Тайны смутных эпох - Рудольф Баландин

Лжедмитрий попытался наладить управление государством. Это вызвало тайное, но сильное недовольство бояр. Они собирались сделать из него послушного исполнителя, а не самодержавного правителя. Василий Шуйский начал агитационную кампанию против него, теперь уже распуская слухи о том, что это самозванец, а настоящий царевич Дмитрий был убит в Угличе. Василия Шуйского арестовали, приговорив к смертной казни. В последний момент она была заменена ссылкой, но вскоре Шуйского вернули в Москву. Лучше относиться к самозванцу после всех этих переживаний он не стал, но затаил ненависть до лучших времен.

Вокруг Лжедмитрия сгущались тучи. Он торопился устроить пышную свадьбу с красавицей (как считалось) Мариной Мнишек, дочерью польского магната-авантюриста и мошенника. Иезуиты требовали от самозванца решительных мероприятий по «перекрещению» Руси в католическую веру. Он понимал, что это грозит всеобщим восстанием, и не выступал против православной церкви. И предпринял ловкий маневр: обещал папе римскому начать с его благословения крестовый поход против турок, если ему будет пожалован титул императора, а король Сигизмунд будет в его подчинении. Папа отклонил предложение, а Сигизмунд возненавидел самозванца.

8 мая 1606 года в Покровском соборе Кремля самозванца торжественно сочетали браком с Мариной, которую короновали царицей.

«Москва, – писал Г.В. Вернадский, – казалось, на некоторое время превратилась в польский город. Мнишека и других польских магнатов, приехавших на свадьбу, сопровождали огромные свиты. В Кремле и в городе кишели толпы польской знати и сопровождающих лиц. Характерно, что на церемонии коронации Марины и на ее свадьбе в соборе присутствовали большей частью поляки; из русских пригласили только избранную знать. Простых русских не допустили даже в Кремль.

…Основная часть поляков поселилась в частных домах в центральной части города (Китай-городе). Они вели себя так, будто находились в завоеванной стране. Их надменность оскорбила москвичей и возбудила ненависть к пришельцам».

Бояре-олигархи, боясь укрепления власти Лжедмитрия, вели сложную политику. Они распространяли слухи о его самозванстве, поддерживали неприязнь населения к полякам и в то же время предлагали (тайно) королю Сигизмунду свергнуть царя и возвести на московский трон польского королевича Владислава. Такова одна из характерных черт Смутного времени: олигархам (будь то бояре, вельможи, номенклатура, банкиры и пр.) чужды национальные государственные интересы. Ради сохранения своего высокого положения и капиталов они готовы превратить Россию в расчлененную, зависимую от иноземцев страну. И другая, не менее характерная черта: когда народ сознает опасность попасть под двойной гнет – своих господ и иноземных, он восстает и свергает неправедную власть.

В мае 1606 года почва для успешного восстания была подготовлена. Шуйские тайно привлекли на свою сторону подразделения новгородских и псковских войск, находившиеся на окраине Москвы.

День 16 мая прошел для молодого царя спокойно. Он принимал доклады дьяков. Тем временем Василий Шуйский вел верные ему отряды на Кремль. К ночи они заняли все кремлевские ворота. На рассвете, в 4 часа, ударили в набат. Москвичи повалили на Красную площадь; толпа принялась бить и грабить поляков, литву. Подогревали страсти толпы бояре – верхом и в полном вооружении, – которые кричали, что иноземцы устроили заговор против царя.

Под шум погрома организаторы заговора вошли в царские покои, которые охраняли немецкие наемники. Басманов попытался оказать бунтовщикам сопротивление, но был убит. Самозванец выпрыгнул в окно и повредил ногу и руку. Его убили, а Марину Мнишек со свитой арестовали.

Все свидетельствует о том, что мятеж был тщательно подготовлен. Заговорщики сумели очень быстро прекратить погромы. Стихийные грабежи продолжались чуть более суток. Порядок был восстановлен. А уже 19 мая был выбран очередной царь: князь Василий Иванович Шуйский. Не были даже соблюдены надлежащие формальности. Это был откровенно боярский избранник, провозглашенный царем перед толпой на Красной площади, а завершили действие в Успенском соборе, где Шуйский поклялся, что не будет злоупотреблять властью.

