимо, в свое время девушка довольно внимательно прочла их. Сделала выводы. Второй причиной, так и не названной однажды Олафу, и побудившей ее искать встречи с мэром Темьгорода, была надежда вернуть себе более привычный в общем понимании облик.

— Моя мать ведь просто защищала меня? Так? — девушка пахнула сомнением, запах одновременно горчил и отдавал сладостью, как мёд диких горных пчёл. — Она не желала мне зла? Не была просто безумной?

— Думаю, нет. И если бы у ваших родителей было больше времени, они бы нашли способ исправить содеянное, — в ее глаза было больно смотреть.

Олаф встал и убрал листки, как лишнее напоминание об однажды содеянном.

— Вы ведь не спали всю ночь? — спросила Летта.

Он не стал отвечать. По его виду и так все было понятно. Наверно, юноша выглядел сейчас ничуть не лучше своей спутницы. Может, был не таким бледным, но вымотанным до предела точно.

— Вы меня очень испугали, — признался он.

— Сейчас все хорошо, поверьте. Можете отдыхать, — произнесла девушка тихо и необычайно мелодично. — Я совсем здорова.

Что она так быстро выздоровела, Олаф очень сомневался. Но сон вдруг навалился на него. Проводник едва успел шагнуть к своему разложенному на полу тюфяку, и моментально заснул.

День шестой. Темьгород

Юноше снился брат Омциус. Не тот, виденный накануне прощания, и врезавшийся в память: на механических ногах, с длинными волосами, стянутыми в хвост на затылке, с горящей печатью регентства на ладонях, и холодным отстранённым взглядом. Не тот, который бешено и зло кричал на Олафа-Лаферта, после того, как тот объявил прилюдно на городской площади, что не собирается занимать место, причитающееся старшему наследнику почившего отца, поэтому уходит, и формальное правление оставляет Омциусу. Не тот, который даже не вышел провожать своего братишку.

Снился тот Омциус, каким он должен был стать, если бы маленький Лаферт не ослушался и не полез плавать туда, где устроили гнездо саблезубы. Брат был сильным, высоким, умным. Он правил справедливо и честно, жил на щедрую душу, ступал по земле своими ногами и не держал обид.

Хотя, что изменилось в таком случае? Если только сейчас, в этой жизни в сердце у Омциуса вечная боль и ночь, а ноги не нуждаются в сапогах. И он умеет делать разные забавные механические штуковины из различных материалов?

Брат, конечно же, не мог не кинуться бесстрашно спасать сорванца в тот страшный момент. Но ведь все могло закончиться и по другому? Одна смутная версия будущего сменяла другую. Что поблизости оказался отряд верных солдат, и они перебили хищников до того, как те повредили ноги брата. Что саблезубы были не голодны. Что в парке при дворце вообще никогда не водилось никого опаснее кошки. Что Омциус в конце концов был единственным сыном у своего отца. Сны были разрозненными. Не связанными между собой и с реальностью. Их объединяло лишь то, что после купания в холодной воде Омциус не подхватывал даже насморка.