Русская война 1854. Книга вторая - Антон Дмитриевич Емельянов

держались за свои галеры вместо того, чтобы, как после победы Чарльза Говарда над Непобедимой армадой, сделать выводы и начать двигаться вперед. Время изменилось, пришла пора других судов и других стратегий.

— Громкие слова.

— Факт. Монгольфьеры и им подобные изделия не могут выдержать ружейный или ракетный огонь, они полностью зависят от ветра, они не могут нести грузы… Вернее, могут, но это как на речной барке пытаться переплыть море.

— Вы используете много морских сравнений.

— Мне кажется, что именно так Британия как морская нация сможет лучше понять мое предложение.

— Вы готовы вот так прямо об этом говорить? — Рассел подобрался.

— Конечно, — я кивнул. — Могу повторить то, что добавил к письму с приглашением на эту беседу. Я, моя компания и мои акционеры готовы продавать часть производимых нами воздушных судов в том числе и вашей родине.

— За очень большие деньги, — поморщился Рассел, вспомнив примерные расценки, что я приложил.

— Ваши корабли, которые вы продавали в том числе и России[1], тоже стоили недешево, — я пожал плечами. — Тем не менее, это было выгодно каждой из сторон.

Рассел чему-то ухмыльнулся, но не стал углубляться, задав новый вопрос:

— Не боитесь, что как вы стали нашим соперником на море, так и мы станем вашим соперником в небе?

Я в свою очередь промолчал о том, что Англия бы и так освоила третью стихию, а, значит, соперничество неизбежно. Но вот навязать главному конкуренту зависимость и отставание пусть и за счет усиления на фоне других стран — это точно того стоило.

— Я считаю, что хороший соперник только сделает нас всех сильнее, — ответил я вслух. — Взять Крымскую кампанию — сколько удивительных открытий вы уже увидели?

— И сколько разочарований!

— Без них никуда, — я кивнул. — Но, как я и говорил, они тоже нужны. Вот мы потеряли флот и шагнули в небеса. Вы получили по носу от наших бастионов, и уже в следующем году, я уверен, привезете к нам такое оружие, которое сможет бросить им вызов.

— Вы говорите о… — Рассел сделал паузу.

— Не буду давать подсказок, но скажу, что мы уже готовимся.

— Что ж, рад, что хоть в чем-то вы готовы хранить секреты, — усмехнулся журналист. — Это внушает надежду, что здесь ваши позиции не так сильны, как в небе. Кстати… Скажите прямо, вы действительно рассчитываете, что Лондон будет заказывать у вас ваши «Ластошьки»?

Рассел попробовал произнести название моей самой массовой рыбки на русском. Умеет, чертяка, надавить на эмоции и расположить к себе.

— Уверен, что сейчас вы еще не готовы, — продолжил я. — Тем более, ваш агент украл один из первых прототипов и даже похитил пилота. Этого достаточно, чтобы поверить, что и своими руками вы сможете сделать что-то подобное. И вы попробуете. И скоро ваши новые поделки встретятся с оригиналами. Результат предсказуем, но все же, пока его не будет, появления английских заказов в портфеле я не жду. Впрочем, если наш разговор целиком выйдет в «Таймс», то газету же читают не только на острове. Возможно, какой-то прозорливый политик с континента решит опередить вашего оказавшегося слишком консервативным лидера.

Расселу очень не понравились мои слова, но он кивнул, признавая их смысл.

— Что ж, думаю, на этом тему воздуха мы закроем. До, как вы сказали, следующего раза. Вернемся к Севастополю и тому, что еще месяц назад вы предсказывали именно такую развязку. Признаться, я не верил. Не после Альмы. Но вы оказались правы — может быть, расскажете, как вам это удалось?

— Вы знаете, как далеко летит пуля из винтовки Ли-Энфилд? — неожиданно спросил я в ответ.

— Испытания показали 1100 ярдов.

— А теперь вспомните, что вы реально видели на поле боя? Почему ваши солдаты не могли встать в полный рост и повзводно расстрелять нас с этого расстояния?

— Картечь…

— Полно! Картечь не бьет на такую дистанцию. Пока не бьет.

— Хорошо! — Рассел тяжело задышал и покраснел. — Цифры испытаний не соответствуют действительности. Вы это хотели услышать? Думаете, дело во взятках? Так я могу рассказать, что у вас дома с ними ничуть не лучше!

— Не злитесь, — я поднял руки в успокаивающем жесте. — Во-первых, я совсем не это имел в виду. Во-вторых, я тоже ненавижу взятки и, будь на то моя воля, боролся бы лучше с ними, а не с вами. В-третьих, те испытания, которые вы упомянули, были не настолько и фальшивы. Большая часть пуль Притчетта действительно сохраняет убойную мощь на такой дистанции. И стреляй вы в открытом поле, как на Альме, это имело бы смысл.

Я сделал паузу, и Рассел вздрогнул.

— Вы имеете в виду, что все расчеты для нашего оружия делались для сражения в поле? Конечно! Там дашь залп из тысячи ружей, и хоть кто-то да попадет. А среди ваших чертовых укреплений… Простите! Среди ваших укреплений никто ведь даже не ходит. Все под землей или ползком! Конечно, обстрел совершенно не имеет смысла. Только артиллерия, а в ней, несмотря на превосходство наших орудий, вы опять же нас опережаете за счет воздушной разведки. Как же просто и… Штабс-капитан, почему вы рассказываете это мне, своему врагу? Кто-то другой действительно мог бы сделать это, поддавшись гордыне или желанию обрести славу, но вас я уже слишком хорошо узнал. Вы можете врать мне в глаза, но у вас нет никакого пиетета перед прессой. Вы используете меня не меньше, чем я сам планирую использовать вас. Так зачем вы рассказываете мне о тех наших ошибках, которые не осознали еще даже наши генералы? О том, что будет стоить жизней вашим солдатам?

Я какое-то время молчал. Кажется, я плохо влияю на людей, они начинают слишком много говорить прямо в лоб. А что касается вопроса Рассела… Да не выдал я ничего особенного, чего не поймут сами англичане и французы. Ничего, что не было учтено в нашем 1855 году.

— Прежде чем я отвечу, позвольте сделать несколько замечаний, — вздохнул я. — Во-первых, капитан… Меня повысили после того, как мой пилот потопил «Родней». Во-вторых, наши пушки не хуже ваших. Скорее наоборот: перетащив на укрепления крупные калибры с кораблей, мы разом вышли вперед по мощи залпа. И, наконец, в-третьих — мы чуть не упустили из виду вопрос, с которого начали. Вы