Формула влияния - Николай Зорин

Я резко повернулась и пошла назад, надеясь, что не все зрители вышли из зала и я смогу его отыскать. Но тут запищал мой телефон — пришло новое сообщение. Оно было опять от Кирюхина. В цветистых выражениях он просил прощения за то, что не смог прийти на эту встречу. Так что же это получается? Его в зале не было? Зачем же я тогда его ждала, зачем смотрела этот дурацкий фильм?

Жутко разозлившись, я решила ему позвонить сама, не понимая, почему мне это раньше не пришло в голову. Номер Кирюхина не отвечал, механический голос абстрактной барышни сообщил, что абонент временно недоступен. Разозлившись еще больше, я села в машину и поехала домой.

Несколько раз еще пыталась дозвониться, но номер стабильно не отвечал. Спать легла в самом дурном настроении. Долго не могла уснуть, но как только начала наконец погружаться в сон, позвонили в дверь.

Этот звонок напугал меня до полусмерти. Я вскочила с постели, схватила халат и, прижав его в груди, замерла посреди комнаты. Кто мог прийти ко мне среди ночи? Мне разом представились какие-то нереальные, мистические ужасы из дешевых бездарных фильмов: человек без лица, девушка с окровавленными руками, черный сгусток, вобравший в себя зло мира… Но тут сообразив, что уже не ночь, а раннее утро — все предметы в комнате были отчетливо видны, — я немного успокоилась, накинула халат и пошла открывать.

На пороге стояла девочка. На пороге стояла моя дочь Маша. Одна. И это было страшнее всех ужасов, вообразившихся мне. Случилось нечто такое, что поправить уже невозможно, новая беда ворвалась в мой дом, и теперь…

— Где бабушка? — закричала я не своим голосом. Маша ничего не ответила, неопределенно мотнула головой — черные длинные волосы рассыпались по ее плечам от этого движения, — грязноватые, слипшиеся, ну да, на даче нет горячей воды, приходится греть… — Где бабушка? — повторила я свой отчаянный крик. Маша опять не ответила, протянула пакет — небольшой пластиковый пакет с розами и сердечками, такие дают в парфюмерных магазинах. Неужели тут все ее вещи? — Ну скажи что-нибудь, Машенька! — Я обхватила ее руками, крепко-крепко прижала к себе и разрыдалась. Пакет выпал из рук моего ребенка, что-то громко стукнуло, какой-то тяжелый предмет… От пережитого горя Маша повела себя странно, начала вырываться, кричать и вдруг с необыкновенной силой ударила меня по голове кулаком. — Машенька!..

Маша вырвалась и бросилась вниз по лестнице. Я побежала за ней. Электронный замок подъездной двери на мгновенье ее задержал, я подумала, что сейчас ее догоню, остановлю, но не успела — Маша выскочила на улицу.

Мы неслись по городу, как в каком-то кошмаре. Я звала ее, она никак не реагировала — не останавливаясь, не оборачиваясь даже, все бежала и бежала вперед. Это длилось так долго, так невыносимо, так нереально долго, что мне начало уже казаться, будто все действительно происходит во сне. Но вот улица, по которой мы бежали, внезапно расширилась, превратившись в площадь. Перед нами выросло здание железнодорожного вокзала. Маша поднялась по ступенькам центрального входа, широким, мраморным, скользким, я совершенно не представляла, как смогу их преодолеть. На крыльце стояла пестрая галдящая толпа цыган. Маша нырнула в эту толпу и пропала.

Наваждение кончилось. Внезапно я поняла, что девочка, которую я пыталась догнать, — вовсе не моя дочь. Маленькая цыганка-нищенка, дитя этой толпы. Как я могла принять ее за свою Машку? Но еще минуту назад я нисколько не сомневалась, что это она. Я ее ощущала своим ребенком. И меня нисколько не сбивали грубейшие несоответствия. Эта девочка старше моей дочери года на два, не меньше, и гораздо выше ростом — Маша не смогла бы дотянуться до звонка, — у нее черные длинные волосы, чужая одежда. Да и как ранним утром Машка могла бы оказаться здесь? На чем бы она добралась с дачи, одна? Да нет, нет, я говорю самой себе глупости, дело не в этом, дело совсем не в этом…

Я повернулась и пошла прочь от вокзала. Цыганка из толпы прокричала мне вслед что-то злое и грубое — наверное, прокляла меня. Глупая, глупая, что уж теперь меня проклинать, я и так проклята кем-то. Я не знаю, что со мной происходит. Этому нет никаких объяснений. Принять чужого ребенка за своего? Это уже не просто безумие, это какое-то душевное предательство. От отчаянья мне хотелось завыть. Нужно что-то с собой сделать, чтобы прекратилось все это, срочно сделать…