Был составлен особый документ – крестоцеловальная грамота, согласно которой права царя ограничивались. «Суда без бояр не творить, смерти никого не предавать, отчин (владений. – Авт.) у них не отнимать, ложных доносов не слушать, а ложных доносчиков наказывать».

В чью пользу были эти ограничения? По мысли Ключевского, в пользу самого демократического учреждения того времени – Земского собора, поскольку целование креста было «всей земле». В противовес этому мнению Платонов подчеркивал зависимость нового царя от бояр. Е.Ф. Шмурло назвал грамоту Шуйского «русской хартией вольностей», сравнивая ее с аналогичным английским документом. Неужели отзвуки конституционализма донеслись до Москвы из революционных Нидерландов? Ведь торговые связи Руси с этой страной расширялись. Или это была попытка препятствовать новой опричнине? Скорее всего, этот документ был вынужденной уступкой Шуйского боярской думе, где большинство составляли выдвиженцы самозванца или поддерживавшие его люди, вроде ростовского митрополита Филарета, в миру Федора Никитича Романова – племянника первой жены Ивана Грозного Анастасии. Его насильно постригли в монахи по велению царя Бориса. Он оказался наиболее подходящей фигурой при выборах патриарха. Более достойная кандидатура – казанский митрополит Гермоген не прошел из-за своего радикализма: он был принципиальным противником и обличителем самозванца.

СМЯТЕНИЕ УМОВ И ВОССТАНИЕ

В Москве творились чудные дела. Еще недавно с ликованием встречали царя «Дмитрия». А теперь его изуродованный и оплеванный труп после трехдневного позора вывезли за город и, бросив в яму, прибили колом к земле, дабы «чародей» не смог восстать из мертвых.

Убийство двух царей за один год – такого в отечественной истории еще не случалось. Смятение в умах и душах подготовило народ к новым чудесам и знамениям. И они не замедлили явиться.

Люди шептались, будто на могиле самозванца по ночам зажигались огоньки и раздавалось дивное пение. Да и как этому не поверить, если в ночь после его гибели вдруг ударил мороз, державшийся целую неделю. На полях промерзли хлеба, пожухли трава и листья на деревьях.

Поползли слухи, крайне неблагоприятные для нового царя. Появились листы с известием о том, что царь Дмитрий жив; сам Бог вторично укрыл его от изменников. Общественное мнение восстанавливалось против Василия Шуйского.

Власти стали доискиваться, откуда взялись провокационные прокламации. Следы привели к дому Романовых.

Дело в том, что очередной государственный переворот пробудил в душе Романова-Филарета прежние честолюбивые мечты. Конечно, бывший щеголь и кутила не помышлял о сложении духовного сана и возвращении в мир. Тогда расстриги на Руси пользовались самой дурной славой. Но был у Филарета девятилетний сын Михаил. Он имел право занять трон как племянник последнего законного царя Федора Ивановича. По стране пошли толки (по-видимому, с подачи Романовых) о возможности его избрания царем.

Пробуждать сомнения в праве Шуйского занимать трон, вызывать брожение умов было в интересах Романовых. Но многие люди, которые уже раз поверили в то, что маленький царевич чудесным образом избежал смерти в Угличе, готовы были поверить и во второе спасение Дмитрия.

Вряд ли в мыслях у Филарета был вариант нового появления призрака царевича Дмитрия. Он желал воспользоваться памятью о Дмитрии для того, чтобы снизить авторитет нынешнего царя и напомнить о родовой преемственности династии Ивана Грозного (хотя прямых династических наследников не осталось).

Власти не стали жестоко карать Романовых. Для пресечения суеверных толков тело самозванца было извлечено из могилы, сожжено на костре, а пепел развеян по ветру. (Ясно, что таким способом суеверия не только не искоренишь, а скорее укрепишь.)

Филарета лишили сана патриарха. На его место поставили Гермогена, отличавшегося твердым характером и решительностью и способного, по расчетам правящей элиты, удержать народ в спокойствии и покорности.

Однако ситуация становилась все более взрывоопасной. Начинались серьезные смуты, в которых порой принимали участие даже представители низшего духовенства. «Взбесились тогда многие священники и иноки, – повествовал один церковный автор, – и чин священства с себя свергли и много крови христианской пролили». Как видим, в ту пору многие священнослужители были более близки к народным массам, чем к правящим кругам.