Жара - Ральф Ротман

— Откуда вы знали, что у меня тридцать восьмой размер?

Светлый голос, почти никакого акцента. Остаток яблока полетел в канал, и тут же по воде заскользил один из лебедей, выплывая из-под ветвей, и схватил клювом огрызок Де Лоо пожал плечами.

— В моем возрасте достаточно лишь взглянуть разок.

Она села рядом с ним, скрестила ноги, легкая ткань скользнула промеж колен; когда он повернул голову, в шершавой коре осталось несколько его волос. Люцилла вытащила из рюкзака пачку табака.

— Джинсы и пуловер тоже в самый раз, — сказала она. — А про сандалии и говорить нечего.

Она не была писаной красавицей, во всяком случае, на первый взгляд или в расхожем, житейском смысле. Ее лицо было слегка круглым или казалось таким, крепкие широкие скулы, на носу, у самой переносицы, шрам, словно след от перелома, что выглядело даже пикантно. Пухлый рот, верхняя губа вздернута, открытый приятный лоб, а в глазах мягкий свет и интеллигентность.

Она вытащила из пачки самокрутку. Ее курчавые, доходившие до плеч волосы, видимо, не слушались ни расчески, ни щетки для волос и подчинялись только ее пятерне. Она щелкнула зажигалкой, затянулась, вбирая пламя в цигарку, и тут же с силой вытолкнула его, резко выдохнув. В мочках ушей сверкнули крошечные золотые блестки. Она откинула голову, выпустила дым.

— Только бюстгальтер немного великоват. У меня размер семьдесят пять А, а не В.

— Ах, вот как!

— Но это неважно. Я все равно их редко ношу. А если надену, то будет где заначку от налогов припрятать…

— Будет — что?

— Забудь. Глупая польская шутка, я даже объяснить не могу. А чьи это вещи?

Он промолчал. Месяц поднялся выше, мимо проплыла серая полицейская лодка, а она опять затянулась самодельной сигареткой, уставилась перед собой и выдохнула дым открытым ртом. Наконец она кивнула и улеглась на траву, зажав платье между колен.

Послышались ленивые звуки гитары, кто-то играл как во сне. Нежные далекие звуки; по воде плыли стоймя пивные бокалы, легонько касаясь друг друга, словно кто воткнул их туда. Ей, видимо, мешал свет, она прикрыла глаза рукой, и он почувствовал запах ее подмышек — терпко-сладковатый, соленый и полный страха.

Лебедь, съев остатки яблока, расправил крылья, захлопал ими по воде, попробовал взлететь, оставляя впечатление, что лишь пробежал часть расстояния по глади канала. Когда он попадал в полосу света от берегового фонаря, на лапках ярко вспыхивали красные перепонки. Он вытянул шею, раскрыл клюв, отчаянно захлопал крыльями, произведшими странный механический шум, словно они крепились к телу шарнирами. Но взлететь ему так и не удалось, миновав два-три дома, он оставил свои попытки. С шумом ворвавшись в тень под мостом, он вспугнул там несколько уток.

С плавучего ресторана, где шла попойка, послышалось пение подвыпивших людей, пронзительные звуки, словно царапали по железу. Что-то с треском сломалось. Но Люцилла только улыбалась, словно ее занимала какая-то счастливая мысль, она сняла руку с лица и посмотрела на него. Безупречные зубы. Девственной белизны, как снег.

— У тебя есть ванна?

Он ничего не сказал, только кивнул, и она выпрямилась, заправила несколько прядей за уши. Она потрепала по загривку собаку, лежавшую рядом с ней, и та сразу перевернулась на спину, клацнула зубами, пытаясь схватить ее за руку, а она, не поднимая головы, сказала:

— Ну, тогда пошли, что ли?

Напротив, между стволами платанов, раздались сигналы велосипедных звонков, и свет передних фар, а затем задних красных пересек неровную из-за корней дорожку — линия прыгающих огоньков прочертила воду канала. Де Лоо встал, вскинул на плечо ее рюкзак, а она повесила на шею тяжелые зашнурованные гриндерсы.

Бинго зарычал и кинулся в прибрежные кусты, иногда они видели, как мелькает между ветвями его белое пятно и сверкают глаза, а Люцилла тихонько насвистывала про себя, вытянув слегка губы. Ее скулы мерцали в серых сумерках, словно высвеченные серебряным блеском луны, и она опять почувствовала на себе его взгляд, во всяком случае, ее бедра не преминули отреагировать на это. Она шла почти беззвучно в своих плоских сандалиях, и подол ее платья, легкий, как тень, летал то влево, то вправо.

