О времени, о душе и всяческой суете - Джон Браннер

Сорок минут спустя Уиллс встал. У него пересохло во рту.

– Если понадоблюсь, я в палате Старлинга, – сказал он. – Мы отключили ему будильник, и он должен начать снова видеть нормальные сны. – Прозвучало неубедительно.

Кивнув, Грин взял со стола журнал.

– У нас тут кое-что необычное, да, док? – спросил он.

– Одному Богу известно, – ответил Уиллс и вышел.

Сердце стучало так громко, что казалось, будто оно способно разбудить всех спящих вокруг. Шаги гремели, словно удары гигантского молота, в ушах грохотала кровь. Он пытался побороть тошноту и ощущение падения, из-за которого прямые линии коридора – пол и стена, стена и потолок – извивались, как коса из четырех прядей, как сверло дрели или леденцовая палочка, таинственным образом крутящаяся в обратную сторону. Шатаясь, словно пьяный, он подошел к двери в палату Старлинга, с ужасом глядя, как его собственная рука тянется к дверной ручке.

«Я отказываюсь нести ответственность. Отказываюсь быть соавтором статьи о нем. Во всем виноват Дэвентри».

Тем не менее он смиренно открыл дверь, как смиренно принимал весь эксперимент.

Он знал, что вошел бесшумно, однако ему представилось, что он топает, как слон по битому стеклу. В палате ничего не изменилось, не считая, разумеется, отключенного будильника.

Уиллс поставил стул с резиновыми набойками на ножках так, чтобы иметь возможность следить за бумажной лентой с данными ЭЭГ, и сел. Пока что отображались только типичные ритмы раннего сна. Первый сон Старлинга за ночь еще не начался. Если он дождется начала этого сна и увидит, что все идет хорошо, возможно, это изгонит призраков из его разума.

Он сунул руку в карман пиджака и сжал в пальцах зубчик чеснока.

Потом вытащил чеснок и в изумлении уставился на него. Он не помнил, как положил его туда. Когда он в прошлое ночное дежурство мучился от вампирского вида спящего Старлинга, он провел большую часть тихих часов, рисуя фигуры с крыльями, как у летучих мышей, нанося им в сердце удары кончиком карандаша, очерчивая вокруг них перекрестки и выбрасывая продырявленные листки бумаги.

О боже, каким облегчением станет освобождение от этой одержимости!

Но зубчик чеснока – хотя бы безвредное ее проявление. Он бросил его обратно в карман. И сразу после этого заметил две вещи. Во-первых, линия на ленте ЭЭГ изменилась, что означало начало сновидения. Во-вторых, помимо зубчика чеснока у него в кармане обнаружился очень острый карандаш…

Нет, не карандаш. Это был кусок шершавого дерева около восьми дюймов в длину с острым кончиком. Это все, что нужно. Это и еще что-нибудь, чтобы забить его. Порывшись во всех карманах, Уиллс нашел резиновый молоточек для проверки рефлексов. Конечно, это не подойдет, но все же…

Пижамная кофта Старлинга, как будто случайно, расстегнулась. Уиллс аккуратно расположил кол над сердцем и занес молоток.

Кол вошел в мягкую, будто сыр, плоть. Вокруг него, подобно бурлящей грязной жиже, выступила кровь. Струйка потекла по груди Старлинга, покрывая пятнами постель. Сам Старлинг не проснулся, а лишь сделался еще более вялым – естественно, он же не мертвый, а спящий. Покрывшись потом, Уиллс опустил резиновый молоточек и задумался над тем, что совершил. По мере того как непрерывный поток крови заполнял кровать, на него снисходило умиротворяющее облегчение.

Дверь за спиной была широко открыта. До него донеслись по-кошачьи тихие шаги Грина. Медбрат торопливо сказал:

– Док, палата номер одиннадцать! По-моему, она…

И тут Грин увидел истекающего кровью Старлинга.

Округлив глаза от изумления, он повернулся и уставился на Уиллса. Губы его шевелились, но пока что его лицо выражало куда больше, чем слова, которые он никак не мог произнести.

– Док! – наконец выдавил из себя Грин – и больше ничего.

Уиллс не обратил на него внимания. Он смотрел на немертвого, и кровь казалась ему сияющей краской в тускло освещенной палате – на его руках, на халате, на полу, на кровати. Она превратилась в наводнение, хлестала из перьев, выводивших колебания сна на бумажных лентах. Ноги липко чавкали в промокших ботинках.

– Ты испортил эксперимент, – холодно сказал Дэвентри, войдя в палату. – И это после того, как я щедро предложил тебе соавторство статьи в «Жур. Псих.»! Как ты мог?

Разум Уиллса захлестнул обжигающий стыд. Он больше никогда не сможет смотреть Дэвентри в глаза.

– Нужно вызвать полицию, – авторитетно заявил Дэвентри. – К счастью, Старлинг всегда говорил, что ему следует стать донором крови.

Он поднял с пола огромный шприц, словно предназначенный для исполина, погрузил иглу в реку крови и потянул на себя шток. В стеклянном цилиндре начал расти уровень красного.

И – щелк.

В сумрачном сознании Уиллса отразился факт: Дэвентри в Италии. Следовательно, его не может быть здесь. Следовательно, его здесь нет. Следовательно…

Уилл почувствовал, как со скрипом, будто старые, тяжелые двери на проржавевших петлях, открываются его глаза, и понял, что смотрит на Старлинга на койке. Перья, записывающие активность мозга, вернулись к привычному ритму сна. Никакого кола. Никакой крови.

Ощутив слабость от облегчения, Уиллс содрогнулся при воспоминании о пережитом ужасе. Откинувшись на спинку стула, он попытался понять, что произошло.

Он убедил себя, что, как бы Старлинг ни отреагировал на возвращение снов, это будет неправильно. Что ж, вот оно. Подобное он не сумел бы предсказать. Но теперь он более-менее мог это объяснить. Хотя механикой придется заняться попозже.

Если он прав насчет Старлинга, то целая жизнь, полная разочарований и приспособленчества, настолько лишила его умения действовать, что ему бы и в голову не пришло бороться с препятствием. Он бы просто тихонечко попытался найти способ обойти его. Если такого способа нет… что ж, значит, нет, нечего и стараться.

Прекращение снов стало препятствием. Одиннадцать других добровольцев, более агрессивных, продемонстрировали симптомы, выражавшие их негодование различными способами: раздражительность, ярость, оскорбительное поведение. Но не Старлинг. Старлингу казалось невообразимым выразить негодование.

Привыкший к разочарованию, бывшему единственным постоянным фактором в его жизни, человек терпеливо искал способ обойти препятствие. И нашел. Он научился видеть сны с помощью чужого разума вместо собственного.

Конечно, до сегодняшней ночи будильник обрывал все его попытки увидеть сон, и он мирился с этим, как все остальные. Но сегодня будильника не было, и он увидел сон через Уиллса и вместе с ним. Вонзание кола, кровь, вторжение Грина, появление Дэвентри – все это было частью сна, в который Уиллс вложил некоторые образы, а Старлинг доработал остальное, например, образ полицейского, который так и не появился, и огромный шприц. Он боялся уколов.

Уиллс принял решение. Дэвентри ему не поверит – если только не испытает