Темный ангел - Джоанн Харрис

Откуда вынырнуло это странное воспоминание? И это лицо, бесформенное, но все же знакомое, белое размытое лицо маленькой Персефоны в сумраке преисподней? Я беспомощно сжал кулаки – я уже видел ее, мою даму пик. Кто она?

Кто?

Когда я вернулся домой, Эффи работала над своей вышивкой сосредоточенно, как примерный ребенок. Шелковые нитки разложены на оттоманке, на скамеечке для ног, на серой фланели ее платья – единственными цветными пятнами на этой картине были нитки и длинная полоска ткани. Волосы рассыпаны по плечам – похоже на монашеский чепец. На миг в своей обманчивой чистоте она показалась мне призраком, леденящим кровь видением Непорочной Девы. Она подняла глаза, и в эту секунду лицо ее было лицом мстительной старухи, искривленным ненавистью и злобой, лицом седой норны[28], старше, чем время, и скрюченные пальцы ее пряли нить моей судьбы. Я едва не закричал.

Но вот свет упал иначе, и она снова была Эффи, кроткая и невинная, как спящая красавица на вышивке. Что за злые мысли бродили в ее голове, подумал я и, заметив ее улыбку, решил впредь быть осторожным. Эта осведомленная улыбка диссонировала с робостью в ее голосе, когда она поздоровалась со мной. Что, она выходила из дома? Читала запрещенные книги? Рылась в моей комнате?

Я выдавил ответную улыбку.

– Тебе уже лучше, Эффи? – спросил я.

– Да, спасибо, намного лучше. Голова совсем прошла, и я весь день вышивала.

Будто желая подчеркнуть это, она отложила рукоделие и начала аккуратно сматывать шелковые нити.

– Превосходно, – сказал я. – Однако, учитывая, в каком ты была состоянии сегодня утром, не думаю, что тебе стоит выходить в ближайшие дни.

Я ждал возражений, зная от Тэбби, как ей нравится гулять, но Эффи и глазом не моргнула.

– Да, – согласилась она, – думаю, лучше мне побыть дома, пока я нездорова. Не хотелось бы подхватить простуду на кладбище.

– И никакого чтения, – добавил я; если что и сможет нарушить ее самообладание, так это упоминание о ее драгоценных книгах. – Я уверен, что девушке с твоим капризным характером романы и стихи могут причинить непредсказуемый вред. У меня есть несколько полезных книг, а также множество научных трудов – читай, если хочешь, но остальные твои книжки я из библиотеки убрал и попросил бы тебя больше их не покупать.

Я ожидал взрыва, но она только кивнула – что это, тончайшая улыбка на ее бледных губах? – и стала убирать рукоделие в корзину.

– Мне бы хотелось закончить вышивку до конца года, если получится, – сказала она. – Думаю, из нее выйдет прелестный экран для камина, или, может, нашить ее на покрывало? Как ты думаешь?

– Как тебе угодно, – холодно отозвался я. – Я в таких делах не советчик.

Я был удивлен и весьма обеспокоен. Еще утром она не могла справиться с истерикой, выла и плакала, как избалованный ребенок, а теперь держалась прохладно и сдержанно. Ее вежливость граничила с презрением. Какую тайну скрывала она от меня?

Я внимательно наблюдал за ней во время ужина. Как обычно, ела она мало, но соизволила намазать бутерброд маслом, когда я заметил, что у нее нет аппетита. Она была послушна, мила и очаровательна – но почему желудок у меня сводило от ее покорности и нежности? Тревога и недовольство росли, и в конце концов я удалился в курительную и оставил Эффи одну.

Я сказал себе, что это просто нервы: я почти не спал ночью, весь день работал в студии и устал. Вот и все. Нет, не все. Пока меня не было дома, с Эффи что-то случилось, что-то тайное, возможно, даже опасное. Это невозможно объяснить, но я чувствовал, что Эффи уже не одинока и уже не моя. До поздней ночи я курил, пил и ломал голову, что же все-таки разбудило мою маленькую бледную сестру.

Перемены

29

Пять дней.

Я ждала пять дней. Я едва могла есть, я боялась спать, чтобы не закричать о своих мыслях вслух среди ночи, и опиумное забытье было единственным отдыхом, который я осмеливалась позволить спутанному рассудку. Я видела, Генри о чем-то подозревает: иногда я ловила на себе его взгляд, а иногда наши глаза встречались, и он как будто что-то просчитывал. Всего месяц назад я бы не смогла выдержать тяжесть его вопрошающего взора – но теперь во мне была новая сила, ощущение перемен, новый мрак в сердце, наполнявший меня ужасом и ликованием. Казалось, он защищает меня – несформировавшаяся бабочка слепо ворочается в темноте твердой куколки, оса шевелится в шелковом коконе и видит беспокойные сны о мести и полете.

А я? Буду ли я летать? Или жалить?

