Разбег - Валентин Рыбин

— Давайте, товарищи! — взмахнул рукой Ратх. — За лопаты! Поднимайте на ноги всех до одного!

Начался новый изнурительный бой со стихией. К вечеру вода из реки с шумом рванулась в траншею и, подхватив «божью тварь», понесла в низину, на такыр, которому не было конца и края.

XVII

Вернувшись домой, в Карабекаул, Чары Пальванов целые сутки отсыпался. Спал на старой кошме, под чекменем. Сон у него был тяжелый, с храпом и стонами. Жена и дочери то и дело заглядывали в кибитку: не заболел ли? Проснулся Чары-ага весь опухший. Глаза красные и мешки под глазами. Сел на кошме, взялся обеими руками за голову. Состояние такое, будто сон вовсе не принес ему облегчения, а только голову затуманил — ничего не соображает.

— Эй, кто там! — позвал Чары-ага. — Чаю принесите! У входа в кибитку появились обе дочери, а потом и жена.

— Слава аллаху, проснулся, — сказала она с почтительной улыбкой. — Мы уже думали заболел ты. Шайтан прицепился к тебе, вселился в душу, спать тебе мешал.

— Чаю! — гаркнул сердито Чары-ага.

Женщины выскочили из кибитки и вскоре принесли и поставили на кошму горячий фарфоровый чайник с пиалой. Чары-ага несколько раз перелил чай из чайника в пиалу и обратно, удовлетворенно мотнул головой — все, мол, в порядке, больше вашего присутствия тут не требуется. Однако жена и дочь выжидательно смотрели на него, не собираясь уходить. Он догадался — они хотят о чем-то спросить или сообщить что-то важное. Посмотрев пристальней на жену, он увидел в руках у нее какую-то бумагу.

— Что ты там держишь, Бике?

— Письмо получили, — сказала жена, подав мужу конверт. — От Сердара письмо. Боюсь, беды бы не случилось. Вчера видела его во сне совсем голеньким.

— Волдырь тебе на язык, чтоб не болтала чего попало, — оскорбился Чары-ага. Вынув из конверта письмо и прочитав его, сказал коротко и непонятно: — Полетел…

— Куда полетел? — насторожилась жена.

— В небо полетел, — строже выговорил Чары-ага.

— Аллах, помилуй, да что же это такое опять на мою голову! — запричитала жена. — Разве я не говорила тебе — не пускай Сердара в Расею.

Заплакали, глядя на мать, обе дочери — Сенем и Гульчехра.

Чары-ага недоуменно посмотрел на всех трех, сплюнул с досады в угол и выругался.

— Марш отсюда, негодные! Совсем ума у вас нет! Никуда не делся Сердар. Полетел и сел. Когда сел — письмо написал. Хорошо теперь ему, будьте вы прокляты! Крылья, говорит, ему подчинились.

— Вий, значит живой Сердар! — радостно воскликнула Сенем.

— Хай, овечки безмозглые, — успокаиваясь, проговорил Чары-ага и махнул на них рукой. — Идите, не мешайте пить чай.

Женщины удалились. Чары-ага, отхлебывая из пиалы приятный, бодрящий напиток, задумался: «Сердар над Россией в небе летает, а над Туркменией летает саранча, будь она проклята! Все пожрала эта тварь. Хлопчатник, джугару, даже саксаул обглодала — что делать? Придется в Чарджуй за новыми семенами ехать. Опять надо всех на ноги поднимать. Если за два-три дня джугару посеем — может, даст урожай к осени».

Допив чай, Чары-ага оседлал коня, сказал жене, что едет в Чарджуй, и зарысил на дорогу. Часа через три остановился возле здания Окружного комитета партии. Решил поговорить насчет семян с Ноной Авагимовной! Зашел в приемную.

— Здравствуйте, — сказал секретарше, оглядывая сидящих у окна посетителей.

— Здравствуйте. — Секретарша удивленно вскинула брови. — Быстро вы примчались. Я только послала за вами вестового, а вы уже здесь. Молодец, товарищ Пальванов. Бюро у нас сегодня.

— Як Ноне Авагимовне, вообще-то, — растерялся Чары-ага.

— Да нет уж, я доложу о вас Атабаеву.

— Какому Атабаеву? — Чары-ага насторожился.

— Кайгысызу. Он приехал и проводит бюро, — уточнила она и вошла в кабинет секретаря.

Выйдя оттуда, улыбнулась:

— Садитесь, товарищ Пальванов, скоро вас вызовут.

Чары-ага сел у окна, оглядывая приехавших из аула товарищей. Лица у всех удручены. Все, как одни, в пол смотрят, глаз не поднимают. Вот один вышел из кабинета, махнул отчаянно рукой и хлопнул дверью. Из кабинета донеслось:

— Пригласите Беглиева!

Чары-ага узнал голос Бабаораза и успокоился. Но вот и Беглиев вышел сконфуженный.

— Пальванова пригласите! — вновь разнесся голос Бабаораза.

