Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина

Захватывало дух и щекотало под ложечкой, когда мне доводилось разглядывать чужие коллекции, обмениваться марками с такими же чокнутыми, как я, филателистами или навещать с отцом филателистический магазин на Кузнецком мосту для пополнения своей сокровищницы.

Отец покупал мне не только иностранные, но и наиболее интересные выпуски марок СССР. Он был уверен, что «когда-нибудь этот балаган кончится» и советские марки станут ценным историческим материалом.

Со временем, повзрослев и переключившись на новые забавы, я ограничилась довольно ленивым собиранием только одних советских марок, понимая, что всех марок не собрать, но памятуя о словах отца.

Осенью 34-го года навсегда кончилась моя беззаботная и безответственная жизнь, и я попала в колеса «перпетуум мобиле» всевозможных освоений и преодолений. И все это началось со второго класса школы.

В первый класс мама не захотела меня отдать. Она занималась со мной арифметикой, вдалбливала в меня таблицу умножения. В семь лет я уже хорошо читала. Мама с гордостью любила говорить, что это она «подготовила меня сразу во второй класс».

Первого сентября 34-го года я в первый раз иду в школу № 27 в Казарменном переулке, что напротив Курского вокзала. Впервые в жизни предстоит на три или четыре часа расстаться с мамой и оказаться одной в незнакомом обществе детей и взрослых.

И вот я поднимаюсь с мальчиками и девочками в свою классную комнату на третий этаж. Мама осталась внизу, в раздевалке. Ей надо сдать мое пальтишко в гардероб, отправиться домой, а потом забрать меня из школы.

Я чувствую себя как рыба в воде и с интересом озираюсь на большие портреты, развешанные по стенам. Узнаю только Сталина и Ленина, которого мне никогда в голову не приходило называть «дедушкой». Не успеваем мы рассесться за парты, как молоденькая кудрявая учительница Елена Александровна, прежде чем начать урок, вдруг велит всем девочкам построиться по стенке и отправиться в туалет, который тогда назывался уборной и находился в другом конце длинного коридора. Меня она почему-то ставит во главе процессии и наказывает тихо вести девочек по назначению и так же тихо привести обратно.

Мы бесшумно движемся вдоль стены пустого школьного коридора. Вот сейчас пройдем мимо двери на лестницу, ведущую на первый этаж к раздевалке. Меня внезапно охватывает безудержное, сумасшедшее желание еще раз увидеть маму. Выпаливаю девочкам: «Идите! Я — сейчас», — и кубарем скатываюсь с третьего этажа вниз по ступенькам.

Во всем здании — мертвая тишина, на лестнице — ни души. Влетаю в раздевалку. Там, в полном одиночестве, прижав к себе еще не сданное в гардероб пальтишко, стоит моя мама лицом к лестнице и словно бы только и ждет меня.

Я бросаюсь к ней на шею, мы целуемся, будто сто лет не виделись, прощаемся и с радостью, с ликующей душой я взлетаю вверх, на свой этаж. Прямо скажем, в самое время. Девочки, тоже заметно повеселевшие, уже приближаются гуськом к двери на лестницу. Я, как ни в чем не бывало, занимаю свое ведущее место и с невинным видом привожу своих подопечных обратно в класс.

Впоследствии мне много раз в жизни доводилось, — когда мы с мамой расставались, — испытывать такой же порыв, неудержимое желание быть с ней или хотя бы позвонить ей по телефону — в той же Москве, из Сочи или с Кубы. Словно отклик на зов. Или нас продолжала связывать пуповина, просто ставшая невидимой.

Итак, я — школьница. И получила свое первое удостоверение личности, не считая свидетельства о рождении, — школьный билет.

Вот он, билетик. Маленький, красный. На обложке над черными словами «Ученический билет» красуется Герб РСФСР, надпись «Наркомпрос Р.С.Ф.С.Р.» и лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Внутри на развороте — мое имя, данные о школе и адрес. Выдан 10.Х.1934 г.

На задней стороне обложки цитата: «Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой, а чтобы знать, надо учиться».

Против такой рекомендации вождя я не возражала, и, наверное, поэтому наша классная руководительница прониклась ко мне особым доверием. В третьем и четвертом классах она частенько поручала мне читать ребятам вслух «Таинственный остров» или «Дети капитана Гранта» Жюля Верна, чтобы самой исчезать куда-то по своим делам. Иногда вместо чтения Елена Александровна просила меня продиктовать классу какой-нибудь текст, а сама в это время проверяла тетради с домашним заданием. Я, злоупотребляя должностным положением, подмигивала левым глазом в тех местах, где следовало ставить запятую, а правым, — где двоеточие. Понятно, и самой нередко приходилось писать контрольные диктанты.

Каким-то непонятным образом сохранилась голубая школьная тетрадка, надписанная прямым детским почерком: «Тетрадь по письму. М. Былинкина. Уч. 2 А класса». В верхнем левом углу обложки — маленький портрет усмехающегося Ленина, а рядом — цитата: «Превратить коммунизм в руководство для вашей практической работы».

Второкласснице сложновато было руководствоваться коммунизмом в своих письменных работах и не допускать ошибок, а вот учителя добросовестно выполняли наказ вождя. О том свидетельствует текст, продиктованный 4 мая 1935 года второму классу 27-й школы БОНО Москвы:

«Диктант

Стройка

На месте болота топкого, на месте голых степей заводы с огромными топками стали работать теперь. Тянутся, тянутся, тянутся вдоль по столбам провода. Строятся электростанции, строятся города. Кто бросил работу раньше гудка? Усилим работу, усилим напор! Лошадь въехала в гору. Долой кулаков! Кто это пьяный стоит у станка?».

Наверное, слова вождя все-таки задели меня за живое: я написала этот вдохновенный стих без ошибки и получила «оч/хор».

В пионеры меня принимали в 35-м году, в третьем классе. Обстановка в школьном зале была праздничная, с барабанным боем и в присутствии родителей.

На торжественной линейке я стояла последней во втором ряду. Обряд включал «пионерскую клятву» («Я, юный пионер, клянусь…») и раздачу красных галстуков. Рыжий парень из восьмого класса — он же старший пионервожатый школьной организации — совал красные косынки в руки ребят в первом ряду, которые, не будь дураками, оставляли себе галстуки поновее, перекидывая никудышные во второй ряд. Таким вот образом мне достался бурый кусок застиранной плакатной ткани. Сбыть его с рук уже было некому, и пришлось этот «галстук» оставить себе. И в такое я впала расстройство, такая взяла обида, что я едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Как будто эту тряпочку теперь мне век носить на шее.

Моя дорогая мама утешила меня, вошла в мое положение и купила мне шелковый красный галстук да еще с металлической пряжкой. На белой блузке это выглядело очень эффектно, и я перестала горевать. Некоторые мои школьные приятельницы тоже щеголяли в шелковых галстуках, мы с удовольствием носили пионерскую форму.