Во сне я взмывала в высокое бесконечное небо и парила, а волосы тянулись за мной, как хвост кометы. И еще во сне я видела Генри Честера в детской, полной шариков, и тревожные полувоспоминания, нахлынувшие на меня в доме Фанни, возвращались с удивительной ясностью. Голоса говорили со мной из темноты, я видела лица, слышала имена и радовалась им как старым друзьям. Там была Иоланда с коротко остриженными волосами и мальчишеской фигурой, она постоянно курила свои черные сигары; там была Лили – рукава мужской сорочки закатаны, открывают полные красные руки; там были Иззи, и Виолетта, и Габриэль Чау… а отчетливее всех я помнила Марту – она плыла в тусклом свете с шариками в руках, подплывала все ближе, а Фанни гладила мои волосы и пела… Я взаправду была там в ту ночь, когда Генри пришел ко мне с отвратительной виноватой похотью в глазах… Я знала, что была там, и страстно радовалась неспешным переменам во мне…

Иногда я боялась потерять рассудок. Но я была тверда: когда опий не справлялся с подступающей истерикой, когда меня мучила тоска по Мозу и Фанни, когда мне до дрожи в пальцах хотелось превратить почти законченную «Спящую красавицу» в кровавые лохмотья, я незаметно ускользала в свою комнату, где на дне ящика комода спрятала письмо от Моза и записку от Фанни. Снова и снова перечитывая их, я убеждалась, что я в безопасности, что я не сошла с ума, что скоро я избавлюсь от влияния Генри и мне больше не страшны будут его угрозы… и я буду с друзьями, которые любят меня.

В четверг я пожаловалась на головную боль, рано отправилась в постель, а в половине одиннадцатого прокралась из дома. Отойдя подальше, я взяла кеб и около одиннадцати уже была на Крук-стрит, согласно плану. Едва я шагнула за порог, как меня снова затянуло в водоворот ликующего ужаса опиумных видений, в нагую бесформенность ночных полетов. Дверь открыла зевающая девушка, лицо ее причудливо исказилось в зеленоватом свете газового фонаря; за ней появилось лицо другой девушки и еще одной, и вот десятки незнакомых лиц заполонили прихожую… Я споткнулась о ступеньку и, чтобы не упасть, схватилась за косяк. Дюжина рук потянулась ко мне и увлекла в коридор; я мельком увидела свое отражение в зеркалах по обеим сторонам от двери – вереницу лиц, уходящих в бесконечность. Белая кожа, белые волосы, будто старуха среди красавиц, их накрашенных губ и ярких лент. Вдруг слева от меня распахнулась дверь и появилась Фанни.

– Здравствуй, моя милая, – сказала она, беря меня под руку и ведя в гостиную. – Ну, как ты?

Я вцепилась в атласный рукав ее зеленого платья, чтобы успокоиться.

– О, Фанни, – прошептала я. – Обнимите меня. Мне так страшно. Я даже не знаю, что тут делаю.

– Шшш…

Она притянула меня к себе и неловко обняла одной рукой. На меня пахну́ло табаком, янтарем и туалетным мылом – странно успокаивающее сочетание, которое почему-то напомнило мне о Мозе.

– Доверься мне, дорогая, – тихо сказала она. – Делай, как я скажу, и будешь в безопасности. Больше никому не доверяй. Может, ты пока не понимаешь, что мы делаем, но, поверь мне, все под контролем. Генри Честер довольно натворил – я не позволю ему снова обидеть тебя. Я дам тебе шанс отомстить.

Я едва слушала. Мне достаточно было чувствовать ее сильную руку на плече, ее ладонь, гладившую меня по волосам. Я закрыла глаза и впервые за много дней поняла, что могла бы заснуть, не боясь снов.

– А где Моз? – сонно спросила я. – Он сказал, что придет. Где он?

– Позже, – пообещала Фанни. – Он будет здесь, обещаю. Вот. Присядь на минутку.

Я открыла глаза, и она мягко, но решительно подтолкнула меня к софе у огня. Я с удовольствием откинулась на подушки.

– Спасибо, Фанни, – сказала я. – Я так… так устала.

– Выпей это.

И она протянула мне бокал, наполненный теплой сладкой жидкостью, что благоухала ванилью и ежевикой, и я выпила, чувствуя, как напряжение покидает мои дрожащие члены.

– Умница. А теперь отдыхай.

Я улыбнулась, лениво оглядывая гостиную. Крохотная комната в красных тонах, обставленная с той же восточной роскошью, что и весь дом Фанни. На полу – изысканный персидский ковер, на стенах – веера и маски, за китайской ширмой виднеется камин. Мебель из кедра и палисандра обита парчой и алым бархатом. На коврике у ширмы сидели Мегера и Алекто; на столе красные розы в вазе цветного стекла. Взглянув на свои руки, я вдруг увидела, что и сама удивительно изменилась: кожа огненно засияла, волосы в свете лампы подобны багряному рассвету. Так тепло и комфортно. Почти неосознанно я отхлебнула еще пунша, чувствуя прилив обжигающей энергии. Внезапно голова прояснилась.