Чары-ага причесал огрызком расчески бородку и, не спеша, переступил порог. Кайгысыз — на месте секретаря. Сам Бабаораз сбоку, за столом, вместе с остальными членами бюро.

— Товарищ Пальванов, — обратился Бабаораз. — Расскажите, пожалуйста, нам, как вы дошли до такого, что налетели на мирных бедняков с кнутами и саблями?

— Бабаораз, ты о чем говоришь? — удивился Чары-ага. — С какими кнутами, с какими саблями? Разве не ты приказал — поднять на ноги всех добротрядовцев, закрыть все чайханы, все магазины, а бездельников силой заставить убивать саранчу?

— Я таких приказов не давал, извините, — с придыхом выговорил Бабаораз. — Я не такой дурак, каким вы меня пытаетесь представить товарищу Кайгысызу Атабаеву. Я на своих дехкан руки никогда не подниму. Это вы, товарищ Пальванов, действуете старыми партизанскими методами руководства!

— Ах ты, ишачий сын, — ты о каких методах говоришь? — вспылил Чары-ага. — Ты что — против революции? Ты против того, чтобы баи и другие дармоеды воевали с саранчой?

— Ну, хватит устраивать базары! — властно сказал Кайгысыз Атабаев. — Все и так ясно. Три дня назад вы с отрядом «кошчинцев» напали на Сакар, разогнали людей из чайханы и магазинов. Многих силой заставили вступить в колхоз, дали им лопаты и отправили на саранчовый фронт. Было такое?

— Да, товарищ Атабаев. А что мне оставалось делать? Бабаораз предупредил: если к лету стопроцентной коллективизации в округе не будет — шкуру со всех спущу. Теперь я спокоен за свою шкуру: у меня все записаны в колхоз.

Атабаев занервничал. Губы скривились, черные усики поднялись к ноздрям.

— Вы грубо нарушили социалистический демократизм, товарищ Пальванов. Дальнейшее ваше пребывание на посту районной организации «Кошчи» считаю нецелесообразным. Есть люди помягче и посмышленнее. За явное проявление перегибов предлагаю — объявить Пальванову строгий выговор.

— Другие предложения есть? — спросил у членов бюро Бабаораз.

Все промолчали.

Бабаораз ядовито усмехнулся:

— Можете быть свободным, товарищ Пальванов. По партийной линии вам объявляется строгий выговор. Что касается руководства — сдайте председательство своему заместителю. Можете идти.

Чары-ага растерялся. Пожал плечами, посмотрел на Атабаева, на членов бюро.

— Уважаемые, а что же мне теперь делать?

— Поработаете рядовым колхозником, — мстительно выговорил Бабаораз. — Сотни людей только тем и заняты, что пашут, сеют и собирают урожай. Вы — не исключение.

— Спасибо, — трудно произнес Чары-ага и вышел из кабинета.

В приемной он постоял, похмыкал, болезненно улыбнулся секретарше и удалился.

Расстроенный и совершенно сбитый с толку, он возвращался в аул. Пока ехал, мысленно и вслух перебирал все проклятия, ругая свою судьбу и себя за то, что родился человеком строптивым и неуживчивым с людьми. Не дал ему аллах ни терпения, ни обходительной вежливости, а о хитрости и говорить нечего. Чары-ага сопоставлял себя со своим злейшим врагом Куванч-баем и удивлялся его изощренному уму. Такая дрянь в воде не потонет, и в огне не сгорит.

В юности, бывало, не успеет Чары сказать что-то не так, как Куванч-баю уже все известно. Выберет он момент, когда вокруг строптивого Чары джигитов соберется побольше, и начинает разглагольствовать об уме-разуме и умении правильно жить на земле. Пословицами, поговорками словно из мешка сыплет. Люди смеются, Чары сердится, а Куванч-баю это только и надо. Люди потом долго потешаются над Чары, а он в ответ лишь огрызается.

В восемнадцатом, когда началась воина и в Чарджуй приехали красные отряды, Чары подался в город, к красным. Хотел в Красную Армию вступить, но выслушал его председатель совдепа и посоветовал ехать в Карабек и организовать там добровольческий красный отряд из дехкан. Вручили мандат, назвав в нем Чары Пальванова представителем Советской власти.

Приехал Чары в Карабек, собрал бедняков. Выслушали его с недоверием, но все-таки несколько человек записались в отряд. А Куванч-бай уже смекнул, что и тут надо со своим батраком не силой, а хитростью действовать. Бай «от души» приветствовал новую власть, но пожалел, что эта власть «капырская» и туркменам она не понравится. Сразу поплелись всевозможные слухи о большевиках: заговорили об общих женах и одеялах. Парни загыгыкали, а женщины принялись плеваться. Куванч-бай посмеивался в разговорах со своим бывшим батраком: «Конечно, Чары-джигит, я тоже бы согласился спать под одним одеялом со всеми, но боюсь божьей кары… Да и ты поостерегись, не богохульствуй перед всевышним».