Третье откровение - Макинерни Ральф

И подумать только, все это время правда была на виду! Уклончивое замечание, сделанное в 1985 году кардиналом Ратцингером в интервью Витторио Мессори о тайне, которую сестра Лусия доверила Папе, никак не указывало на то, что покушение было частью этой тайны — что о нем говорилось в пророчестве Богородицы. И Ватикану удалось представить все так, будто ничего не произошло. Задача духовенства заключалась в том, чтобы выполнять обещания, данные на Втором Ватиканском соборе, возрождать истинный дух! На самом же деле этот дух убивал церковь.

А через пять лет представители Ватикана цинично заявили: третья тайна обнародована. Они представили фотокопии письма сестры Лусии, несомненно подлинного, однако не целиком. Каждый, кто был хоть немного знаком с пророчествами Фатимы, понимал, что опубликовали далеко не все. Последовавшие годы явились для Катены сплошным нескончаемым мучением. Он едва не приказал Кроу похитить папку, однако мысль о возможности заполучить документ наполнила Катену страхом и дрожью. Послание Девы Марии, записанное рукой сестры Лусии! Держать его, читать — все равно что касаться своей бренной плотью оригинала Евангелия от Иоанна. Потому Катена наставлял Кроу весьма двусмысленно: он словно надеялся, что помощник префекта сам примет решение и возьмет ответственность на себя.

Вышедшая недавно книга Тарчизио Бертоне, посвященная сестре Лусии, не провела Катену.

Осторожный стук в дверь.

Вздрогнув, Катена быстро прошел к письменному столу и сел.

— Войдите.

Харрис ворвался, шаркая и шмыгая носом. Он закрыл за собой дверь и остановился перед Катеной, сверкая глазами.

— Она исчезла.

— Кто исчез?

— Третья тайна пропала из архива.

— Вы получили известие от Кроу?!

Харрис сел. Похоже, он наслаждался происходящим.

— Кроу тоже исчез.

— Как исчез?

— Покинул страну. — Харрис понизил голос. — Он вылетел в Америку.

Харрис хотел бы разделить на порции то, что ему удалось узнать, хотел бы поведать о своих связях в службе ватиканской безопасности, однако он был чересчур возбужден. Ошеломленный Катена слушал. Он чувствовал себя преданным. Что за жуткую игру затеял Кроу?

Родригес отправился в архив с санкции кардинала Пьячере и попросил показать третью тайну. Служитель принес коробку и открыл ее.

— Ящик оказался пуст.

— Ратцингер забрал документ? — Еще более страшная мысль: — Он его уничтожил?

— О нет, — покачал головой Харрис. — Документ вернули в архив.

Харрис подробно изложил все, что ему удалось выяснить. Кроу вылетел в Штаты на частном самолете, принадлежащем баснословно богатому человеку, способному купить все, что пожелает.

— Судя по всему, он купил Кроу.

Харрис навел справки об Игнатии Ханнане и выложил результаты боссу. Катена прочитал листки, словно протоколы Второго Ватиканского собора. Да, Ханнан, эксцентричный миллиардер, намеревался приобрести картины, изображающие тайны Розария. При других обстоятельствах Катену бы очаровало то, что бизнесмен возвел на территории своей компании копию лурдского грота. Но там, где Лурд, там и Фатима, а где Фатима…

— Существует еще одна зацепка, — многозначительно заметил Харрис.

Ничто не портит человека так, как возможность поделиться сенсацией. То, что удалось узнать Харрису, изменило его не в лучшую сторону. Он стал просто невыносим!

— Трепанье, — прошептал Харрис, подавшись к Катене.

Он сел на место, ожидая реакции.

— Боже милосердный…

Обдумав его слова, Катена в них поверил. Жан Жак Трепанье, как ни больно признать, — его кривое отражение. Журнал «Крестовый поход во славу Богородицы», посвященный Фатиме, пользовался всеми преимуществами издания, выходящего в Америке. Усилиями Трепанье то, что в деятельности братства было истовым рвением, со стороны казалось фанатизмом. Его публичные выпады в адрес Римской курии, обвинения самого Папы в том, что тот возглавил заговор, были страшны прежде всего тем, что просто подрывали убеждения, на которых держалось братство. Если мысленно Катена видел себя с третьей тайной в руках, объятым страхом и дрожью, то Трепанье, на его взгляд, в подобной ситуации бы злорадно ухмылялся. В его руках письмо стало бы лишь оружием, способным поразить врагов. Способом восторжествовать над противниками.

— Нужно объединить усилия, — сказал Харрис.

— Ни за что.

