Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

Она. Точно она!

Давлю лыбу как прыщавый подросток в предвкушении первого секса.

Старая лодочная станция – местечко что надо. Если освободить из пожизненного заточения внутреннего романтика можно неслабо так разгуляться. Странно только, что она о нём знает… ещё страннее, что знает мой номер…

Додумать не успеваю, вдогонку прилетает ещё сообщение.

Naname: Приходи один.

И подмигивающий смайлик.

– Отлично, блядь, там и утоплюсь, – морщусь и раскладываюсь на ледяном от работающих на полную кондиционеров полу, но от одной лишь мысли, что через несколько часов я её вновь увижу, качественно так подогревает.

Без колебаний заношу новый контакт в адресную книгу.

ВЕДЬМОЧКА.

Привязалось пуще её прежнего прозвища, никакими химикатами не вытравить из больного воспалённого мозга. Ну ведьма же! Натурально, сука, ведьма! В хорошем смысле, разумеется. Когда-то Вишней была, но это в прошлом. На хер прошлое, в нём лишь грызущая тоска и лютое одиночество. В этот раз всё будет по-другому.

Горизонтальная плоскость неминуемо подкидывает в голову диковатые фантазии. Остроконечная шляпа поверх взъерошенных волос, лунный свет в окно, абсолютная нагота и, разумеется, верхом. И, разумеется, на мне. Закусывая губы, упираясь ладонями в мою грудь, прогибая в пояснице спину, выбирая наиболее кайфовое для себя положение, методично двигая бёдрами, пропуская меня в себя всё глубже, пока не найдёт угол максимального соприкосновения тел, максимального погружения, полного захвата моего члена. Такая открытая в своём желании, такая раскованная, и такая, блядь, молчаливая.

С неудовольствием обрубаю поток, сбивая нелепый головной убор со своей галлюцинации, отвечаю.

Павел: Приду.

Как будто можно что-то другое ответить.

Что там у неё за разговор такой, что надо непременно лично? Важный, но несрочный. Ради которого не впадлу скататься за триста километров и оббивать пороги. Кстати, о порогах… хате и года нет. Номер сменил, чуть только она уехала из города. Размозжил мобильный о мостовую, пнул остатки в воду, чтобы не было даже соблазна строчить ей жалкие слёзные сообщения пьяными ночами на отключенный номер. Так откуда она знает? От кого? Кандидат номер один – падла Эмирчик. Наверняка успели телефончиками обменяться пока я старательно петлю в голову совал. И после этого сюрприза он ещё и бычит? Гандон штопаный! Я ведь, фактически, сдох. Посмертно крайним оказался. Как-то это всё… неправильно. Но с ним – после.

Поднимаюсь. Как будто подкидывает кто, на полном серьёзе летаю, без преувеличения.

Бабочки, – кривляюсь про себя, уверенной походкой направляясь в ванну.

Но мысль, вообще-то, дельная. Приторная до тошноты, с карамельным послевкусием, с лёгкой горчинкой, но всё равно сладкая. Пьянящая.

Блядь, я снова влюблён.

Любил её долгие годы, но как-то по накатанной уже, с грузом, с удавкой на шее, сейчас же я опять, сука, влюблён. Окрылён. Не в самолёт уже поднимаюсь, никакой страховки, собственные крылья за спиной. Больно будет. Больнее, чем прежде. Больнее, чем когда бы то ни было.

Осознаю, принимаю риски, привожу себя в порядок, избавляясь, в первую очередь, от душащего амбре беспутных девок. От разящей за версту собственной непутёвости отмыться, увы, не получается, хотя, триммером по зарослям прошёлся. Обновился, то бишь.

Пять утра, дел никаких, о том, чтобы забыться сном, можно даже не мечтать. В голову начинают пробираться разномастные твари, компенсируя свет из окон чернотой внутренней.

Что у неё случилось? Почему вдруг сорвалась с насиженного места? Понятно, что моё появление триггернуло, но о чём конкретно речь пойдёт? Ощущение, что занёс ногу над кратером вулкана, уже не отпускает. Внизу лава кипит, бурлит, поднимается по жерлу, а я упрямо выжидаю момент, когда сделать решающий шаг. Никогда не знал, что у неё в голове. Ни разу не угадал мыслей, ни единожды обжигался на последствиях. Непредсказуемая, от того ещё более манящая.

