Голем в Голливуде - Джонатан Келлерман

– Я же спросил.

– Может, просто из вежливости.

– А что, вежливость – это плохо?

Сэм улыбнулся.

– Ну, раз уж ты спросил, пишу комментарий к комментариям Махараля по «Сангедрину»[20], уделяя особое внимание вопросам теодицеи[21] и реинкарнации.

– Я чую бестселлер.

– Несомненно. На роль Махараля залучим Тома Круза.

Сэм был раввином (но не позволял себя так называть), и среди книжных башен было немало его трудов – общих тетрадей с рукописными эзотерическими трактатами. Всякий раз Эйб Тайтелбаум заказывал отпечатать десяток-другой экземпляров, которые Сэм продавал.

То есть, в теории. На практике он раздаривал книги всем, кто проявлял к ним малейший интерес, а потом безуспешно пытался из своего кармана расплатиться с Эйбом.

Когда Сэм, взмахивая изящными руками пианиста, пустился в пересказ своей последней работы, Джейкоб надел дежурную улыбку и включил кивки. Большинство идей в разных версиях он уже слышал. Отец, считавший рабби Лёва, Махараля, главным предметом своих истолкований, говорил и писал о нем, сколько Джейкоб себя помнил. Лёв никогда не ошибался. Обладал невероятными способностями. Он был гадоль дахор — величайший богословский ум своего времени. Ламедвавник – один из тридцати шести тайных праведников, на которых держится мир[22]. Абрахам, Эйнштейн, Малыш Рут и Зеленый Фонарь[23] в одном лице. Одновременно загадочный и близкий, эдакий экзотический плод с дальней ветви семейного древа, нечто вроде четвероюродного брата, который вечно отсутствует на родственных сборищах (в Гватемале строит доступный дом на солнечных батареях или на Шри-Ланке ныряет за жемчугом) и потому всегда становится центральной темой разговора.

Джейкоб запомнил один редкий случай, когда у Вины проснулось материнское чувство. Сэм как-то раз надумал почитать сыну о сотворении пражского Голема. На обложке было изображено желтоглазое чудище, которое тянуло ручищу к какой-то невидимой бедной жертве. Джейкоб, лет четырех или пяти, перепугался до икоты. В пижамке он бросился к Вине. Мать подхватила его на руки и взгрела мужа.

Почитай ему нормальную книжку, как нормальному ребенку.

Пожалуй, это был спорный выбор для чтения перед сном.

Резкий электронный клич перебил монолог Сэма. Джейкоб вышел из задумчивости и достал мобильник. Вроде выключал же. Он нажал кнопку отключения звонка, но телефон вновь заверещал.

– Ответь, – сказал Сэм.

Джейкоб еще раз ткнул кнопку. Чертова штуковина звонила.

– Никакой срочности.

– Вдруг что-то важное.

Через лабиринт коробок взмокший от неловкости Джейкоб выбрался во дворик.

– Алло?

– Детектив Лев? Фил Людвиг.

– A-а… здравствуйте.

– Я не вовремя?

– Нет, все нормально. – Сквозь драную тюлевую штору Джейкоб видел отца. Сэм пристроил вилку с ножом на край тарелки и, скрестив руки на впалом животе, невидяще смотрел перед собой. – Спасибо, что перезвонили.

– Угу. Чем могу быть полезен?

– Я веду расследование, которое перекликается с одним вашим давним делом. Может, чего подскажете?

– Что за дело?

– Упырь.

Целых десять секунд Людвиг молчал. Когда вновь заговорил, тон его был настороженным, почти враждебным:

– Вот оно как.

– Похоже, так.

– И что?

– Кажется, я его взял, – сказал Джейкоб.

Людвиг выдохнул. Тяжко.

– Детектив? – окликнул Джейкоб.

– Секунду.

В трубке хрюкнуло, будто Людвиг ненароком проглотил окурок.

– Детектив? Как вы там?

– Ничего, – ответил Людвиг.

– Точно?

– Я… господи… не знаю… Вам виднее.

– Хотелось бы пересечься.

– Вы его взяли? Черт… Я думал, вы скажете, что у вас новый труп.

– Я и говорю. Упырь мертв.

– Боже мой. Вы шутите.

– Я бы не стал этим шутить. Завтра сможем повидаться?

Договорились о встрече в одиннадцать. Прощаясь, Джейкоб снова спросил, все ли в порядке.

– Нормально. Учтите, если вы решили потешиться…

– Избави бог.

– …я вам шею сверну, – сказал Людвиг.

Глава шестнадцатая

– Прости. – Джейкоб сел за стол. – Новый телефон. Почему-то не выключается. Все равно извини, что нарушил субботу.

– Ничего, это допустимо. Полицейского и врача призывают в любое время.

– Никто не умрет, если я не отвечу на звонок.

– Поди знай.

– В данном случае – никто. – Джейкоб подвинул к себе тарелку и заметил, что отец почти не притронулся к еде. – Абба, ты, часом, не заболел?

– Я? Нет. А что, плохо выгляжу?

– Ты ведь сказал бы, если б тебе нездоровилось.

– Конечно.

– Ты ничего не ешь.

– Да? – Сэм сощурился на тарелку. – Наверное, замечтался.

– Ты рассказывал о Махарале.

– Ну и будет. Не хочу раскрывать концовку. – Сэм улыбнулся – мол, он понимает всю нелепость предположения, что Джейкоб или вообще кто-нибудь прочтет его книгу. – Лучше расскажи о себе.

– Особо нечего рассказывать. Работа.

– Я догадываюсь. Что-нибудь захватывающее?

– Тебе вправду интересно?

– Я же спросил. – Сэм подмигнул левым мутноватым глазом. – Но может, просто из вежливости.

Джейкоб рассмеялся:

– Уел. Ладно. Не знаю, правда, насколько можно вдаваться в детали.

– Насколько сочтешь нужным.

– Хорошо. – Впервые за все время сферы их деятельности вскользь соприкоснулись. Умалчивать – как-то неестественно и даже нечестно. – Я занимаюсь одним странным убийством.

– Убийством, – повторил Сэм.

Джейкоб кивнул.

– Я думал, тебя перевели.

– Теперь перевели обратно.

– Понятно. – Сэм, похоже, расстроился. На тарелке он складывал водянистую мозаику из огуречных долек. – И что?

– Ну… в общем, мне поручили это дело, потому что на месте преступления нашли еврейскую надпись.

Молчание.

– Да, необычно, – сказал Сэм.

– Черто… весьма.

– Какая надпись?

– Цедек.

Вновь молчание.

– Ты так и не поел, – сказал Джейкоб.

Сэм отложил вилку:

– Звонили по этому делу?

– Оно связано со старым расследованием. У жертвы было скверное прошлое.

– Очень скверное?

Джейкоб поерзал.

– Я не вправе… ну… шибко скверное. Давай не уточнять.

– И теперь кто-то поквитался, – сказал Сэм. – Свершил правосудие.

– Примерно так. Если честно, все это мне не по душе.

– Почему?

– Видимо, не хочется, чтобы мститель оказался евреем. Я за него, конечно, не в ответе, но… Ты понимаешь.

– А если он еврей?

– Ну, еврей, значит, еврей. Следуй за доводом, куда бы он ни привел.

Похоже, Сэм не заметил, что его цитируют.

– Если не можешь быть объективным, надо отказаться, – сказал он.