Перед кафе «Две луны» кельнер составлял столы, приковывая их цепочкой к перилам новой террасы; внутри темного помещения, между нагроможденными друг на друга стульями, сидели перед компьютером повара. Ворота во двор дома были открыты, выключатель в подъезде не работал, но лунный свет добивал и сюда, и они молча поднимались по лестнице. Тихонько поскрипывали кожаные ремни рюкзака, а когда они добрались до пятого этажа, то услышали повизгивание Бинго, песик застрял где-то на нижних этажах. Люцилла перегнулась через перила и попыталась успокоить его; польские слова звучали так нежно, словно это был шепот лунного света, но Бинго не поддался на уловку. Тогда ей пришлось вернуться и взять его на руки.

В квартире Де Лоо открыл балконную дверь и все окна и включил бойлер. Он разбил спекшийся в комки в старой пластиковой банке чистящий порошок и поискал губку. В изгибе трубы под раковиной он нашел щетку и, отчистив ванну, сполоснул ее и оставил наполняться водой; фыркая и обдавая его паром, горячая вода заструилась из широкого крана, а он открыл запотевший стенной шкафчик с зеркальной дверкой, извлек оттуда ароматическое масло для ванны и поставил рядом с мыльницей.

Потом прошел в гостиную, где работал телевизор, а собачонка грызла на софе угол кожаной подушки. Люцилла стояла на балконе и смотрела вниз. В фонтане на Урбанштрассе журчала, стекая из верхней чаши тоненькими струйками, вода, сверкая в лунном свете, словно нитки жемчуга.

— Красивая квартира, — сказала она, не оборачиваясь. Положив руки на парапет, она стояла и чесала одну ногу другой, потом кивнула в сторону телевизионной башни по ту сторону крыш. — Там наверху крест, ты это знаешь? Его никто не видит, во всяком случае, ни один берлинец. Но он там, пусть и невидимый. Большой сияющий крест. — Она повернулась к нему. — Ты хоть раз его видел?

Свет уличного фонаря проникал снизу до балкона и просвечивал сквозь ее платье. Он подошел к ней, встал вплотную сзади, положил свои руки рядом с ее и тихо спросил:

— Где? — Его подбородок коснулся ее макушки, волосы пахли чем-то кислым, возможно, старым тальком, большими пальцами он провел по ее мизинцам. Но она откинула голову назад, прижалась к его груди и сказала:

— Только, пожалуйста, не сейчас! Только днем, когда светит солнце… Ты не угостишь меня чаем?

Она увернулась от него, хотя слегка и прильнула к нему, и он отправился в кухню, налил воды в чайник и открыл кухонную полку. Там лежало только несколько засохших серых листьев мяты, сахарница тоже была пустой, и он снова выключил плитку, поглядев на угол дома.

— Мне надо ненадолго выйти. Последи за ванной.

Люцилла сидела, скрестив ноги, на ковре, смотрела, не отрываясь, на экран и крутила цигарку.

— Здесь живет женщина, так? — Она сплюнула крошки табака с языка, а он помедлил с ответом, громыхая посудой.

— Жила, — сказал он и закрыл дверь.

Во дворе, за зарешеченным окном художницы, горела свеча на блюдечке, и он услышал тихие звуки музыки, соната. Скрежет поцарапанной пластинки был громче рояля. Кругом все погрузилось в темноту, в заднем доме уже все спали, и он, перескакивая через две ступеньки, следил за тем, чтобы не наступить на отстающие и хлопающие металлические полоски на ступенях лестницы.

В своей квартире он сложил в пластиковый пакет все, что было у него в холодильнике и на полках: хлеб, упаковку нарезанного сыра, различные сорта чая; вымыл и заклеил пластырем свои израненные пальцы. Потом подошел к окну, взглянул наверх, на окна пятого этажа в переднем доме, зажмурил глаза и сделал глубокий вдох. В кухне там никого не было, только отражался в верхних стеклах месяц, мертвые блики над кончиками тополиных ветвей.

Опять во дворе, он услышал шорох и возню в мусорных бачках. Под крышкой следы зубов на толстых пластиковых упаковках, зловещая ухмылка серой полукруглой пасти по краю пакета, а когда он снова открыл дверь на пятом этаже, залаяла собака и закричала Люцилла. Какой-то визгливый крик, словно плач ребенка, и он, оставив пакет в прихожей, открыл дверь в ванную.

Густой туман от пара, Бинго, передние лапы на краю ванны, смотрел на него, повернув морду. Женщина сидела в воде, запустив пальцы в волосы, которые странным образом почему-то склеились, имели вид черной, как деготь, массы, не то ила, не то еще чего-то тягучего, из чего она никак не могла вытащить растопыренные пальцы.

— Что это такое? Что за дурацкий шампунь ты мне подсунул? Глаза ест как, как… скипидар. Я сейчас с ума сойду!

Он кивнул, пошел в кухню и вернулся с пластиковой бутылочкой в руках.

— Ты что же, не прочитала этикетку? Сиди тихо! — Обхватив ее за подбородок, он выпустил длинную струю моющего средства ей на голову. — Это же была ароматическая жидкость для ванны.