Прежде всего нужно вернуться домой. Укрыться от всех, спрятаться, забиться в свою норку. Господи, как же я хочу домой. Там так хорошо, так тепло, так уютно, такие родные, привычные вещи, такой упоительно родной запах. Дома мне сразу станет легче. Но, осмотрев себя, я поняла, что и это маленькое, такое простое желание практически неосуществимо. До моего дома от вокзала три троллейбусных остановки, но о том, чтобы сесть в троллейбус, не может быть и речи. Во-первых, у меня нет денег, а во-вторых, в таком виде ни в какой троллейбус сесть невозможно. Халат, наброшенный на ночную рубашку, босые, сбитые в кровь ноги… Как же я теперь доберусь домой? Что же мне делать?

Без сил я рухнула на скамейку, закрыла глаза и очень захотела умереть. Но посидев так немного, поднялась — домой попасть все-таки надо. Я пошла пешком — другого ничего не оставалось, — еле-еле передвигая ноги. Прохожие — к счастью, редкие, утро было раннее, — провожали меня удивленными взглядами, но я так устала, что мне было уже почти наплевать. Домой добиралась невыносимо мучительно и долго, но все-таки добралась. Вошла в подъезд, поднялась на свой этаж, и тут вдруг выяснилось, что мучения еще не закончились — дверь моей квартиры закрыта. Я вспомнила: она захлопнулась, когда я бросилась за Машей… О боже, нет! Когда я бросилась за этой чужой цыганской девочкой. Мысленно взвыв, я позвонила в квартиру соседки. Мы у нее оставляем запасные ключи на всякий случай (например, вот на такой!).

Соседка Ирина долго не открывала. Малыш, ее скандальный, совершенно невменяемый шпиц, заливался визгливым лаем. «Неужели ее нет дома», — в отчаянии подумала я, и в этот самый момент дверь наконец открылась. Заспанная Ирина испуганно выглядывала в щель. Ну да, я ее понимаю! Когда к тебе приходят незваные гости ни свет ни заря, это очень нервирует.

— Ах, это ты?! — с явным облегчением проговорила Ирина, узнав меня, и открыла дверь шире.

Я объяснила, что выносила мусор, забыла ключи, получила запасную связку и наконец вошла в свою квартиру. Мне страшно хотелось позвонить поскорее маме с Машкой, мне страшно хотелось в душ, мне страшно хотелось залезть под одеяло, уснуть, а потом посчитать, что эта бешеная, безумная пробежка на рассвете просто приснилась. Но моя босая нога наступила на что-то твердое, холодное, несовместимое с мирными мыслями, при входе в прихожую. Пакет, который принесла девочка-цыганка, — я сразу поняла, на что наступила моя нога. Никакого «приснилось» теперь не получится, этот материальный предмет разрушит любой утешительный самообман. И с душем придется повременить, и Машке позвонить не получится, пока не узнаю, что там, пока не разберусь со своим рассудком и моей вставшей на дыбы жизнью.

Мысленно перекрестившись, я открыла пакет. В нем оказался газетный сверток, довольно тяжелый для своего размера. Я нетерпеливо сорвала обертку — и чуть не выронила предмет. Это был пистолет. Самый настоящий. Я, конечно, плохо разбиралась в оружии, но моих скудных познаний все же хватило на то, чтобы понять: это немецкий пистолет марки «Вальтер», он заряжен и вполне пригоден к использованию. Оставалось лишь приставить его к виску, нажать на курок и решить таким образом все проблемы.

Не знаю, как бы я поступила, возможно, и поддалась бы порыву. Нет, скорее всего, нет. Но так или иначе, времени на размышления мне не дали — мой неугомонный лжепокойник Кирюхин послал новое сообщение. «Включите компьютер» — вот, что он на этот раз написал и никаких пояснений не дал. С пистолетом в руке я потащилась в свою комнату выполнять приказание навязавшегося клиента.

На рабочем столе опять было горное озеро, то самое, унылое, осеннее. Но после того, что со мной случилось, это меня совсем не удивило, не расстроило, не испугало — не вызвало ровным счетом никаких чувств. Я тупо смотрела на картинку, ожидая дальнейших распоряжений, но телефон молчал. Смотрела долго, пока не заслезились глаза. Стояла, смотрела в одну точку на скале, освещенную лучом заходящего солнца. А я и не заметила, что дождь перестал, выглянуло солнце, и ветер угомонился. Сразу стало теплее. Я оторвалась наконец от созерцания скалы, расстегнула молнию на куртке и пошла по тропинке вниз, к берегу озера, туда, где меня ждет мой самый любимый на свете человек.