Признаться хочу. Свербит во всех местах, зудит и, сука, чешется. Эмиру на обратном пути душу излил и на сутки полегчало. Пропесочил он меня знатно, конечно, такими матюками обложил, что до сих пор в ушах его трёхэтажный, но понял, по итогу. Принял со всем внутренним дерьмом. Даже какую-то надежду вселил, что можно ещё что-то сделать, можно хотя бы попытаться. Обручение – не свадьба, да и того ещё не было. Отчасти, поэтому и сорвался, силы почувствовал, уверенность. В мою пользу, как минимум, реакция её тела.

Соблазнить, покорить, приручить.

Охуенный план был, полетел только к чертям, да меня за собой уволок. Но и это не важно уже. Она тут.

Итак, план. С соблазнением всё понятно, справлюсь. Дальше – сплошные пробелы.

Всем привет, я Паша, мне тридцать семь и я, блядь, ни разу в своей жизни не ухаживал за женщиной. Не дарил цветов, не выбирал подарки, не устраивал свидания, не звал даже. По сути, я умею только ебаться. Не последний навык, полезный, такому только самому обучаться, на практике, к родительнице с вопросами о пестиках и тычинках не полезешь, а вот с остальным…

Поздравив себя с действительно дельной мыслью, одевшись за тридцать секунд, ещё пару часов слонялся в нетерпении по квартире, вспомнив, на хера мне такой метраж. Икру метать.

К восьми уже парковался у подъезда матери, прикидывая, можно ли уже появиться на пороге и не вызвать сердечный приступ. Вроде рано встаёт… вставала. На всякий случай крадусь. Открываю своими ключами, неслышно протискиваюсь в прихожую через щель, чтоб даже занавеска не дрогнула от сквозняка, и голову сходу пробивает заливистый детский смех. Не смех даже, ржач. Как маленькая коняшка, как долбаное игривое пони! Так очаровательно-задорно, что не улыбнуться в ответ просто нереально.

Ещё не осознал, ещё мысли в кучу не сгрёб, но шестым чувством нахлобучило мгновенно. Пульс на пике, сердечная мышца наяривает так нещадно, что колотит всего. От исходящих от меня вибраций стены должны дрожать, но дрожу, по факту, только я. Не от волнения. И уж тем более не от страха. От, мать её, злости. От лютой первобытной ярости подыхаю на том самом месте.

– Плюх! – звенит ведьма волшебное слово, от которого малышка вновь закатывается гоготом.

Девочка. Точно девочка. Вне всяких сомнений.

– Плюх, плюх, плюх! – добивает скороговоркой, ребёнок идёт на разрыв.

И так мне тошно с того, что не могу насладиться её смехом, что мясом наружу выворачивает. Что вот так её слышу, из-за угла, вором прокравшись в их жизнь, незваным гостем, пятым колесом прикатив. Так печёт в груди, такой пожарище, что физически ощущаю как языки пламени наверх поднимаются, гортань обжигают, мозги плавят, не вижу ни хера, ослеп, горю я. Горю!

Шаг.

– Линда, прекратите дурачиться с едой! – возмущается моя мать.

Моя. Собственная. Мать.

– Не я это начала… – якобы зловеще, давясь смехом, тянет ведьма.

– Исё, исё! – требует ребёнок.

Шаг.

– Ко мне какие претензии, солнце? Бабушка сказала – нельзя, – отбивает деловито.

– Линда! – фыркает мать и начинает сдавленно смеяться, не сдержавшись.

– Я не могу быть всегда плохим копом. Не сегодня, ма… – её голос резко меняется. Тихий, нервный, срывается, фальшивит.

А мне очередной молот в голову прилетает, прямо в темечко, в пыль кроша черепную коробку. Мамой её зовёт. Не пару дней назад объявилась, с самого начала моя всё знала. Не мужик у неё в другом городе был, она была, ведьма моя!

С самого, сука, начала!

Шаг.

– Понимаю, милая, понимаю… – вздохи на разные голоса. – Но так правильно, так надо, всё хорошо будет, я уверена, слышишь?

– Слышу, слышу…

Шаг.

Мать не вижу. Линда спиной у детского стульчика. И без того огромные глаза малышки расширяются. Маленькая пухлая ручка поднимается, целится в моё сердце пальчиком.

– Па-па! – стреляет.

Хихикает и смущённо отворачивается, зарывая уделанное кашей личико в ещё более грязные ладошки. И подглядывает из своего укрытия, подглядывает, проверяет, попала ли, поразила ли, мертва ли жертва.