— Мы должны выступить единым фронтом. Как еще нам противостоять этому человеку?

То, что сначала показалось криком отчаяния, теперь приобретало вид меры предосторожности. Ну разумеется. Если Трепанье удалось заполучить документ, ему действительно понадобится сдержанное влияние братства Пия IX.

— Ну а Кроу? — прошептал епископ.

— Иуда.

VI

Вместо этого он напился

Ганниболд, ватиканский корреспондент крупнейшего общенационального католического еженедельника в Штатах, пригласил Нила Адмирари на скромный прием, устроенный им в честь епископа Френсиса Аскью. Нил не смог вспомнить эту фамилию: в Ватикане множество американцев занимали самые разные должности.

— Он епископ в Форт-Элбоу, — сказал Ганниболд тоном, не предполагавшим уточнений, но затем все же добавил: — Это в Огайо.

— Понятно.

— Это мой первый серьезный подход к Аскью, не хотелось бы, чтоб он подумал, будто я собираюсь его оглушить.

Ганниболд намеревался заманить епископа на прием обещанием познакомить его с американскими знаменитостями, приехавшими в Рим, после чего взять священника в оборот.

— Аскью выступает с заявлениями, — говорил Ганниболд, — второстепенными энцикликами. Но он еще никогда не давал интервью один на один.

— Только пресс-конференции?

— Конечно. Вы думаете, Бык Фердинанд знает свое дело? — Он ссылался на испанца, занимавшего должность пресс-секретаря Святого престола. — Аскью — вот настоящий мастер уклончивых ответов.

Несомненно, имелся в виду талант американского епископа отбрасывать существо вопроса и обсуждать периферийные темы, словно они имели отношение к делу.

— Чем он занимается в Риме?

— Аскью пропустил ad limina. [58]Он собирается встретиться с его святейшеством.

Аскью был поставлен епископом своей родной епархии Иоанном Павлом II, по выражению Ганниболда, в «третьем акте» польского папства на Святом престоле. Назначение не состоялось бы, если б у Иоанна Павла хватило порядочности умереть или удалиться на покой. Во время долгого «вавилонского пленения» — еще одна расхожая фраза Ганниболда — журналист жил в постоянных муках. Враги прогресса захватили рычаги власти, и оставалось только ждать в надежде на то, что с новым Папой маятник качнется в обратную сторону. Но затем, словно в доказательство реальности наших самых жутких кошмаров, Папой избрали Йозефа, кардинала Ратцингера. Вот так вот, раз — и готово, без какого-либо сопротивления со стороны тех, кому симпатизировал Ганниболд.

С момента избрания нового Папы Ганниболд неизменно предсказывал катастрофу. Panzerkardinal [59]не мог перемениться только потому, что надел белую мантию. Обязательно последует какой-нибудь ляп, какой-нибудь дипломатический просчет, быть может, какой-нибудь запрет, который разбудит дремлющие массы либеральных католиков. Однако — Ганниболд был взбешен — новый Папа, похоже, быстро догнал по популярности своего предшественника. Он приехал в родную Германию, где родилось большинство разумных предложений, отвергнутых Вторым Ватиканским собором, и люди высыпали ему навстречу. Казалось, это Иоанн Павел II приехал в Варшаву. Если Ганниболд когда-либо и был близок к отчаянию, то именно тогда. Будь он верующим, он бы воззвал ко Всевышнему. Вместо этого он напился.

И тут, словно в ответ на невысказанные молитвы, произошло долгожданное событие, и, по иронии судьбы, произошло оно под занавес визита в Германию. В Регенсбурге, читая лекцию в университете, Бенедикт XVI позволил себе аллюзию на спор византийца и мусульманина. Цитируя слова первого, Папа выразился так, что слушатели поняли, будто он открыл собственные взгляды на ислам. Ганниболду, который не сопровождал Папу в этой увеселительной поездке, а, подобно Ахиллу, сидел в раздумьях в своем римском шатре, новость об этом ляпе показалась настолько хорошей, что он сперва ей даже не поверил. Но мусульманский мир взорвался. Последовали многочисленные разъяснения того, что же именно имел в виду Папа, но наиболее радикально настроенные имамы наотрез отказывались принимать любые оправдания. К этому времени Бенедикт успел отчитать Европейский союз за то, что в предлагаемой единой конституции не упомянута роль, которую сыграло христианство в становлении Европы. Однако столь очевидный признак консерватизма остался незамеченным. Наконец теперь Бенедикт показал свою истинную сущность — сущность средневекового Папы, готового снарядить новый крестовый поход. Проблема заключалась лишь в том, что те, против кого он был направлен, уже оккупировали Европу.