Круговерть бытия - Alexandr Dornburg

Разглядев горькие слезы своей любимицы, бабуся ласково берет ее на руки и, присев на глиняную завалинку около хижины, начинает всячески ублажать и успокаивать ее.

Под влиянием ласки маленькая Юлдуз начинает мало-помалу успокаиваться, перестает плакать и, прижавшись головкой к высохшей груди бабушки, принимается с озабоченно-серьезным видом что-то торопливо и пространно рассказывать, разводя ручками и поблескивая выразительными глазками.

С первых же слов девочки старуха настораживается, по ее лицу пробегает выражение тревожного недоумения. Взволнованным голосом она спешит задать Юлдуз несколько вопросов, и из ответов на них перед ней ясно обрисовывается картина несчастья, постигшего их семью.

Бабушка торопливо спускает Юлдуз с рук на землю и с пронзительным воплем бросается в дом.

С быстротою молнии по аулу распространяется неожиданное известие.

Торопливо сбегаются со всех сторон храбрые джигиты шайтан-кудейцы, любимцы Аллаха, сыпятся вопросы, но разве возможно добиться от шестилетнего ребенка ясных, определенных ответов. Несомненно только одно: что совершено убийство старика и ребенка, но кем, когда и почему, никто не знает.

Для выяснения этого вопроса необходимо, не теряя времени, спешить на место происшествия, и вот десятка полтора джигитов, наскоро вооружившихся, уже несутся сломя голову туда, где пасутся их бараны под охраной усто Миндигула и маленького Ахмата.

Прискакав на место совершенного убийства, джигиты без труда разыскали трупы и затем приступили к внимательному изучению следов. Для «темного азиатца» природа — открытая книга, и они читают в ней все с большею ясностью.

После непродолжительного изучения местности, на которой разыгралась кровавая драма, татары безошибочно уяснили себе главные обстоятельства и положение дела. Убийцы были "длинноносые", то есть - русские, это подтверждалось следами конских подков не азиатского, а русского образца ( шкуры на копытах давно истрепались); далее — они были казаки.

В том месте, где они слезали, виднелись едва приметные даже для опытного взгляда следы чувяк. Из русских только одни казаки, воины христианские, жестокосердные, носят эту обувь, прочие же войска ходят в сапогах. Мастерские удары, которыми были убиты старик и мальчик, указывали на то обстоятельство, что незнакомцы были ловкие, лихие рубаки, могущие при случае постоять за себя.

Число лошадей узнать было проще всего, но степнякам было известно даже и то, что лошади эти успели сильно притомиться от продолжительного, по всей вероятности, похода. У свежей, не уставшей лошади шаг ровный, одинаковой ширины; когда же она начинает уставать, то и шаг у нее делается неравномерным и через то, след получается то длинный, то короткий.

Такие именно следы были у лошадей, проехавших пару часов тому назад неведомых убийц.

Когда для татар выяснились в главных чертах все подробности убийства, то истерики с криками "А нас за что?" никто закатывать не стал. С одной стороны было за что, с другой - радовало, что Аллах подменил русских или лишил их разума. Так как они сами пришли в руки батырам.

Тотчас же решено было снарядить погоню за убийцами, которые, по их убеждению, не могли уехать очень далеко. Порешив этот вопрос, часть татар, захватив тела убитых, медленным шагом двинулась обратно в аул; остальные ретивые батыры, те, у кого были лошади получше, под руководством Кар-аксакала (Чернобородого), не теряя времени пустились в погоню по едва приметным следам.

Ясно было что казаки будут прорываться на север, к Дунаю, так что во все аулы на том направлении поскакали гонцы, приглашая их присоединяться к загонной охоте на человека. Потеха началась.

Тем временем мы перли почти напрямки, иногда проскакивая прямо под носом у многочисленных турецких отрядов. Со стороны нас от местных татар никак не отличить. Тем более, что в многонациональном турецком войске встречались всякие люди, а так как пара моих казаков могли бегло балакать по- турецки, то мы могли надеяться отбрехаться от левых иноплеменных отрядов османской армии. Другое дело местные, они нас вблизи моментально раскусят. Но пока бог миловал...

После полудня, когда мы наскоро перекусили, я прикинул дорогу до Дуная. Напрямую оставалась километров 30-35, то есть к вечеру мы могли бы выйти к реке и переплыть Дунай в темноте. Но вот какая штука. По местным поверьям, человека, которому вскоре предстоит погибнуть, легко узнать. Лицо у него покрывается так называемой Маской Смерти.

Вот и в чертах лица всех моих казаков стало проскальзывать что-то жуткое, потустороннее. А в нашем положении каждый суеверным станет. Эх, сгубили всех нас чудо-начальники ни за понюшку табаку! Себя я со стороны, конечно, видеть не мог, так что на свой счет у меня еще надежды оставались, но на душе стало совсем тоскливо. Почему-то обстановка стала мне напоминать бочку с порохом, фитиль которой уже загорелся.

Подъехав к Бирюкову, все так же выступающем в качестве нашего авангарда, я со всей серьезностью спросил:

— Урядник, ты ничего не хочешь мне рассказать? Мне кажется, сейчас самое время!

Бирюков вдохнул и стал кается:

— А знаешь, брат-Арсений, чем я больше думаю, то больше меня забота берет. Дал я мы маху большого, такого маху, что и сказать совестно!

— В чем дело?

— А в том, господин подхорунжий, что нам беспременно следовало стадо осмотреть. Сдается мне теперь, что там беспременно кто-то еще был, либо мальчонок, или девочка. Право, ну.

— Легко возможно, — задумчиво согласился я. — Как это никому из нас в голову не пришло?

— Затмило. Из-за мальчонка из-за этого жалость нас всех разобрала, вот мы и развесили губы.

— Как не вовремя ты, урядник, разнюнился как кисейная барышня. Подобное благородство граничит с безумием. Сам же знаешь, что лес рубят - щепки летят! И разве обязательно было этого ребенка убивать? Вес же цыплячий. Взял бы я его к себе на Ворона и завез на десяток верст. Пока бы ребенок до своего аула добрался, мы бы уже вечером у Дуная были. Да что уж сейчас говорить об этом!

— Мой грех!

— Ладно, урядник давай думать как нам дальше из этой беды выпутываться?

— Думаю, нам теперь надо напрямки переть, как кабан через камыши. Только селения и заставы османские обходить. Одеты мы под татар, чужие солдаты нас не признают и гонятся за нами не будут. У султана татары всегда гонцами-чаушами были там и мы сойдем за такого гонца с эскортом. Это местные нас в два счета раскусят. Да уж поздно скрываться! Если богородица нам ворожить будет, уйдем мы от турка за Дунай в наше царство.

— А ты погоди бахвалиться, мы еще не на той стороне, а на этой,