Муза или служба прокачки героев - Мария Казакова

героиня, и ты пожалеешь, что предал мое доверие. Так давай выберем другой путь, на котором нам просто хорошо вместе.

Рэйчел не знала, о чем думал Райт, на лице героя, не привыкшего отступать читались сожаление ми разочарование, однако, он готов был подумать над ее словами.

— Значит, друзья?

— Друзья.

Они улыбнулись друг другу, разъединяя руки.

Спустя час она брела по дороге, над ее головой поднималось облако пара. Она дула в воздух и любовалась белым дымом, что окутывал ее блаженное лицо. Голова приятно кружилась и была легкой и пустой как никогда, и Рэйчел Белл смело записала умеренный алкоголизм в список приятных вещей в своей полной новых ощущений жизни. Она добралась до дома Сета позднее, чем обычно, собственные ноги казались ей ватными, а оттого непослушными, и всю дорогу в ее груди клокотал беззаботный смех.

Три ступени отделяли Рэй от входной двери, но в этот раз она насчитала в два раза больше. Муза ввалилась в гостиную, спотыкаясь об ботинки Уайта и вместо привычного ворчания лишь глупо захихикала над своей неловкостью. Она застала блондина в своем кресле за чтение единственной в доме книги и нельзя сказать, кто из них двоих был удивлен больше при виде другого.

— Ты поздно, — мужчина захлопнул скучную книгу с таким облегченным видом, словно только и ждал ее возвращения, но стояло ему пару раз втянуть носом и оглядеть застывшую обутую музу во все еще наглухо застегнутом пальто, как его изумление сменилось ехидством.

Прикусив нижнюю губу, он с прищуром произнес:

— Вижу ты хорошо повеселилась.

— Ты читаешь? — ее восторженный возглас и искрящиеся любопытством глаза заставили обычно невозмутимого Сета смутиться, и она с залюбовалась румянцем на его бледных скулах и неуверенным выражением лица.

Ее восхищение способностям мужчины к чтению казалось ему преувеличенным, жалким, будто это считалось каким-то достижением от него. Могла ли она хвалить Райта за его технику чтения? П-ф-ф. Это даже звучало смешно, но Сета она хвалила и за ведро с водой и за чистое полотенце. Иногда он чувствовал себя настоящим идиотом рядом с ней, не способным на то, чтобы быть с ней на равных.

«Хотя, учитывая ее любовь книгам, возможно, в этом заключался ее маленький фетиш», — рассуждал Сет.

Если бы только Рэй могла читать мысли, она бы ужаснулась тому, как близко он подобрался к истине. Она ни за чтобы не призналась ни одной живой душе, что ее возбуждало любое его взаимодействие с текстом. Ей нравилось его письмо, Уайт обладал рванным почерком с наклоном вправо. Она часто наблюдала за резкими движениями его запястья и вздрагивала от волны обуявшей ее похоти, всякий раз, когда его длинные перепачканные углем пальцы нежно скользили по корешку блокнота и сильнее впивались в податливую обложку из кожи.

Был ли он столь же аккуратен и в тоже время дерзок и с книгой? Держал ли ее на сгибе локтя или обхватывал двумя ладонями? Клал ли на колени и переворачивал ли страницы столь же бережно, но резко, будто обыденно пролистывал свои старые записи? Рэй хотелось бы, чтобы его лицо было выразительным и читаемым, как и его руки. Платиновые пряди спадали на лицо, мешая обзору, глаза внимательно скользившие по тексту, загорались интересом и жаждой, а чувственные губы изгибались в усмешке и порочной улыбке…

Она шумно сглотнула и дернула за пуговицы шубы, стремясь избавиться от внезапного жара.

— Ты пьяна.

Рэй не услышала осуждения в голосе и пожала плечами, медленно и тяжело опускаясь на диван.

— Я попробовала сладкое вино, — она откинулась головой на спинку и улыбнулась, прикрыв отяжелевшие веки. В ее воспоминании бокал был полон алой переливающейся на свету жидкости. Она облизнула губы, и ее обездвиженное тело заскользило все ниже и ниже, пока ноги не вытянулись на полу, а лопатки не уперлись в диванный изгиб. Подбородок почти устроился на ее груди, и она почувствовала первые прикосновения сна. Но ловкие руки Сета, расшнуровывающие ее ботинки, не дали ей долго дремать.

— Ты не злишься? — захрипела она полусонным шепотом, и расслышала в ответ приглушенный смешок.

— С чего бы это?

— Я снова ходила к Райту, — сладко зевнула муза. — Разве ты не должен ревновать? — чтобы контролировать свой пьяный бред, муза должна была быть на три, а то и четыре бокала трезвее.

Ее ноги освободились, и руки Сета переключились на шубу, шарф, свитер. Он вертел ее как тряпичную куклу, но ее окутывал сладостный туман.

Сет коснулся спины и закинул ее ноги на диван, укрывая пледом, а затем наклонился ниже и обвел пальцем контур ее розового соблазнительного ушка.

— Ты сама сказала, что выбрала меня. Назвала меня бараном, но ведь и ты не самая покладистая из героинь, упрямая, желающая вечно быть правой. Н-е-е-т, если бы ты хотела что-то поменять, ты бы давно это сделала. Но, во-первых, ты уже зашла слишком далеко со мной, — зашептал он, и ее пронзил его низкий рычащий голос. — А во-вторых, ты всегда предана своему выбору.

* * *

Кончики ее пальцев покалывало от сдерживаемого желания касаться. Его вещей, его одежды, его кожи. Эта потребность возникла не сразу. Она сформировалась спустя дни бесконечных наблюдений за блондином, спустя долгие, короткие, отрывистые и наполненные откровениями разговоры.

Вот они сидят напротив друг друга за завтраком, мысли Рэй тянуться как жвачка, и она клюет носом в тарелку, медленно работая ложкой. Сет Уайт тоже не торопится. Локти мужчины лежат на столе, он снова в растянутой темно-синей футболке, что так сильно провисает, открывая слишком много бледной кожи и чуть заметный шрам, убегающий ниже. Она не замечает, что пялится, вспоминая, как тонкая рваная полоса, украшающая мужчину смотрится на его груди и гадая, как он ее получил.

Вот только он все реже смотрел на нее, а если и не находил в себе силы сдержаться, злился с каждым разом все сильнее. Не на нее, на себя. Хмурился, пряча, темные прищуренные глаза. Рэйчел же наоборот, смотрела на него чаще, просто не могла не смотреть. Потому что хотелось, хотелось касаться. Она чувствовала соль на языке, представляя на вкус его кожу, чувствовала запах мыла, хвои и мяты, когда он подходит к ней слишком близко или она к нему.

Белый цвет, ненавистный ей, манил ее. Она любила смотреть на Сета в рассветные часы, удивляясь благородной платине его волос и украдкой подмечать рыжие всполохи на мягких прядях вечерами у огня. Она бесилась, представляя, как зарывается в них пальцами, мечтая, чтобы они были такими же мягкими и