Двоюродная жизнь - Денис Викторович Драгунский

говорил мне, какая я хорошая, добрая, нежная и прекрасная. Возводил на пьедестал! Потому что я просто ангел. Не то что эта мерзкая тварь, которая его мучила. Которая его подло или неожиданно бросала, а потом с новым мужем или, хуже того, с другим любовником уезжала далеко, а он ее искал, находил, ехал к ней. Ждал на улице, с букетом, и тут же такси, а она фыркала, но на пятый раз соглашалась, и он вез ее на квартиру, которую снял на пару недель – специально для этого свидания, которое могло ведь и не состояться… И он не понимал, как мне тоскливо и унизительно это слушать. Не потому, что у него до меня была страстная любовь – подумаешь! У меня до него тоже была страстная любовь, у всех в молодости была такая страстная любовь, ух! Казалось – другой такой уже не будет. Нет! Мне было унизительно и тоскливо понимать, что ради меня никто не мчался в дальнюю даль, не делал глупостей на грани подлости, не растрачивал деньги, которые старенькая тетя дала на ремонт или на отдых всей семьей у моря; а он, зачуяв в руке пачку денег – ну просто как Митя Карамазов, – забывал обо всем, покупал билет в Новосибирск, снимал там квартиру и дежурил с цветами у дверей моего офиса… Фу.

ОН: То есть, если короче, ради нас не рвут поводья, не убивают старика-отца, не бросают работу… То есть мы с тобой какие-то неполноценные? Ну, или так – недостаточно роковые.

ОНА: Наверное, да.

ОН: Но, наверное, поэтому мы счастливы вместе.

истинное происшествие

О гордой неряхе замолвите слово!

К одной девушке пришел ее молодой человек. Не просто так пришел, сами понимаете, а с целью переночевать. Она его сама пригласила, потому что они были в отношениях, уже довольно давно.

Вот они сначала сели поужинать, а потом молодой человек взял свою и ее тарелку, и вилки тоже, и понес в раковину. Стал мыть. Моет себе и моет. Она ему кричит из комнаты:

– Ты чего там закопался?

То есть намекает, что она его уже ждет.

А он в ответ:

– Сейчас посуду домою! У тебя тут ведь полная раковина! Наверное, дня за три скопилось… Сейчас, пять минут!

Это он, конечно, зря сказал, про полную раковину.

Она прибежала в кухню вся голая и говорит:

– Что это, блин, за молчаливые упреки? Посуда скопилась, говоришь? А может, тебе не нравится, что у меня плита грязная? Или что котам лотки давно не меняла?

Он растерялся от такого напора и говорит:

– Я, собственно, могу и плиту помыть, если надо…

– Не надо! – закричала она. – То есть я неряха, да? Ты это хотел сказать? Да, блин, я неряха! Еще раз повторить? Не-ря-ха! Вот такая, какая есть, понял, ты? И не смей мне делать замечания! Тем более таким мерзким манером, исподтишка уколы, типа «дай я тебе плиту помою!» – передразнила она.

Тут и он разозлился.

– А котам-то лотки пора поменять! – захихикал. – Ой пора!

– Ах, так?

– А что, разве не так? – и носом нарочно потянул и сморщился.

– Ну и вали! – сказала она.

– В смысле на хер? – уточнил он.

– Шутки еще шутить будет! Посудомой нашелся! – кричала она, пока он натягивал ботинки в прихожей.

Хлопнула дверь.

– Ну и не надо! – громко сказала она сама себе. – Допустим, я неряха. А он не мужик после всего этого. Если ему чистая раковина важней, чем я!

в своих дерзаниях всегда мы правы

Снова о разуме и честности

Много-много лет назад, в 1976, кажется, году я несколько раз беседовал на пляже с одной студенткой четвертого курса. То есть она уже перешла на пятый – июль месяц. А я уже был преподаватель Дипломатической академии.

Она так резко и строго посмотрела на мое обручальное кольцо, что я сразу понял – тут ловить нечего. Но тем интереснее было с ней просто разговаривать.

Один раз она сказала:

– Я выйду замуж за человека, который либо сразу увезет меня за границу, либо обеспечит мне здесь, в Союзе, заграничный уровень жизни.

Вот так! «Заграничный уровень жизни». Мне понравилась эта формулировка, и я спросил:

– То есть лучше пусть он будет дипломат, это ясно. А если здесь, в Союзе, – то либо академик, либо генерал не ниже генерал-полковника? Или замминистра, или секретарь обкома партии? Так?

– Хороший список! Именно так! – подтвердила она.

Она это очень решительно сказала.

– Почему? – спросил я.

– Потому что я красивая, – сказала она. – Правда я красивая?

Она приподнялась на локте – мы сидели на льняной плахте поверх песка и обсыхали после купания. Приподнялась на локте и даже чуть отодвинулась, чтоб я мог ее всю рассмотреть.

Она была, конечно, красивая. Ну, не такая, чтоб люди на улицах оборачивались, но красивая, на бесспорную пятерку. Правда, был один, если можно так выразиться, перспективный недостаток, я ей прямо вот так и сказал, такими словами:

– Ты красивая, но у тебя есть потенциальный, ну, другими словами, перспективный недостаток.

– Перспективный? Как это? – она спросила со всей серьезностью.

– Только не обижайся, – сказал я. – Ты цени откровенность. Я вижу, что ты умная и все правильно поймешь.

– Ну, ну! – поторопила она. Видно, ей правда не терпелось узнать.

– Моя мама была актрисой, – сказал я. – И очень много актрис у нас было дома, прямо с моего детства, и сейчас они тоже приходят к маме в гости. Я с пяти лет на них смотрю. Ах, какие красавицы! Были когда-то. А сейчас – смешные тетки. У меня нет с собой маминого фото, но поверь, она красивая, хотя ей пятьдесят два. Почему? Потому что в юности она была просто никакая. Обыкновенная, ровная, гладкая. А к тридцати пяти годам похорошела. И до сих пор держится. Так часто бывает. И наоборот! Те, которые в молодости были красивые, все такие выразительные, большеглазые, типа греческий нос, крутые скулы, соболиные брови, страстные губы – вот как ты сейчас! – они-то как раз становятся уродскими старухами с мешками под глазами. Старухами Изергилями, как на картинке к сказке Горького. Нет, не все, не все! Но многие. Больше половины сильно рискуют в этом смысле. Ты не обиделась?

– Что ты, что ты! – злобно сказала она. – Спасибо, это важно знать. Тем более надо искать мужчину старше себя. Лет на двадцать. Чтоб я не успела при нем состариться. Но погоди. Сейчас-то я красивая?

– Да! – сказал я. – Конечно. Даже очень.

– Вот, –